С особой злостью Станислав уничтожал предметы роскоши частных лиц в городе: ювелирные магазины, салоны мод, бутики и офисы банков. К чему эта бутафория иллюзии красивой жизни? Откуда она у одних, когда другие последний хрен без соли доедают? Почему у одних есть все, у других нет ничего, хотя пашут и одни и другие? Неужели потому, что он меньше работал? Бред. Он работал поболее прочих. Но не на себя. Система обрабатывала его труда так, что его плодами пользовались более привилегированные сословия. Он работал, а мажоры и жирные коты в пиджаках покупали золотые часы и иномарки. Он не знал, что такое отпуск, а кто-то другой обзаводился иностранной недвижимостью и щеголял в мехах. Он пахал и на больничном, а тот другой по ту сторону тонированных стёкол с мигалками жил красиво и занимался собой. В то время как он исполнял функцию раба, по сути винтика в системе, которая использовала его как мелкую детальку, более важная деталька этого организма купалась в масле.

Система выбросила за ненадобностью, едва он истощил свой ресурс. Она сказала приспосабливайся. А он не хотел.

Он не смог воровать и обманывать, тем самым обогащаясь за счёт других. И потому лишь худел, терял силы.

Он копил боль на несправедливость в душе.

Станислав вышел из разгромленного отделения государственного банка, в котором некогда оставил всё свое имущество и застыл среди прочих восставших людей, глядя из-под козырька офиса на конец улицы. Там ехали пузатые автобусы и первые прибывшие транспорты уже выгружали людей. Людей прикормленных, на усиленном довольствии и выполняющих приказ. Такие могут спокойно плодить семьи, размножаться, прикрытые государством. Они причислены к среднему классу искусственно. Как и военные милитаризованного общества.

Только само государство словно забыло, что кшатрии его не развивают, а только защищают. Развивают только браманы, при содействии шудр и вайш. Когда же все прочие касты поставлены на место неприкасаемых, кшатрии не спасают ядро. Нельзя спасти то, что протухло. Можно только выкинуть.

Само ядро становится против господ и начинает перемалывать всё и сразу без разбора. Анархия в полном виде при содействии интервентов и давно задушенных осмелевших внутренних врагов, от которых давно ничего не зависит, и никогда не зависело.

Просто совпало.

– Ну, вот и спецвойска, – обронил мужик в тельняшке с татуировкой ВДВ на предплечье. Парашюты нельзя было перепутать ни с чем. – Мужики, собрались!

«Мужики», а именно: молодёжь, подростки, старики, разношёрстная масса униженных собственным правительством людей, среди которой было и вдоволь женщин, высыпали из зданий на улицу и приготовили камни и бутылки с зажигательной смесью. Им уже бесполезно было показывать котиков и убеждать в уверенной волатильности рубля. Они не верили словам. Они видели действия. Действия могильщиков, приготовивших для них ямы.

Тысячи полицейских перед сотнями тысяч озлобленной толпы, жаждущей крови, смотрелись хилыми ручейками из кувшинов на песках возмездия пустыни ГНЕВА. Народ побежал на выставленные щиты и врезался массой в них, как орда варваров в строй римских легионов.

Полетели бутылки и камни в полицию. В ответ полетели гранаты со слезоточивым газом. Пожарные команды не могли подъехать по улицам, да и не до водомётов было в хаосе восстания. Вместо воды на толпы людей посыпались пули. В довесок к дубинкам и электрошокерам. Сначала резиновые, а когда их запас иссяк, и полицейские стали терять строй и обрели страх, то и боевые.

Станислав с недоумением посмотрел на простреленную руку. По плечу текла кровь, быстро пропитывая рубашку. Боли не было. Все звуки и ад вокруг перестали вдруг волновать его. Он как зачарованный смотрел на алый поток, собирающийся на ладони, и не мог понять, почему его не слышат. Почему люди по приказу правителей убивают тех, кто не желает умирать по системе ценностей этих правителей? Почему обещанная свобода вдруг превратилась в рабство худшего качества? Настали тёмные века работорговли? Или они никогда не уходили, только закамуфлированные под свободу все эти века?

Силы быстро покинули тело. Станислав упал на спину, разглядывая безразличное небо. Состояние покоя и умиротворение охватило его. Он прикрыл глаза, приготовившись умереть. Ведь только умерев, можно освободиться от всего этого кошмара, устроенного людьми для людей ради… ради чего?

В попытке найти ответ на последний свой вопрос Станислав приоткрыл глаза. Над головой пронеслось облако слезоточивого газа, быстро разгоняемое ветром. Неумело брошенный снаряд потерял свой заряд без толку.

Тысячи звуков впились в голову: рёв обожжённого коктейлем Молотова полицейского, крик избитого дубинкой подростка, плач женщины, получившей в голову камнем рикошетом, выстрелы, рёв огня, поедающий автомобиль у обочины.

– Хватит, – прошептал Станислав, закрывая уши руками и закрывая глаза. – Хватит!

Но ничего не желало прекращаться. Явь давила на сознание, и кровь продолжала литься по улицам городов и весей. Русский бунт проявлял себя по всей красе. Измученная псевдореформами страна скидывала бремя власти и гнёта иностранного засилья. Народу не нужно было ни одно, ни другое. Им хотелось альтернативы в этом постоянном противостоянии только двух сторон. Рабочие люди не желали мира только для богатых по ту сторону и богатых по эту сторону.

Омоновец разбил голову орудующему розочкой десантнику перед строем коллег, и подбежал к Станиславу, занося дубинку для удара над поверженным. Станислав как раз оказался на пути продвижения строя.

Стас больше всего в жизни захотел в тот момент переломать кости блюстителю порядка и… его желание исполнилось.

Он только выставил руку перед собой, а омоновца подбросило в воздух. Стас опустил руку и тут же подброшенное тело обидчика с силой ударило об асфальт. Поражённый неожиданным успехом, мужчина поднялся и сделал несколько шагов к прочим представителям силовых структур. В воздух взлетели сразу двое омоновцев, прочих ближайших как воздушным кулаком ударило, разбрасывая в разные стороны строй стенки из щитов, дубинок и пистолетов.

Станислав даже про простреленное плечо забыл, ощущая кураж силы и вседозволенности. Народ, не особо разбираясь в том, что увидел, обрадовано закричал и прорвался сквозь разрушенный кордон. Люди толпы стали сносить остальных омоновцев, втаптывая в асфальт ботинками и кроссовками защитников прошлой власти.

Накипело…

Восстания прокатились по всем городам. Совпало с прорвавшимся потоком магических энергий. Многие люди обрели силы, не ведомые человечеству уже несколько тысячелетий. В первую очередь эти силы применялись против старого порядка.

Новый бонус в рукаве преобразований.

Больше всего досталось многострадальной Москве, утопающих в гастербайтерах и конфессиях отнюдь не рабского менталитета. Хорошо вооружённые полки скорпионовцев были готовы к смене режима. Антисистема входила в Кремль на плечах народа, народом поддерживаемая.

Смена формата происходила быстро, угодная Провидению.

* * *

Несколько часов назад.

Некоторые говорят, что конец света – время последней, настоящей любви и обновления жизни перед смертью под порывами прохладного ветра. Другие, что Конец Света – время крутых разворотов и нестандартных решений среди луж и грязи падающего и тающего снега.

Но любой Конец Света – лишь время перемен, когда сама душа говорит «хватит жить по-старому, среди куч мусора и окружающего дерьма, упорно липнувшего к подошве… ты живёшь здесь, ты и уберись!».

Это время сжигать несуществующую историю и возобновлять хроники летописей. Это время не интерпретации фактов, а восстановление были.

Даниил Харламов ненавидел потери среди личного состава. И за всё время службы в Антисистеме количество смертей в его подразделении можно было пересчитать по пальцам одной руки. Десантники это прекрасно знали, доверяя «бате», как его давно называли за глаза, как себе.