– Это при том, что охраны больше нет? От кого защищаться собрался?

– По крайней мере, здесь нет, – уточнил живой сканер.

– Витя? – Сёма поймал взгляд напарника, поставил пистолеты на предохранители и убрал пистолеты за пояс. – Ты в спешке даёшь неполную информацию. Я бы назвал это непрофессионализмом. Забаррикадируем дверь и идём вглубь.

Виктор пробурчал проклятья под нос и двинулся следом.

Первый этаж был открыт, что называется всем ветрам. Гардероб, складские помещения, пустые кабинеты, комната отдыха, столовая, комната наблюдения. Ничего необычного. Разве что камеры показывали полное отсутствие людей на первом этаже. Но второй и третий не был пуст, а двухуровневый подвал и подавно.

* * *

Кир ощущал щекой подушку. Из прочих ощущений была лишь дикая слабость и чувство лёгкости в голове. Мир под воздействием лекарство немного размыт. Разуму всё никак не сконцентрироваться. Мысли разбегались, не позволяя следить за временем и отвечать на простейшие вопросы.

Всему виной капельница. Молчаливая медсестра периодически заглядывала в его коморку – тюрьму на одного, как он прозвал помещение – проверяла ремни, что держали руки, ноги, торс и голову, меняла опустевшую бутыль с лекарством и всё начиналось по новой: расплывчатый мир, тусклая лампочка над головой, холод во всём теле, и чувства страха в преддверии ночи.

Кир с раннего детства умел предсказывать будущее, считая это вполне нормальным явлением, свойственным каждому. Но как мог поверить в то, что его продаст собственный отец? Как бы ярко не видел картину передачи денег от хмурого доктора в руки самого дорого в мире человека, всё равно не мог заставить себя сбежать из дому.

Да и куда бежать? Мир слишком большой, а ему всего двенадцать лет. Стать беспризорником не просто. Сложно было решиться. Сделать первый шаг. И пока решался на побег из дому, в тщетной попытке заглядывая в глаза отцу и стараясь увидеть там нечто, что заставит отца передумать, время пришло. И вот в одну из ночей среди комнаты раздался посторонний шорох и на голову накинули мешок. Знал же, что так будет, не знал только точной даты.

Кир не винил отца. Всю жизнь тот растил его в одиночестве. Мать исчезла ещё в первые месяцы жизни мальчика. И все двенадцать лет отец тянул себя и сына из бездны нищеты. Перебивались, выживали на низкой зарплате работника завода. Но грянул очередной кризис власти и завод встал. Денег не стало. Затем страна развалилась на области, бывшая столица осталась один на один со всеми накопившимися проблемами. Город наводнили иностранцы, задарма скупающие бизнес, недвижимость и выкупая целые семьи из долговых обязательств и нищеты, как некогда господа рабов на рынках невольников. Отец увидел своё решение проблемы в необычном сыне… Ведь его способностями давно интересовались разные ведомства. Почему бы и не послужить развитию науки?

Так Кир оказался в комнате с тусклым светом.

Днём мальчик спал тревожным, полным кошмаров сном, а каждую ночь его и ещё десятки детей гоняли по коридорам из комнаты в комнату. В туманном, полусонном состоянии разума, ему давали глупые задания, тестировали, спрашивали на разных языках, подключали к различным аппаратам, обвешивая проводками и истыкивая иголками.

Чего не сделаешь ради науки?

Уколы совсем не нравились Киру, но лучше было не противиться. С теми, кто противился выполнять команды, разговор был недолгим. Подходил один из гильдии рослых санитаров и бил по ногам или рукам резиновой дубинкой. По голове или телу им бить было запрещено и доктора страшно ругались, если хоть один из санитаров забывал об этом. При этом люди в халатах постоянно напоминали о ценности «рабочего материала» для исследовательского мира. Причём между собой учёные разговаривали на разных языках. Кир не понимал о чём, он не знал иностранного. Разве что немного английский, из того, чему научили в школе. Но одним английским здесь не обходилось.

Под воздействием лекарств пропало не только ощущение времени. Кир перестал видеть будущее. Оно подёрнулось мраком и перестало даже мелькать во сне. Снов вообще не стало. Туманный бред, больше похожий на галлюцинации – вот что теперь виделось днём вместо череды цветных видений, полных ощущений и жизни. Порой казалось, что он видел прошлое, хотя сам понимал, что это лишь воспоминания – голод, холодные зимы, буны, мародёрства, убийства на улицах, сожжённые флаги то одной, то другой страны. Крики, слёзы, проклятья, молитвы. Он словно жил в городе, в котором все вдруг сошли с ума и один большой, злой невидимый дядя с бородой дёргал людей за ниточки, и они действовали так, как хотел он, давно потеряв волю и желание к самостоятельности.

За очередной бред галлюцинаций и принял выбитую дверь. Она вдруг слетела с петель и с криком:

– Здесь тоже кто-то есть! – в комнату ворвался светловолосый мужчина.

Он бодро подошёл к кровати и посмотрел в глаза.

– Эй, ты меня слышишь?

Кир моргнул, не в силах отвечать. Сознание снова выбрасывало в сон.

– Держись, парень, – снова обронил блондин и первым делом вытащил из вены иглу капельницы. Затем складным ножом быстро разрезал все ремни, не тратя время на затянутые застёжки.

Кир оказался на его руках, такой лёгкий и слабый, что самому себе казалось, ничего не весил. Блондин нёс его, не замечая веса, быстро пробираясь по коридору.

В первые минуты мир отчаянно кружился. Малец почти ничего не видел. Разве что ощущал, как слабый сквозняк гуляет по сорочке, в которую нарядили доктора ещё в первый день. Как же он её ненавидел. Она не грела, от неё чесалась кожа и воняла кислым, как будто до неё её уже носили.

Затем Кир оказался на каталке, а рядом увидел таких же больничных заключённых, как он сам. Кто-то стоял на своих двоих, кто-то приник к стене, придерживаясь, чтобы не свалиться от усталости. Лица всех больнично-пленных были бледными, глаза туманными. Одну девочку рвало.

– Витя, выводи детей, я пообщаюсь с профессорами и вообще, наверное, останусь до приезда остальных. Очень мне их повидать захотелось, – донеслось с ординаторской от блондина.

– Да куда выводить? На улице не май месяц! – запротестовал второй голос. – Где их одежда, мразина? Гардероб пуст.

Последняя фраза была сказана другим тоном, наверняка предназначенная кому-то ещё. Послышался удар.

– Не, – ответил вновь первый. – Твои удары разве что на докторов подействуют. Санитара разве что этим проймёшь? Не дотягиваешь ты до эрзацгвардии. И нечего начинать.

Кир повернул голову в сторону, откуда доносились возгласы, и увидел, как в коридор из ординаторской вылетел один из санитаров. Блондин выскочил следом, снова подняв бугая за шиворот, прижимая к стене.

– Что вы с ними делали? Трансплантология?

– Шо? – выдавил разбитыми губами санитар.

– На органы, спрашиваю, отбирали?

– Не… нет… не видел, – проблеял овцой санитар.

Спрашивающий сдавил ладонью челюсть медицинского работника.

– Где морг, скотина?!

– На… минус… втором, – ответил тот.

– Веди, – повелел блондин. – Найду тела или кровь и тут же отыщем тебе подходящий пакет.

Блондин с санитаром ушли, а в коридор вышел другой парень. В руке он держал коробку вроде рации и говорил, зажимая другое ухо. Доносилась лишь часть фраз.

– …да откуда мне знать, чем? Мы мимо проходили. Туалет искали… Ну и что, что здание ОМОНом оцепили? В первый раз, что ли двойной захват делать?.. Нет, мы не можем прорваться. Тут дети в незавидном состоянии… Девятнадцать их… Да где-то от семи до пятнадцати… Но это же рискованно… Ладно, спектакль, так спектакль.

* * *

Отчаявшись ломать входную дверь ручным тараном, её просто взорвали. Направленный взрыв снял препятствие с петель целиком. Дубовые древние створы с диким грохотом рухнули внутрь. И тут же группа со щитами и автоматами наперевес, растянулась по коридору. Их вниманию предстали лишь двое связанных охранников, отчаянно мычащих и кивающих в сторону.