В освобождённых глазах мелькнула человеческая искра. Та самая, которую так тщетно пытался разглядеть Скорпион перед прыжком в окно. Мелькнула и погасла, незамеченная жёлтыми глазами Леопарда.

Мелькнула и погасла, утонув во мраке страха и боли… Обоюдном страхе Семёна и Валерии. Ужасе совершённого.

Леопард хотел отступить на шаг, но не смог. Он больше не смотрел на ту, которая валялась под ногами. Взгляд шёл над Лерой, в окно. На опаленные «метеоритом» небоскрёбы, на чёрные клубни туч и ослепляющие вспышки молний. Там стихия разрывала мир, гоняла по небу безликих бесов. Те как бестии кружили над людьми, играя с их страхами. И от каждого нового громового раската – страхов только прибавлялось.

Но не грома следует бояться. А молнии. А она уже давно пронзила цель.

По щекам Семёна бежали крупные слёзы. Они смешивались с кровоподтёками на скулах, щипали кожу, свисали с подбородка и тяжёлыми каплями падали на застывшее лицо рыжей… уже не бестии, но просто девчушки, которая так не вовремя допустила ошибку.

«Всего одну ошибку, за которую пришлось платить слишком дорогую цену», – промелькнуло в голове карателя, который сам был не против отмотать всё назад.

Но в жизни нет такой опции. Потому заставил себя посмотреть на обречённую. Её лик разгладился, вновь приобретя чуть вздорное, но светлое выражение лица. Спокойное, безгрешное, каким может сделать его только смерть. И если бы не потухшая искра в застывших глазах, можно было подумать, что она просто задумалась, витая в отдалённых мечтах среди далёких, невесомых облаков.

Глаза открыты. Но жизни в них почти нет.

Она, верно, мечтает, забыв о том, что мечты не сбываются. Только намерения возможны, да по ним тебя и осудят. И её намерение так не вовремя совпало с намерением Эмиссара Золо. Зазвучало в унисон с проводником тьмы. И то лишь расслышали. А всё что было до или звучало рядом, но на более низких тонах – отметут.

Тотем леопарда торжествующе забегал по телу, выискивая на предплечье Семёна новое место для ночлега. Зрачки окровавленного блондина посветлели. Моргнув, на мир вновь смотрели голубые, как светлое небо, глаза.

Глаза без радости и жизни. Всё светлое из жизни ушло, когда не дрогнула рука палача.

Опустив взгляд вниз, Сёма, не чувствуя пальцев, провёл рукой по лицу Леры. Веки освобождённой покорно опустились. С ними опустилась и некая завеса на него самого. Чёрная, злая и холодная, как зимняя ночь в лесу.

– Любовь и красота такие же враги человека, как холод и смерть, – не своим голосом обронил Сёма и, подхватив Леру за плечи, поставил на ноги как куклу.

Водрузив её у мраморной вмятины в полу. Той самой, которая оказалась последним шагом Скорпиона, он уже знал, каким будет финал.

«Брат умер – его нет больше в этом мире. Пропали все известные нити связи», – подумал Сёма, и руки отпустили её тело.

Мгновение постояв, тело Валерии наклонилось назад. Чуть распустив руки, освобождено полетело вниз, в трепетный полёт высоты. Как птица, ощутившая свободу за миг до смерти, дева летела на встречу новым мирам.

Молния запечатлела в мозгу Семёна именно этот образ. На всю оставшуюся жизнь он запомнил белое лицо, чуть вздёрнутый носик и капли крови, падающие вниз медленнее тела. Они были легче и не успевали за массивным телом, потому казалось, что падают вверх. Острое зрение запечатлело каждую деталь.

Лера после очередной вспышки молнии растворилась во тьме. Леопард не досмотрел её полёт. Кто-то схватил его за волосы, откидывая от окна, чтобы не шагнул следом, падая с небоскрёба.

Рыжая пропала из виду, отделяясь от Сёмы и прошлого мира. Казалось, навсегда.

Но это был не конец!

Полёт девы продолжался недолго, как и вездесущая тьма.

Толчок! Рывок! И Лера открыла глаза в царстве тепла и света. Чернявый ангел с пронзительно-тёмными очами молча смотрел на неё.

Вначале он показался ей Скорпионом, но у всю жизнь любимого вихрастика, что разучился её слышать в последнее время, волосы были длиннее и вьющимися, а глаза зелёными. И лицо запоминалось. Лик же тёмного ангела запомнить она не могла, сколько на него не смотрела. Стоило прикрыть глаза, и на разум находила пелена забвения.

Вот он – есть. Опустишь веки – и не можешь запомнить ни одной черты.

Невозможно определить настроение спасителя. То ли рад, то ли горд, то ли добр, то ли зол. Он был всем и ничем. Существовал и нет. В глазах его невозможно прочесть ничего.

Совсем ничего! Живой и мёртвый одновременно. Ровно, как и она, но лишь внутри.

Ничего не выражало лицо, которое, порой расплываясь в дымке или лёгком тумане, исчезало, появлялось вновь.

«Что за быстро сменяющий картинки мир? Кто ускорил время?» – подумала Валерия, но ответов не было.

Зато была боль!

Агония терзала тело, выворачивая наизнанку. Нестерпимые муки в груди прекращались лишь на тот миг, когда холодная длань ангела касалась лба, давая передышку. Тогда боль в спешке отступала, и разум прояснялся. Чтобы вновь захламиться вопросами.

В краткие моменты вразумления, периферийным зрением Валерия отмечала, что этот мир не похож на рай. Что свет вокруг – лишь свет солнца. Он разливается по всей белой комнате сквозь большие стёкла-двери и чуть затемнённые стёкла под потолком. А тепло – это тепло окружающего мира и пары белоснежных одеял.

Чернявый ангел ненадолго исчезал. И вновь – агония.

Проходили минуты, а может часы, и он вновь возвращался. Каждая минута казалась ей вечностью. Сражение с болью, битва один на один. Горький коктейль ужаса и безнадёжности, печали и муки.

Вот она – вездесущая боль выздоровления для тех, кто жить не должен.

Её утробные стоны и крики вряд ли кто слышал. Пустая просторная комната, залитая светом, лишь отражала её эхо, возвращала безнадёжный, бессмысленный плач. Но молчаливый ангел возвращался, клал холодную руку на лоб, и мир вновь обретал краски. Он вновь наполнялся для неё жизнью и смыслом.

Спаситель или мучитель, в зависимости от того, был он рядом или уходил, ничего не говорил. Она ничего не спрашивала. Ад – он персональный для всех и каждого.

После произошедшего всё казалось бессмыслицей, наполненной пустотой. Лишь долгие дуэли взглядов со спасителем.

Сквозь чёрные глаза на неё смотрели тысячи лет истории, тысячи жизней и целый океан боли, в котором её боль растворялась жалкой каплей. Этот бессловесный диалог продолжался всю жизнь, вечность и снова только миг, прерываясь на краткие мгновения тьмы сна без сновидений и бесконечных часов боли, что укладывались в минуты его отсутствия.

Никакого больше мира нет. Ничего нового долгое время. Только последнее желание ещё и ещё раз увидеть его глаза.

Час за часом, день за днём, она мечтала, чтобы он был рядом.

– Иштар, – обронил он однажды. – Я не согласен с твоей новой смертью. Ты будешь жить. Ты пробудишься вновь.

«Иштар? Я не Иштар. Я – Лера», – хотела сказать Валерия, но не могла даже пошевелить губами.

И она поняла, что для него будет и Иштар и той, кем только пожелает. Только бы был рядом. И смотрел, пронзал, брал взглядом за саму душу.

Его голос словно музыка для сердца, прикосновения – лекарство для души. Когда он двигал губами, она жила. Она обретала вторую жизнь. Но стоило голосу замолчать, как он забывался, стирался из памяти. Ни бас, ни баритон, ни фальцет.

Что это был за звук? Какого диапазона? Отдать вновь обретённую жизнь, только чтобы вспомнить. Но что с памятью? Почему не остаётся и образа? Это же невозможно! Так не должно быть!

– С тобой я жива, мой ангел, – ответила она однажды, собрав все свои силы и волю. И не узнала своего голоса. Тонкий писк, за который стало стыдно так, что щёки налились красным. Но что толку? Смущение перед ангелом скрыть невозможно. Он всё видит, он вездесущ!

– Ан-гел, – по слогам обронил он в тот день, впервые отведя от неё взгляд. Спаситель словно задумался, перебирая осколки в неизмеримом океане воспоминаний. Спустя некоторое время ответил. – Это слово ново. И давно потеряло свой истинный смысл. – Рабы Велеса с некоторых пор. Не более.