– Скажи, Сёма, если бы ты знал, что все изначально обречены, для тебя бы многое имело значение?

Леопард закинул в рот пару очищенных от скорлупы лесных орешков и разжевав, беспечно обронил:

– Всё фигня… – подумав, добавил. – …кроме пчёл. – Ещё подумав, продолжил. – Хотя если подумать… – тут глаза Сёмы засветились. Он даже подался немного вперёд для важности момента, подняв перед собой руку. – … то и пчёлы такая фигня.

Меченый хмыкнул, совсем как Скорпион. Но ничего не сказал.

– Так зачем париться? Пусть всё проваливается ко всем чертям? Нет, я так не думаю. Мне нравится сам процесс решения сложных глобальных проблем. Мы не из тех, кто ждут лишь результата, не прилагая никаких усилий, чтобы он был другой, лучше, - тут блондин посмотрел на оппонента уже не как на врага. – И ты тоже, Меч, не из таких. Можешь говорить мне что хочешь, но ты уже втянут в нашу суету. Возможно у тебя свои планы на нас, но ты вмешан, и от роли своей тебе не уйти. Роли игрока нашей команды в том числе.

– Ой, ли?

Блондин в момент ощутил, что смертный час близок. Брат исчез ещё в лесу, Рысь, накрыв стол, забрав Наталью с сыном и Владлену, исчез следом от греха подальше. Сказал, что собирались в город и планы менять, не собирался и из-за гостя.

Странный собеседник на краю стола, изведавший по жизни до безобразия много, остался с ним один на один. Непонятно к чему должна была завести предстоящая беседа. Меченый наверняка уже видел все возможные варианты диалога. И в каждом следующем ответе Сёма видел мат, поставленный себе в этой партии.

Мат, если играть стандартно, как привык Меч и ему подобные фигуры.

Он наверняка привык получать от человека привычные схемы поведения. Привык видеть стандартного человека с унифицированным мнением о мире, жизни и своей роли по жизни, распределённого для него системой с момента рождения и до момента перехода. Какие бы не были эпохи, человек как таковой меняется мало.

Потому ответы блондина получались весьма нестандартными. Оставалось только не скатиться до общенародного юмора и не прыгать выше головы. Говорить о том, о чём понятия не имеешь даже приблизительно – ставить себя под сомнения. А позволить сомневаться в себе Такому собеседнику это всё равно, что подставить шею под топор палача.

Подставлять самому, да ещё и просить наточить лезвие поострее.

– Кстати о птичках, – продолжил Сёма. – Куда делись титаны? Не думаю, что после вымирания последних динозавров им стало нечего есть, и грустная весна заставила всех покончить жизнь массовой сеппукой. Так ведь? Вряд ли у этих ходячих небоскрёбов было подобное чувство юмора. Где вся титаномахия? Во сырой земле лежит?

– Никакой живой вид не истребляет себя, если есть возможность продолжать жить, Сёма. Подобной возможности их лишили. Лишили возможности жить.

– Гравитация повысилась?

– Ты не далёк от истины. Условия обитания меняются. Меняйся с ними, приспосабливаясь, или гордо вымирай.

– Значит, планету всё-таки двигали.

– Все, кому не лень. Экспериментаторов хватало. Им только волю дай, – ввёл в курс дела Меченый. Но снова между делом, невзначай, не обозначая деталей. – Сварог неоднократно ставил всё на свои места после катаклизмов. С одной оставшейся Луной разброс должен быть минимальным. Каждый километр играет роль.

– А вот эта мелочь, что потом от титанов осталась, – снова начал Сёма. – Ну, двадцати-тридцатиметровая гигантомания, на которую архонты мира нашего удобно мифы о нифилимах понастроили, она тоже вся потонула?

– Деградировавших одиночек доконали люди. Люди вообще интересные существа. Только цепь чуть ослабишь, тут же тянет на подвиги, на открытия. И обязательно – на истребления видов. Вы таких называете пассионариями. А я просто – загнанные, припертые к стенке.

– Ну, прикончить тех, кто малость отличается ростом, формой ушей или количеством сердец, глаз и формы бровей – это вообще человеческая традиция в крови.

– Демоноборство есть привычка, оставшаяся в сотнях поколениях, первых сошедших с Дарии на земли демонов. Но когда враги заканчиваются – начинаются чистки среди своих. Без этого грустно и неинтересно играть в жизни. Закон песочницы.

Сёма подхватил, не давая опомниться:

– А ты видел все три луны разом? Ну, Месяц, Фатту и Лелю.

– Три разом нет, хотя помогал Перуну уничтожить вторую. Очень уж там занятная база была для этой галактики. Лезут всякие ещё. Из тех же… экспериментаторов.

– Да брось, время для тебя давно не имеет значения. Видел же, наверняка.

Меч приблизился, поймав в перекрестье взгляда, спросил понизившимся голосом:

– Продолжают сниться сны?

– Случается, – кивнул Сёма. – Другое дело, что спать стало некогда. А про выспаться я вообще не говорю. Так ты утверждаешь, что первый человек появился пятьсот миллионов лет назад?

Меченый слегка опешил, отстранившись.

– Я не утверждал!

– Тебе и не положено утверждать, – тут же согласился Сёма, отмечая, как резкий выпад заставил собеседника уйти в отрицание. – По логике твоей системы, даже поломавшейся и порядком заглючившей, ты можешь только кивать или моргать. Но опять же, если только шея затекла или солнце в глаза. И больше ни-ни. А мы вроде как должны читать все эти случайные жесты и интерпретировать на свой лад.

Собеседник хмыкнул, раскусив пристальный, изучающий взгляд блондина.

– Сёма, не говори больше, чем могут услышать твои же тела. Все тела. Ты ещё не целостен, чтобы слышать всего себя.

– А как я звучу? – тут же вцепился в слова блондин. – Там. Наверху.

– Поверь мне, звон идёт такой, что глушишь всё вокруг, – не стал скрывать собеседник. – Последний тип человека на этой планете всего порядка двухсот тысяч лет, но как виду человеку действительно более пятисот миллионов лет. Эволюция шла совсем на других планетах, здесь лишь – безуспешные посевы. Последний зацепился, но периодически напрашивается на то, чтобы выжечь его напалмом.

– Почему так?

– Потому что здесь мы больше деградируем. Стагнация и последующее падение не обусловлена, но стоит богам чуть зазеваться, и вот уже одни спят с динозаврами, другие погружаются с головой в магию, а третьи в веру, как наследие в уже невозможные «чудеса». Или наркотическое опьянение, как их иллюзии.

– То прошлые угрозы, а новые?

– Новая угроза – виртуальные миры, где возможна и магия, и иллюзии, есть наследие технологического прогресса. Не все готовы понимать, но все готовы потреблять. А жрёт пустой человек часто всё, что видит.

– Это всегда путь прогресса?

– Не такими пришли на эту планету боги, поверь мне. В попытках починить мир, мы, их наследники, сами поломались, засорились, запачкались. И опустели, что хуже того.

– Вот с такими заморочками – «не говори», «не делай», «не лезь», большая часть мира в апатии и прозябает, – возмутился Сёма. – А одиноких потом как орешки щёлкают. Приходят потом странники с других миров, догматами не ушибленные и берут мир голыми руками. Своих же защитников не взращиваем, всё больше стращаем. Или отдаём на потеху спецслужбам. Для продления ощущения стабильности. Но какое дело заспиртованному зародышу до стабильности? Для него развития уже не будет. Все предопределено.

Меченный обозначил улыбку:

– Сёма, не волнуйся. Период откровений у тебя ещё впереди. Мне последствий и за снятие одной печати на десять тысяч лет хватило. Потому что решил, что могу дать шанс всем. Мировую лестницу так качнуло, что даже самые падшие, всеми проклятые получили доступ к восхождению. Вроде как честно дать каждому второй шанс. Но всплыли и такие, кому этот шанс давать совсем не стоило.

– Всё равно дал же! Знания попали туда, где не могли в принципе существовать. Души получили возможность дальнейшего восхождения. Зародыши вырвались из своих банок.

– И ты туда же, – Меч притворно вздохнул, вовлекаясь в игру Сёмы на угадывание правды и лжи собеседника. – Один баланс шатает, второй лезет туда, где такие ветра, что крылышки ваши слюдяные пообломает.