Сатана отвернулся, громко бормоча:

– Проклятый купидон! Нашёл-таки лазейку, – заявил он и повернувшись к «сыну», вновь заговорил громко, уверенно. – Это излечимо! Ты должен принести мне её сердце.

Тогда затменье пропадёт. И вновь зальёшь небесной кровью свет.

Молодой отыграл растерянность:

– Отец, я болен? Я не могу понять, кто враг?

– Врагов здесь нет. Но надо в лазарете отсидеться. Не делать глупостей. Распить кровей младенцев. Потом казнить священника, опять распять Христа, лишить Пророка сердца и предать отца. И ты здоров.

Сын Сатаны отвернулся от родителя и обронил сам себе, понизив голос, ему подобно:

– Как странно. Мне не хочется вредить, – и вновь вскричал высоким голосом. – Мне хочется любить!

Резко закричал Сатана, услышав последнее слово:

– Да как ты смеешь?! Не помнишь дней изгнания Денницы? Я был мудрей их всех. Я был сильней. Я понял суть Творца! А этот Бог седой, что пред Самим лишь пешка в этом мире, одной небрежною рукой меня под землю заточил, призвав отряды подхалимов. Ты позабыл?!

Юноша приблизился на шаг, прерывая:

– Отец! Я помню времена, когда на свет ещё из темноты не появился Я. Но тут другое. Я вроде снова начал жить. Но жизнь теперь течёт иначе, я тем немало озадачен! – растерянно, подбирая слова, он продолжил. – Это… Это…

– Страсть! – выкрикнул Сатана. – Конечно страсть! Другого быть не может! Только зачем тебе бессильные тела людей? – владыка ада повёл рукой в сторону. – Вон в ряд стоят вампирши, ведьмы, леди смерти. Они всегда готовы за тебя сломать ворота рая. Лишь прикажи. И каждая из них в костре сгорая, умрёт, тебя благословляя.

– Что мне до них? На то они и девы ада. Она же – дева рая. Стоит совсем с другого края.

Вновь в ярости закричал Сатана:

– Да кто она?! Хочу узреть! Яви, иначе – смерть.

Спокойно ответил сын:

– Что смерть? Отсрочки приговор. Она же бьёт в упор. Она другая. Она – дева весны.

– Весна сожжётся знойным летом, рассыплется потом листвой по осени, чтоб перегноем кануть в лету и стать холодной, мёртвой шелухой. Безликий лёд, укрывшись снегом, ветром разметает. Зима другой игры не знает.

Легко воскликнул сын:

– Потом весна родится снова! Как будто не была мертва! Так повторится снова, вновь! Ты разве не познал любовь?

– Очнись! Она же смертна! Ты знаешь правила Игры. С ней смертным станешь ты. Всё это ради суеты? Ты поменяешь хаос ада на пару лет… – брезгливо продолжил актёр. – …твоей любви?

Сын преклонил колено, склонил голову и ответил проникновенно:

– Отец прости. Ошибся я…

– Прощаю… – поспешил отец с ответом.

– Прости, я… ухожу. Меня не понял ты.

– Тогда тебя простить я не посмею, – и Сатана опустил голову. – Но прав, признай. Тобой я предан. Один мой сын из тьмы, из легиона, меня лишь ты убил. Нет пули, не пронзил и меч. Но слово есть – за ним познаю брешь.

Сатана упал на колено, держась за сердце.

Сын поднялся с колен и ушёл за кулисы.

Вновь выбежал на край зала артист с кипой листов, заканчивая повесть:

Нет больше слов у Сатаны.

Отец стоит в недоуменье.

Творенье тёмных дел покинуло приют.

И как бы ни старался адский босс

своё составить мнение –

Творец важней,

На то его Веленье.

И Дар Творца своё составит мненье,

Не раз меняя нашу суть

Он точно знает,

как на изнанку мира нас перевернуть.

Родослав зааплодировал.

Миромир вяло похлопал в ладоши, ехидно подмечая:

– Ну, отличная же тема. Зачем только кровь младенцев приписывать, казни, прочий людской атрибут? Как будто Деннице делать больше нечего, как мучить каждого представителя двуного скота. Эта рабочая суета эволюции – забота бесов и чертей, влекомых людскими помыслами под их же влиянием. Кто ищет мучителя, тот его найдёт. А те и рады взыскать, как коллекторы долг с процентами.

– Да, больших выдумщиков, чем людей, нет. Но какой спрос, если никто не объясняет, что душа их… гм…

– Их же мысли и воплощает? Сами догадаться должны. Но как нерадивые ученики, вместо того, чтобы посмотреть расписание уроков, они просто идут за толпой, среди которых хоть один, но приведёт на нужный урок. А что не подготовлены – мелочи. Как те же мелочи, за которые черти и спросят.

– Если сопоставить по времени, сколько минут в день люди думают о дружбе и войне, то не удивляйся, почему весь мир периодически в огне горит без всяких ходов Эмиссаров. Они лишь подносят спичку там, где накапливается давление. Не накапливалось бы – не взрывалось бы.

– Если бы не подушки безопасности как эти дары Творца – любовь и прочие благодетели, то люди бы давно отчаялись, – ответил рыжий собеседник.

И оба замолчали.

Другой актёр подошёл к краю сцены и напыщенно зачитал с бумажки.

Когда весь мир стоит на грани [2] ,

Когда горят огнём поступки прошлых лет,

Когда от человека проку нет,

И вдаль миров летит Творца послание,

То понимаешь – выбора здесь нет.

Опять конец или начало

другого странного пути.

От Люцифера сути нам не уйти.

Мешает свет, терзает тьма,

Свободы нет и слёзы Мирозданья

Текут рекою там, где жизни не было.

И нет. Таково наше наказанье.

Сказал один:

Вселенная бесконечна!

Но все же есть её конец.

Второй сказал:

Мы люди, мы венец Создания.

Но лучше б тихо промолчал.

Кричит другой:

Проснитесь, боги!

Мы жаждем души вам отдать!

Но боги спят, крикун не рад.

Последний говорит:

Я много понял, но вам того не объяснить.

Свою вы собственную жизнь должны прожить,

На то в Сказании Завет,

Что тянется на тысячи лет.

На то Покон, на то Исход,

На то Совет и Предсказанья,

Но всё равно лишь нам одним

гадать секреты Мирозданья.

Захлопал и Миромир, задумавшись о своём. Лишь спустя минуту обронил:

– Всё-таки пелена спадает. Кто ищет, тот находит. На поток бы свои знания ещё не ставили. Я понимаю, что за время, потраченное в поисках золотников в океане мусора, хочется сразу большей отдачи, но позже эти спешащие творцы растворяются, сами переставая различать мусор и явь.

Родослав обозначил улыбку:

– Деньги – зло на день. Не стоит давать голодающим рыбы, дай удочку. Это ты сказал или сын?

– Сын. Он умней меня. Был бы ещё и мудрей…

– … не брал бы третьего ученика?

– И не стыдно тебе мои мысли читать?

– Чего тебя читать? У тебя на лице всё написано. Открывает тебя творчество. Впрочем, я бы без музыки тоже давно отчаялся.

– Да просто раньше мы за эти знания не то, что войны развязать, и свои жизни ложили, а что теперь? Даёшь – не берут. Не даёшь – требуют ещё.

– Клали, – поправил на автомате Родослав.

– Тем более. Сейчас же знания на людей сыплются как из рога изобилия. Но ничего не происходит. Не пользуются.

– Да на них много чего сыплется. А ни фильтра, ни другого сравнительного аппарата нет. Растворился в веках. Осталось одно критическое мышление. Включают от случая к случаю.

– Ну, переборщил, знаю. Когда иначе было?

– Никогда. Что сделано, то сделано.

Диалог прервал женский голос. Молодая девушка под частыми укорами режиссёра, тем не менее, не сбивалась и говорила, выучив наизусть:

Да, Первый был и был Второй [3] ,

Миры творили, создавали,