Ликвидаторы попрыгали вниз. Лица от увиденного посуровели. Скулы сжались и побелели костяшки пальцев на прикладах автоматов.

Мужик на диване невольно замер, останавливая половой акт с зарёванной девчушкой лет семи. Оператор оторвался от камеры, недовольно бурча:

– Ну, чего замер, мачо? – и он повернулся, разглядев в обречённых глазах педофила то ли отражение застывших у входа-выхода бойцов, то ли собственное печальное будущее.

Сыч, самый молодой из группы, зашагал к «мачо», едва сдерживаясь, чтобы не изрешетить подонка из автомата немедленно.

– Стоять! Не при детях! – обрубил Даня и тронул усик микрофона. – Эй, там, на посту, вам охранников в последнюю комнату в дырку побросать… Водитель, свяжись с базой, пусть присылают автобус со здравницы, захватить много тёплой одежды и бригаду психологов и… пару канистр бензина. Здание заминировать. – Медведь повернулся к своим. – Парни, поднимайте детей наверх.

– Да что за дела?! Да кто вы такие! Что здесь делаете!? – первой пришла в себя хозяйка «фотоателье», поднимая крик в надежде, что если не ошеломит, то голос охране подаст. Или ещё кому-нибудь.

Как лепёшки попадали сверху один за другим трое связанных охранников ателье. Хозяйка осеклась. Вторая женщина, «укротительница малолетних мальчиков», завизжала.

Группе стоило немалых усилий побороть себя, и никак не реагировать на поведение хозяйки, пока в течение десяти минут дети одевались в то, что осталось от истерзанной одежды и один, за одним исчезали в проеме в потолке. Они ни мало повидали в свои годы. К чему видеть ещё больше?

Тоха и Мор остались наверху с детьми ожидать автобуса. Крышка люка плотно прикрылась, оставив охрану, оператора, обоих педофилов и хозяйку наедине с группой озверелого от всего этого вида спецназа.

– Сыч, «зайчик» и оператор твои. Цербер, Орк, охранники ваши. – сухо обронил Харламов, добавляя. – Я побеседую с дамами этого «бизнеса».

Автоматы с сухим стуком опустились на пол. Трое подняли головы, смотря в глаза нелюди и… просто дали волю внутреннему зверю. Охранники знали, кого прикрывают, оператор знал, что снимает, «актёры» – какую дьявольскую пьесу играют. Хозяйка же была организатором.

«Невиновных нет. Даниил прекрасно понимал, что парней бессмысленно останавливать. Да и что-то внутри не позволяет. Извращенцы в своих комнатах могут творить что угодно, но каждый должен знать, что дети – святое. Покушающиеся на святое – святотатцы, осквернители, звери, не люди. Мы не «цивилизованная» Европа, повсеместно легализующая не только браки сексуальных меньшинств, коих одних только типов насчитывается уже порядка тридцати, но и педофилию, зоофилию и прочую «филию», пришедшую на смену многим «фобиям», от которых открещивались всеми доступными и недоступными способами как можно скорее, упорно пытаясь слить все народы в одну общую серую кашу «цивилизованного» мира. Последним оплотом в Европе недавно сдался инцест, став «нормой», не смотря на протесты гетеросексуального «большинства» в большинстве стран Евросоюза. Было стойкое ощущение, что в извращениях своих смешенная белая раса сходила с ума. Арабский мир и страны, где большинством были азиатские люди или африканские люди, подобного себе не позволяли, во главу угла ставив всё же семью, а не развлечения для «просвещённых»», – Подумал Медведь и направился прямиком к женщинам.

– Нет! Нет, о боже, нет! – хозяйка отбежала в угол и сжалась в маленькое ничто, обхватив ноги руками. Вторая осталась за столом, погрузившись в ступор.

Медведь молча присел на корточки перед хозяйкой. Та в истерике визжала, скрываясь на крик, шептала, кричала вновь, делала попытки схватить губами за пах, одновременно срывая с себя пиджак и расстегивая блузку.

– Я дам вам денег! Всё отдам. Трахните меня! Все вместе! Только не убивайте! У меня дети! Пощадите! Я сделаю всё. Всё! Я исполню все ваши пожелания-я-я…

Даня скривился, как хлебнул скисшего молока. Схватив мразь за волосы, потащил к телевизору. Ткнув первый попавшийся диск в привод, включил телевизор. Картинка оказалась суровой: толстый мужчина насиловал мальчика лет семи. Ребенок со связанными руками и повязкой на лице заливался слезами и уже едва слышно бормотал: «не надо, дядя, не надо-о-о».

Наверное, Харламов впервые в жизни испытал состояние аффекта. Не контролируемый, холодный гнев расчётливого боя или бессознательные рефлексы боя скоростного, но просто мелькнула вспышка перед глазами – миг! – и включение полного сознания произошло лишь через несколько минут…

Даня моргнул. Руки были залиты кровью. Голова хозяйки подпольной педофильской киностудии была вплющена в кинескоп взорвавшегося телевизора. Пахло горелым, валил дым. Видимо замкнуло электричеством.

Харламов осмотрелся. В лужах крови валялись избитые насмерть оператор, «зайчик»-актёр и охранники, у половины на головах были горшки и вёдра. Спецназовцы тяжело дышали, приходя в себя и оттираясь от крови у лестницы. В живых осталась лишь поседевшая «актриса»-женщина, трясущаяся так, что вибрировал стул. Сидела и безмолвно ожидала своей участи. Перед её глазами было суровое настоящее, а не телевизионный образ с мягким полицейским захватом, долгие допросы, суд, несколько лет судимости, тёплые нары и снова свобода с доступом к детям. Нет, никакого намёка на снисходительность. Перед глазами носился вихрь ужаса: хруст костей и крики боли, полные неверия в возмездие.

Даня достал из кармана на ноге пистолет, подошёл к столу и сел напротив. Пистолет лёг в ладонь.

Вдох-выдох. Заминка.

Никогда не убивал женщин. Даже таких. Случай с минуту назад не в счёт. Никакая женщина не может называться женщиной, если заведует таким «бизнесом».

Обойма выскользнула в руку, патроны посыпались на стол. В обойме остался только один. Щелчок. Обойма в пистолете. Медведь поймал взгляд уцелевшей.

– Ты умрёшь не сейчас, ты умерла гораздо раньше. Я могу повторить действо как с твоей хозяйкой или ты сделаешь всё сама. У тебя есть выбор.

Пистолет лёг посреди стола.

– Только твой выбор ограничен тремя секундами. – добавил Даниил. – Раз…

Наверное, это был первый выбор в жизни этой женщины, когда она не сомневалась.

Совсем.

Дрожащая рука потянулась к пистолету, ладонь обхватила холодную рельефную рукоять, дуло направилось в висок, палец лёг курок… Хлопок и мозги разлетелись по стене напротив.

Так закончилась жизнь последней маньячки-педофилки.

Даня, вздыхая, надавил кнопку на левом плече, стянул маску и сиплым голосом проговорил в усик:

– Группа, закончить съемку.

Пять рук взметнулись к плечам, отключая мини-камеры без звука. Шесть безмолвных операций по ликвидации подобных студий по всей России эффекта не дали. О них просто никто не знал, органам правопорядка запрещали оглашать информацию по ходу следствия, да и после его закрытия никаких утечек под страхом увольнения. Но сегодня Совет Старейшин одобрил съёмку ликвида педофильской киностудии. Уже к вечеру видео с подробной информацией разлетится по Интернету, нанося упреждающий удар тем, кто творит зло. Насилие тех, кому меньше двенадцати – тотальное зло, не смотр ни на какую акселерацию и ранее половое воспитание. Трижды задумаются услышавшие о возмездии и трижды на три те, кто увидят его. Перебор извращений, хлынувший из стран запада в СССР после поднятия «Железного занавеса» стоило прекращать. Руснэт был свободен от порно глобальной сети, но его ещё стоило массово внедрить. А пока тёмная сторона интернета, которую не принято афишировать, позволяла извращенцам всех мастей безвозмездно плодить и размножать материалы, за которые сам Сатана должен хорошо встречать там, внизу.

Люк в помещения приподнялся. Руки сверху передали две канистры с бензином. Прежде, чем здание разнесёт заложенной взрывчаткой, всё выгорит дотла, сжигая саму память о проклятом месте.

Даня вылез из подземного помещения последним. Пальцы чиркнули спичку и вспыхнувший коробок, пылая небольшим зарядом, полетел вниз. Лужа бензина вспыхнула немедленно. Огненная змея побежала в разные стороны, цепляя по пути без разбора ковры, пол, вещи, мебель, стены и окровавленные тела творящих зло.