– Государь! – Баграм возликовал. – Грант прав, это – стратегически верное решение!

– Пусть у наших врагов повредится мозг от неразрешимого противоречия: противоположность порождает путанность, – сформулировал с довольным видом свою мысль Грант.

Тигран был озадачен:

– Но это же парадокс!

– Вся наша жизнь соткана из парадоксов, – назидательно сказал философ, лукаво скосив глаза в сторону начальника охраны: – Без хорошего армянского вина в абсурдных утверждениях разобраться трудно.

Баграм мгновенно подал золотые кубки, наполнил их из глиняного кувшина рубиново-красным вином, а Грант, подняв кубок, провозгласил тост: «Однажды крылатая душительница Сфинкс у города Фивы подстерегла путника. Обычно она каждому задавала хитроумные загадки и убивала, кто не мог их разгадать. „Скажи мне, – сказала Сфинкс путнику, – может одно и то же существовать и не существовать?” Путник подумал и ответил: „Противоположные вещи вместе находиться в одном и том же не могут.” Сфинкс расправила крылья: „Ты не угадал!” и проглотила путника. Друзья, кому-то парадокс видится противоречащим здравому смыслу воззрением, а кому-то – истиной, найдутся также люди, которые назовут парадокс предрассудками, но кто-то скажет: „Парадокс порождает прогресс” и будет прав. Так выпьем же за то, чтобы решительно идти вразрез с общепринятым мнением и постигать мудрость через парадоксы!»

Все осушили кубки, только Эрато даже не пригубила вино.

Баграм, залпом выпив содержимое, стоял с каменным лицом, на котором отразилось непонимание:

– Грант, я что-то не понял: почему Сфинкс проглотила путника?

– Знаешь, Баграм, иногда понимание ускользает от несмышленых. Смотри: жизнь есть жизнь и в то же время смерть; таким образом, жизнь и смерть одновременно существуют и не существуют.

На лице Баграма отразилась полная растерянность.

Тигран IV спокойно сказал:

– И все же вместе существовать и не существовать нельзя. – Сделав паузу, объявил: – Я женюсь на своей сестре!

Баграм и Грант повернули головы к Эрато. Ее гнев, страх и грусть ушли, эмоциональное состояние изменилось, лицо – орган души – стало строгим, в каждой черточке читалась властность. Она гордо прошлась по комнате и, остановившись перед мужчинами, со смешанными чувствами волнения и радости негромко сказала:

– Я беременна от Гатерия.

Торос поднял удивленный взгляд:

– Женщины – загадка: чаще всего влюбляются не в того.

– О, государь! Боги даруют тебе наследника, в котором будет частичка Арташесидов. – Грант с восхищением смотрел на женщину. – Скажи, Эрато, ты носишь под сердцем ребенка, зачатого от любимого мужчины?

Испытывая новое, неизведанное чувство, Эрато кивнула: «Да!»

– Вот! – философ был в восторге. – Как ни старайся, от судьбы не убежишь. Любить – значить думать не о себе, а заботиться о другом, растворяясь в нем.

У Баграма, который радушно улыбался, вырвалось:

– А что? Беременность – естественное состояние женщины. Поздравляю!

– Государь, ты уж меня прости, – Грант лукаво прищурился, – а вдруг с тобой что-то случится, и тогда, с точки зрения государственных интересов, ваш династический брак полезен хотя бы тем, что сестра сможет править царством и растить наследника престола.

Царь встал и веско произнес:

– Гатерию предстоит проверка искренности чувств.

Всемогущие боги, посылая на Землю потоки колоссальной энергии, превратили Рим в самое священное место на Земле. Благочестивые римляне в это верили, и посему почитали своих богов: строго по календарю проводились благодарения и жертвоприношения. В этот день в честь бога войны Марса, покровителя города, с ритуальными песнями и плясками, ударяя медными палками о щиты, двинулось шествие одной из жреческих коллегий – салиев. 12 жрецов, служивших Марсу, происходили из самых знатных патрициев, и именно эта коллегия, пользуясь особым почетом у граждан, совершала важнейшие жертвы богам.

Они шли в пляске на три счета, и каждое движение имело магический характер. Впереди – священные трубачи, за ними, подскакивая, двигался магистр, потом следовали передовой плясун и запевала, а более молодые члены коллегии, шествуя за опытными, повторяли их прыжки, повороты и слова песни. В песнях, которые являлись священными гимнами, упоминались боги Марс, Квирин, Янус, богиня Минерва, соответствующая греческой Афине Палладе, и герои Геракл, Ромул, Рем. Ударяя в щиты, они пели:

Палладиум, защиту Рима,

хранить нерушимо,

Варварам город не взять,

сила непобедима…

Каждый из членов коллегии имел вышитую тунику, медный панцирь, подобранную и обвязанную на поясе тогу с пурпурной полосой, остроконечную белую шляпу и меч на поясе. В левой руке все держали щиты анкилы с двумя выемками по бокам, хранившиеся с царских времен. Один из этих щитов был подлинный. Бог Марс сбросил его с неба, когда Римом правил второй из семи царей – Нума Помпилий, и голос провозгласил, что от обладания этим щитом зависит процветание города. Царь незамедлительно поручил искусному мастеру изготовить совершенно одинаковые 11 копий божественного щита, чтобы подлинный щит нельзя было отличить и украсть. Раз в год коллегия салиев торжественно проносила по городу 12 щитов, и шествие шло через Форум, комиции[163], жертвенники и храмы – до Капитолия, и всем богам – покровителям города – приносились жертвы.

Плясуны подошли к круглому храму Весты с 20-ю беломраморными колоннами, самому почитаемому месту в городе, остановились перед оградой и умолкли. Главная жрица, великая весталка Клавдия, вышла из дверей храма и в своем белом одеянии встала как изваяние на подиуме, устремив взгляд на восток.

– Великая жрица Клавдия, – торжественно обратился к ней магистр, – коллегия салиев просит тебя вынести на обозрение Палладиум, который Эней привез с собой из Трои, и мы принесем главному символу города жертву: одного ягненка и одного козленка женского пола!

Клавдия удостоила его взглядом и, не двинувшись с места, сказала:

– Великий магистр, сегодня мне было ниспослано божественное знамение богини Весты, небесной покровительницы Рима: «Палладиум не должен покидать стен храма».

Полуобгоревшая статуя Афины Паллады не была божественной, о чем знали только Август и Клавдия, и они прекрасно понимали, что, если узнают другие и начнутся крупные беспорядки, император лишится власти. Клавдия, внутренне холодея, внешне изо всех сил держалась бодро, а магистр выглядел растерянно.

– И как богиня возвестила свою волю? – испуганно спросил он.

– Она не приняла жертву священному огню: вино прокисло.

Жертвоприношение огню в храме Весты – возлияние вина и масла, но версия прокисшего вина не очень убедила магистра:

– Великая жрица Клавдия, жрецы коллегии квиндецемвиров обращались к Сивиллиным книгам и, рассмотрев их, объявили, что следует вознести моления и жертвы Палладиуму немедленно, так как существует угроза нападения на Рим варваров.

– Клятвенно заверяю: Рим защищен от нашествия варваров. – Клавдия нервничала.

Магистр обернулся к членам коллегии салиев:

– Призываю богов в свидетели! – И он трижды повторил формулу: «Clarigatio»[164].

Клавдия побледнела, решив, что в эту минуту боги ее покарают: разверзнется небо, грянет гром, ударит молния. Но небо оставалось голубым, грома и молнии не было, и это придало весталке уверенность:

– Воля богини Весты будет исполнена. Вознесите молебен, принесите жертвы и уходите. – Дверь за ней закрылась.

Заподозрив подвох, магистр, подскакивая, побежал в здание напротив – регию, местопребывание верховного понтифика, жаловаться. Из регии, бывшей резиденции царей Рима, хранилища архивов, законов, формул всех молитв и клятв, календаря священных дней и анналов истории, появился в сопровождении магистра верховный понтифик Лепид. Этот 77-летний старик, бывший соратник Юлия Цезаря, военачальник, триумвир, консул и пожизненный великий понтифик, выбранный на эту должность после убийства Цезаря, допускался по приказу Августа в Рим только на несколько религиозных праздников, живя под надзором на своей вилле в городе Цирцеи, а все потому, что поддержал Антония в борьбе против Октавиана, а затем попытался заполучить верховную власть в Риме. Не получилось! Однако Октавиан Август его пощадил: Лепид совершенно непопулярен, а потому неопасен.