– Хотел… хотел посоветоваться, может, мне просто мерещатся заговоры… – неуверенно произнес царедворец.

– Ты, Варажауни, правильно сделал, что обратился ко мне. – Главнокомандующий говорил убедительно. – Теперь все ясно! – Поставив серебряный кубок с недопитым вином у окна, Мамиконян подошел к столу: – Здесь где-то было донесение из

Парфии… – И он начал рыться в горе свитков, которыми был завален стол.

Варажауни воспользовался моментом. Достав флакон с ядом, быстро откупорил и вылил содержимое в кубок.

– Вот, нашел! – Спарапет обернулся и протянул охотнику небольшое донесение. – Теперь все ясно!

Взяв свиток, Варажауни стал его вертеть, так и не разобрав написанного:

– Ничего не понимаю: какие-то знаки, крючки и черточки…

– Ах да. Это шифр. В донесении сказано, что парфяне готовят провокацию, – говоря это, Мамиконян взял с окна серебряный кубок на толстой ножке.

Главный охотник, блестя глазами, с интересом смотрел на него, явно ожидая продолжения. Главнокомандующий залпом выпил содержимое кубка, медленно пошел к столу, сел, продолжая держать бокал в руке, опустил голову, закрыл глаза и замолк.

Варажауни обошел стол и заглянул в кубок. Пуст! На его лице отразились истинные чувства: злорадство, презрение, страх, отвращение… Захлестнули эмоции. Столько лет вынужден скрывать свою суть: он ненавидел царя Тиграна, боялся умного Мамиконяна, не верил в бога Арамазда, был соглядатаем Митридата Евпатора. Выбросив пузырек

из-под яда в окно, подумал: «Сейчас позову охрану и с сожалением объявлю: у Мамиконяна сердечный приступ! Помогите!». Безотчетно и непроизвольно он стал улыбаться, потаенные мысли вылезли наружу и, оскалив зубы, произнес:

– Собаке – собачья смерть!

Внезапно глаза Мамиконяна открылись, он поднял голову и свирепо посмотрел на пораженного, словно молнией, Варажауни. Главный охотник, вздернув брови, сделал шаг назад. Теперь на его лице отразились ужас и удивление. Огромный Мамиконян встал и, казалось, заполнил своей фигурой весь кабинет:

– Собаку ценят не за способность вилять хвостом, а за умение вовремя укусить! – Выхватив из ножен кинжал, спарапет двинулся на охотника.

Варажауни отступил, но, взяв себя в руки и вспомнив, что лучше него с кинжалом не управляется никто, обнажил свое оружие.

Они сошлись в бою. Противники столкнулись почти вплотную, и в искусстве боя холодным оружием им не было равных. Надежный и удобный кинжал каждый из них держал в правой руке острием вниз. Сделав ногой выпад, Мамиконян попытался нанести удар сверху в грудь. Он пришелся мимо цели – противник уклонился. В активное наступление пошел Варажауни. Его яростный удар кинжалом был остановлен: клинки при встрече скрестились.

Спарапет, суровый и опытный воин, блестяще владел своим оружием, а главный охотник, раздираемый злобой и держащий кинжал в огромном кулаке на уровне груди, стал наносить серию ударов – боковых и сверху; но клинок нападающего тут же встречался с клинком обороняющегося. Отравитель явно натолкнулся на мощную защиту; кроме того, Мамиконян виртуозно уклонялся от уколов. Выжидая удобного момента для нанесения нового удара, соперники маневрировали, и в этот момент Мамиконян подбросил свой кинжал в воздух и перехватил его левой рукой. Варажауни перевел взгляд на руку противника, и этой секунды полководцу хватило, чтобы увесистым кулаком правой нести ему удар в голову. Охотник рухнул на пол… Поединок закончился.

– Так ты, Мамиконян, говоришь, что Варажауни долгие годы шпионил в пользу Митридата? – Царь Тигран сидел в кресле в своих покоях и с негодованием слушал рассказ главнокомандующего.

– Государь, под пыткой Варажауни рассказал все! – Мамиконян докладывал о результатах расследования. – Сын Кохара доставил ему приказ Митридата убить Спандуни, Метродора, Аревик и меня, передал яд и особый кинжал с тремя лезвиями…

– Кинжал, который не щадит никого…

– Да, государь. Сын Кохара, как известно, – человек Тиграна-младшего…

Царь был подавлен:

– Негодяй Варажауни!.. Пригрев змею на груди, долгие годы я верил ему, все время удивляясь: откуда Митридат знает, что происходит у меня под боком? Мой младший сын, как видно, еще долго не уймется, но с ним все ясно. Меня удивляет Митридат!

Встав с кресла, Тигран в волнении стал ходить по залу. Оказывая Митридату большую помощь войсками и оружием, помог ему вернуть отнятое Римом царство; не выдал по требованию римлян, когда он прятался в Армении, чем ввергнул страну в опасность; раненому и умирающему Митридату спас жизнь. И вот благодарность: понтийский царь повелел убить всех, кто дорог армянскому царю… Повернувшись к Мамиконяну, Тигран отрезал:

– Отозвать отряды армян из Каппадокии и Понта!

– Будет сделано, мой государь! – четко сказал полководец. – Придется этому злодею довольствоваться армией мало обученных крестьян и рабов.

– Похоже, в планы Митридата входит захват Великой Армении, а возможно, и всей Малой Азии. – Царь был в ярости.

То, что Митридат Евпатор ненадежный союзник, он знал, никогда ему не доверял, считая суеверным, коварным и жестоким деспотом, который устранял всех, кто становился у него на пути. Жена Тиграна и младший сын, попав под влияние Митридата, предали царя Великой Армении. И вот теперь понтиец подсылает и к нему наемных убийц…

– Мамиконян, схватить Митридата, как только он ступит на армянскую землю! Тому, кто принесет его голову, выплатить сто талантов! – Вспышка гнева полыхнула в слабоосвещенном зале дворца.

Тигран, глубоко расстроенный и огорченный, ощущая внутреннюю тревогу, думал о Митридате: «Этот человек творит зло, и пусть его жестокие поступки обернутся против него самого. Карая зло, мы делаем жизнь менее опасной!».

– Ты, мой друг, раскусил его план, поэтому остался жив! – Царь с уважением смотрел на главнокомандующего.

– От деда к отцу, а от отца ко мне перешел серебряный кубок с двойным дном. Эта чаша не раз спасала жизнь членам рода Мамиконянов. Я заподозрил, что, возможно, Варажауни и есть тот преступник, которого мы ищем. Решил проверить: на кубке есть кнопочка… Я не ошибся.

– Интуиция оградила вас с Аревик от гибели! – За все время разговора царь впервые грустно улыбнулся. – Интуиция – это чутье, которое вместе с логикой может не только зародить сомнения, но и спасти жизнь.

– Да, мой государь. Небо подает нам сигналы, нам надо только прислушаться…

Хорошо оснащенная римская армия численностью в сорок пять тысяч человек, не считая такого же количества союзных вспомогательных войск, конницы и четырехсот кораблей, пришла в движение. Рим решил окончательно разделаться с наглым Митридатом, который не прекращал борьбы с Республикой ни на минуту. Десять «железных» легионов двинулись к Понтийскому царству. Часть войск с боевыми машинами шла из Италии по морю на кораблях; другая выдвигалась из Киликии, где успешно завершила разорение пиратского гнезда; третья формировалась в провинции Азия из солдат Лукулла – только тех, кто не перечил воле командиров; четвертая, состоящая из свежих сил, готовилась переправиться по понтонным мостам через Геллеспонт[57]. Пролив назвали так («море Геллы») в честь дочери царя Афаманта. По преданию, спасаясь от преследований мачехи, Гелла переправилась из Европы в Азию на баране с золотой шкурой. Позже шкуру овна стали звать золотым руном.

Помпей и его военачальники прибыли к месту переправы, чтобы наблюдать наведение плавучих мостов из Европы в Азию. Штормило, и цепочку квадратных паромов, называемых понтонами, никак не удавалось навести в неспокойном море, в самом узком месте пролива.

Помощник Помпея Гай Кассий Лонгин, принадлежащий к знатному плебейскому роду, представители которого уже двести лет избирались консулами, в свои двадцать лет уже квестор, в чьи обязанности входили финансовые дела и архив похода, с негодованием произнес: