– Надеюсь, не доживу до тех времен, когда в Римской республике начнутся междоусобные войны, – рассуждал Мурена.

– Сообщения из Рима неутешительные, – говорил Лукулл. – Римская республика добилась всего, к чему стремилась, и, боюсь, не выдержит тяжести собственной мощи.

– Жаль, что Рим не извлекает уроки из своей истории. Вот, твои походы, Лициний, дали Риму несметные богатства.

– Сомневаюсь, что народ в полной мере оценит мой вклад в величие Рима. Ну и ладно! Построю на одном из холмов столицы великолепный сад, как у Тиграна, и стану родоначальником садового искусства в Риме. Собираюсь привить римской знати новое отношение к жизни – роскошь, изысканность и утонченность. Меня запомнят!

К нему подскакал на лошади начальник разведки и доложил:

– Проконсул, в двух переходах отсюда в месопотамской Мигдонии лежит большой и хорошо укрепленный город Нисибин, местность вокруг него чрезвычайно плодородная.

– Вот, что нам надо! – у Лукулла загорелись глаза. – Мигдоны богаты. Я захвачу Нисибин, и он станет нашими зимними квартирами, а я вновь завоюю расположение армии!

– Проконсул, – осторожно сказал разведчик, – эту крепость люди называют «Оплот Востока».

– Мои люди так озверели, что готовы разнести в клочья все нерушимое, и любая крепость падет жертвой алчности! Вперед на Нисибин!

Митридат лежал на кровати с перевязанным коленом и царапиной под левым глазом. Освобождая свое царство от римлян, он с ходу атаковал легата Фабия и в двухдневном сражении нанес ему поражение. Легион Фабия бежал с поля боя, и римлян спасло от окончательного разгрома только ранение царя. Камень от пращи попал ему в колено, а стрела оцарапала лицо. Гипсикратия не отходила от мужа ни на минуту.

– Митридат, выпей этот настой трав, – говорила она, – он придаст тебе сил.

Царь покорно пил из ее рук любые настойки, улыбаясь ей и любуясь взволнованной женой.

– Дорогая, мне уже лучше. Тимофей и этот скифский лекарь знают свое дело, они сказали, что вскоре я смогу ходить.

Войска в ожидании, когда их любимец поведет снова в бой освобождать города и селения Понта, разместились у крепости Команы, в которой лечили раненого Митридата.

– Народ, милая Гипсикратия, встречает меня как героя. Это вдохновляет!

– Ты слаб, тебе надо восстановить здоровье, – ласково сказала она.

– У меня сейчас восемь тысяч всадников, из них половина армяне, а остальные собраны со всей Малой Азии. Надо идти дальше, освобождать царство.

– Но ты ранен…

– Чепуха! Конечно, ранен, ведь у меня нет больше оберега – древнего талисмана Мардука, который защищал от всевозможных невзгод и несчастий. Жалею, что отдал его Тиграну!

Гипсикратия молила:

– Ты мудрый человек, но если не излечишься до конца, рана откроется.

– Дорогая, скифский целитель из племени агаров дал мне змеиный яд, а такое лечение даже мертвого на ноги поставит! Сейчас хочу поговорить о делах. Позови-ка Олфака.

Олфак, вождь скифского племени дандариев, лучший полководец Митридата, вошел в покои царя.

– Олфак! Рад тебя видеть! – произнес Митридат. – Ты полностью оправдываешь свое имя, по-скифски оно означает «сверхбыстрый».

Римский легат Фабий хотел блокировать войска царя, но Олфак, прекрасно проявив себя в бою, погнал его легионы с такой скоростью, что понтийцы еле поспевал за противником. В бою полегло много римлян, а сам Фабий с остатками войска заперся в крепости Кабира.

– Скажи, как ты? Все опечалены, узнав о твоем ранении. – Олфак пристально вглядывался в глаза царя.

– Передай воинам, я в порядке, через несколько дней снова сяду в седло, – храбрился Митридат.

– Чтобы сокрушить тебя, – сказал Олфак, – легат Фабий вооружил даже рабов, дав им свободу. Не учел одного: рабы так тебя любят, что толпами перешли на нашу сторону.

– Ха! Я так и знал! – вскричал довольный царь.

Отец Фабия когда‑то воевал в Африке. Его там сильно прижали, и он тоже освободил и вооружил рабов. Потом римские работорговцы сожгли его заживо. Сын, как видно, выводов не сделал, и это позволило Олфаку сформировать новые отряды из добровольцев и вооружить их трофейным римским оружием. Митридат был счастлив: Лукулл терял контроль над ходом войны, его легионы в Армении расстроены и побиты Тиграном, а те, что сторожат Понтийское царство, слабые и неопытные.

– Государь, наш лазутчик побывал в крепости Дадасы. Ему есть что сказать.

В комнату, озираясь, вошел понтиец, но, увидев самого Митридата, в испуге встал на колени.

– Подойди поближе, говори, что узнал! – сказал Митридат.

– Государь, – начал лазутчик, приблизившись к царю, – я тайными ходами проник в крепость Дадасы, я ведь служил в ней раньше, а теперь ее держит римский гарнизон. Все залы и комнаты крепости завалены имуществом, золотом, серебром, статуями. Все, что римляне захватили в твоем царстве, хранят там.

– Ладно, иди! Тебя наградят.

Когда лазутчик ушел, Митридат с воодушевлением воскликнул:

– Болеть некогда, Олфак! Разве я могу упустить такую возможность вернуть свои сокровища! Себе и своему народу. Идем на Дадасы!

– Государь, есть данные разведки: на помощь Фабию выдвинулось подкрепление – легион Триария.

– Вот как? Тем более болеть нельзя! Дай-ка карту! Подкрепление, говоришь? Прекрасно, мы его встретим!

Город Нисибин, осажденный римлянами, сопротивлялся недолго и пал через неделю. После грабежей и насилий, устроенных истосковавшимися по сражениям легионерами, все успокоилось, и в теплой безмятежности и блаженной неге солдаты расслабились и забыли прежние обиды. На большой вилле местного богача-мигдона Лукулл с досадой выслушивал известия о постепенном восстановлении Митридатом своей власти в Понте и с тревогой поглядывал на помощника. Помощник командующего, зачитав донесение Фабия, начал возмущаться:

– Они что там, совсем потеряли чувство ответственности?

– Спокойно! – сказал Лукулл. – Фабий никогда не отличался высоким полководческим талантом. В семье Фабиев это наследственное. Меня удивляет другое: куда смотрит Сорнатий? Подготовь приказ о переподчинении Сорнатия и Фабия Триарию. Ему я доверяю больше.

В этот момент в зал, где Лукулл сидел за письменным столом, влетел секретарь:

– Проконсул, из Рима прибыл сенатор Катон и с ним десять человек.

Лукулл встрепенулся и немедленно поспешил на выход. На площади перед виллой он увидел сенатора в тоге с широкой красной каймой, в обуви того же цвета, с золотым кольцом на пальце и десять римских чиновников в белых тогах, стоящих позади него в окружении ликторов с пучками вязовых прутьев, перетянутых красным шнуром и лавровыми листьями, с воткнутой секирой. На площадь подтягивались префекты, трибуны, центурионы и солдаты Лукулла.

Сенатор Катон, лидер сенатского большинства, был человеком строгих нравов и ярым сторонником республиканских идей. Его строгое лицо говорило о готовности к жертвенности и даже смерти ради идеи.

– Приветствую тебя, проконсул Лукулл! – выкрикнул он.

– Приветствую тебя, сенатор Катон! – громко сказал Лукулл.

– Прими поздравления сената в связи с завоеванием Понтийского царства, – продолжал Катон, – и мои заверения, что сенатское большинство всегда будет поддерживать твои начинания во имя возвеличивания Римской республики.

– Во славу Рима! – громко и четко сказал Лукулл.

– Мы прибыли почтить твои победы, и в соответствии с законом республики я привез комиссию сената в количестве десяти человек для устройства дел в Понте.

Лукулл вспомнил о давнишнем своем донесении в столицу, в котором писал, что с Митридатом покончено. Как некстати эта комиссия!

– Полагаю, комиссии будет чем заняться, – неуверенно сказал он.

Вдруг раздался топот строевого шага, и на площадь вышла неполная когорта легионеров – развернутый строй глубиной восемь рядов, все в доспехах и с обнаженными мечами. Лукулл сразу понял, что солдаты устроили представление, но молчал, так как сделать ничего не мог. А солдаты, нагоняя страх на невидимого противника, прокричали свой боевой клич, будто подбадривая воинов, идущих на врага, которого, естественно, не было: