– Я бы всех убил…

– Следи как следует за Ануш, иначе Антоний тебе голову оторвет! Сегодня на встрече с твоим министром я буду благосклонен, но в будущем придется поменять всю администрацию страны: во главе областей, провинций и уездов поставим преданных граждан!

Аршам чувствовал, что пришло его время. Теперь он станет великим. Жаль, мать не дожила до момента его подлинного возвышения… Все в этом дворце будут внимать каждому его слову, постоянно славить и превозносить до небес. Уже сейчас слуги восхищаются им; осталось заставить уважать себя аристократов.

– Кому дозволено больше, тот сорвет с древа желаний самые спелые плоды, – слетело у него с языка.

– Не понял, о чем ты? – Деллий внимательно посмотрел на Аршама.

– Покорность – это когда упрямство превращается в слепое послушание!

Открылась дверь и в зал допустили Багратуни. Войдя, он уставился на Аршама и недовольно произнес по-армянски:

– Царь Артавазд еще жив и остается царем. Я, как великий венцевозлагатель, не собираюсь короновать тебя, Аршам.

Аршам сполз с трона и, встав рядом, оперся на спинку.

– Я и не претендую! – Дальше он говорил на греческом (язык межнационального общения, который знали практически все). – Вопрос в том, сколько осталось жить Артавазду?

Деллий в военном одеянии, с мечом на поясе и обворожительной улыбкой на устах примирительно сказал:

– Антоний освободил Армению от злостного тирана!

Толстяк Багратуни был непреклонен:

– Тиран? Тирана свергли, а что получили? Римский диктат и царя – не армянина.

– Багратуни! – Аршам, кипя внутри, все же старался быть хладнокровным:

– Армении не грозит потеря государственной самостоятельности. Рим всего лишь гарант нашей стабильности.

– Этот гарант нарушил союзный договор, по которому должен был нас защищать! – возмутился венцевозлагатель.

– Царь сам виноват. Ты, как глава старейшин родов, должен это разъяснить аристократам и предложить на трон достойную фигуру.

– Не тебя ли, Аршам? Сдается мне, что с тобой мы потеряем нацию. Самобытность окажется под угрозой, будем поклоняться новым богам, а наши божества проклянут нас.

Аршам прикусил губу. Деллий поспешил сгладить ситуацию:

– Вашей самостоятельности, министр, ничто не угрожает.

– А на что ты рассчитывал, Багратуни? – громко закричал пришедший в неистовство Аршам: – Теперь твоя участь в моих руках. Будешь несговорчив – умрешь.

– Угрожаешь?! Венцевозлагатель может быть только из рода Багратуни! Убьешь меня – нарушишь закон и традиции. Народ не простит!

– Твое безрассудство, Багратуни, приведет страну к полной зависимости от римлян! – Глаза Аршама налились кровью.

Деллий поспешил вмешаться:

– Зачем так тревожиться? Все привилегии аристократов сохранятся, все будет по-прежнему.

– По-прежнему не будет ничего! – Багратуни беспощадно себя ругал: – Я был слеп, своими действиями навредил царю, причинил урон государству, и теперь все мы попали в ловушку.

Аршам презрительно смотрел на него:

– С тобой или без тебя, Багратуни, но я приведу к покорности всех в этой стране, а на своем знамени напишу: «Совесть не мучает, если добыл победу!».

– Бессовестному достоинство заменяет наглость! – Багратуни развернулся и вышел из зала.

Деллий взял со столика скипетр, полюбовался блестящим предметом и спокойно сказал:

– У тебя, Аршам, похоже, проблемы с соратниками. Твой главнокомандующий Багунци сбежал, верховный жрец Мигран заперся в далеком монастыре, этот Багратуни ни во что тебя не ставит… Будь хитрее: расставь силки, усыпи бдительность, а сам постепенно окружай себя льстецами!

– Никаких уступок они от меня не дождутся! – Взгляд Аршама стал безумным. – Я хорошо запомнил слова Антония: «Нет ничего хуже, чем стыдиться того, что делаешь!»

Деллий был впечатлен:

– О, Аршам, понимаю! Счастлив тот, кто таковым себя считает.

Триумф по поводу победы над Арменией должен был, по замыслу Антония, громогласно возвестить миру о его блистательном успехе. И неважно, что никакого завоевания Армении не было, что он схитрил, обманом захватив в плен армянского царя. Неважно, что триумфальное шествие нельзя провести в Риме, где уже все ненавидели Антония, а важно другое: сенат и римский народ узнают о притязаниях консула, который на армянские деньги снарядит новые легионы и, как Цезарь, «перейдя Рубикон», завоюет Италию. Триумф заслужен и будет проводиться в новой столице империи – Александрии.

Били барабаны, ревели трубы, ликовал народ. На балконе Клеопатра в образе женщины-фараона, вся в изумрудах, властно и надменно взирала на торжественное вступление в столицу своего избранника. Она, потомок знаменитой Арсинои II, будет после смерти Антония удостоена титула фараона. Но пока Антоний ей нужен… Испытывая к этому необузданному мужчине пылкие чувства, царица не забывала, что должна стать женой бога Осириса, царя мертвых, дабы решить главные задачи: получить бессмертие, быть в одном ряду с богиней Исидой, править миром и родить потомство, обладающее божественной силой. «Арсиноя убила мужа, – думала Клеопатра, – и стала женой бога. Возможно, и мне придется убить Антония. Кровь богов, что течет во мне, побуждает быть энергичной, решительной, не щадить никого! Я, средоточие мудрости и могущества, достойна после стольких интриг и заговоров повелевать народами. Антоний поверг к моим ногам царя Армении, и скоро Свиток Творца, великое творение богов, будет у меня».

Она улыбнулась окружавшим ее детям, министрам и Деллию, который, вернувшись из Армении с золотой статуей в полтора человеческого роста, чувствовал себя героем. Он протягивал отчеканенные в ее честь монеты из золота. Клеопатра небрежно взглянула. На одной стороне – она, на другой – Антоний и армянская тиара[120]. Надпись гласила: «В честь победы над Арменией». Клеопатра подумала: «Арсиноя на монетах до определенного времени тоже изображалась с мужем, но потом чеканили лишь ее профиль. Божественную Арсиною воспевали поэты, на Олимпийских играх она выигрывала скачки, с мечом в руках разила врагов».

Лучи жаркого египетского солнца сверкали на статуе богини Анаит из чистого золота, которую, обвязанную веревками и закрепленную на повозке, тащили быки. Блеск драгоценных камней ослеплял так, что людям приходилось зажмуриваться. Следовали повозки с золотыми и серебряными вещами, мраморными статуями, знаменитыми армянскими коврами, кованым оружием и амфорами с благовониями. Добыча была богатой.

Антоний ехал стоя на позолоченной колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми. Одетый в вышитую пальмовыми ветвями тунику и пурпурную тогу, он держал в руке лавровую ветвь, а на его голове красовался лавровый венок. За колесницей шел царь Великой Армении в серебряных кандалах, за ним следовала его семья. Проходя мимо Клеопатры, царь даже не повернул головы. В глазах царицы сверкнули красные огоньки.

Став жертвой каприза Клеопатры, Артавазд был помещен в темницу, где египетская царица проводила опыты на пленниках. Подобно Митридату, она, чья изворотливость ума поражала всех, изобретала яды и испытывала их на бедолагах и осужденных преступниках, приучив и свой организм к достаточно большим дозам. С некоторых пор ее стал приводить в бешенство упорный поиск Антонием сложностей жизни, которые потом он героически преодолевал.

– Твоя меланхолия, Марк, говорит о неправильном отношении к жизни. Будь проще, не ищи сложные пути решения проблем, расслабься.

– Ты, как всегда, неподражаема, – отшучивался Антоний.

– Армянский царь не раскрыл тебе ни одной тайны и отдал лишь малую толику своих сокровищ. – Клеопатра назидательным тоном поучала: – Пойдем, я покажу тебе, как нужно дознаваться правды!

В тюрьме Артавазд, уже зная, что семью отправили в Рим, предавался размышлениям о смысле жизни. «Какова конечная цель моего существования, можно ли высоко оценить прожитую жизнь, занял ли я подобающее место в истории своего народа? – Царь искал ответы на эти непростые вопросы. С горечью посмотрев на серебряные цепи, вспомнил предсказание, полученное в Птолемаиде: «Власть серебром ограничит…». Артавазд усмехнулся: – Все сбывается!».