В голове Агриппы мелькнула мысль: «Боги предначертали власть Августу надо мной и всем миром». Он встал и поднял бокал:

– За тебя, Август! Все должно работать на твой авторитет!

Они выпили, но лицо императора вдруг стало раздосадованным:

– Ты, мой друг, не решил главную задачу – отнять у армян Палладиум!

Агриппа, потупив взор, объяснил:

– Установить контроль над Арменией политическим путем не удалось, попытки выкрасть Палладиум закончились неудачей, но есть новые идеи…

Август, вспомнив свою любимую поговорку «торопись медленно», посмотрел многозначительно на военачальника, подумав: «Тиберий, мой пасынок, слишком молод и неопытен, чтобы решить этот вопрос. Вызывает сомнение и ведение переговоров с армянским царем, который изменил мне. Щекотливое положение. Да, лучше сделать поудачнее, чем затеять побыстрей».

– Работай над проблемой!

Император прибыл в Сирию. При его правлении провинции и вассальные царства стали возрождаться, так как принцепс ограничил размеры их грабежа. Хороший пастух, считал он, стрижет овец, а не сдирает с них шкуру; все восточные царства, он это знал, рано или поздно подчинятся влиянию Рима; за усердную службу римскому государству будет вознаграждение – римское гражданство; в Империи утвердятся закон и порядок; взбудораженный народ успокоится, получив благоденствие, а он, богоизбранный, спаситель и освободитель, будет почитаться как отец человеческого рода.

В Антиохии перед храмом, возведенном в честь богини Ромы и Августа, он сидел в кресле на специальном возвышении в окружении сирийского наместника и императрицы, принимая присягу расквартированных здесь римских поселенцев и легионеров. «Клянусь Зевсом хранить верность Августу, его детям и потомкам всю мою жизнь, – произносили вслед за жрецом люди. – За их интересы клянусь не щадить ни тела, ни души, ни жизни, ни детей своих. Что бы я ни узнал или ни услышал враждебное им в речах, замыслах или деяниях, клянусь доносить и быть врагом тому, кто говорит, замышляет и делает что-либо из этого…» Уклонение от присяги объявлялось преступным святотатством. В Риме Август такого почитания себя не допускал.

После присяги Тиберий начал торжественную церемонию вручения императору знамен и знаков, привезенных из Парфии. Церемония шла довольно долго. Август сидел в кресле в сенаторской тоге с двумя диадемами на голове – белой повязкой и золотым обручем (как у восточного деспота).

– Август, дорогой! – Ливия светилась счастьем. – Возвращение знамен однозначно твоя заслуга. Так, Тиберий?

– Да, мама, – отозвался квестор, стоящий рядом.

Август, дотронувшись ладонью до руки жены, нежно посмотрел ей в глаза:

– Твой сын, Ливия, – достойный потомок великого рода Клавдиев. Тиберий! – император обернулся к нему: – Ты приумножил славу предков, тебя ждет слава.

Сказав это, принцепс подумал: «Тиберий, мрачный и вспыльчивый мальчишка, триумфа не получит, достаточно почетного сенатского постановления и однодневных гладиаторских игр. Триумф получу я, а еще воздвигну в Риме новую триумфальную арку».

Церемония подошла к концу, император встал и с мыслью: «Вот след, который оставлю я в истории!» в полной тишине произнес речь:

– Наступили мир и «золотой век», войны окончились, мы вошли в эпоху процветания и спокойствия. Предначертанная богами Риму миссия выполнена…

Позже, подозвав Тиберия, сказал:

– Тиберий, поручаю тебе в честь этого события отчеканить монеты – золотые ауреусы и серебряные денарии. На аверсе – мое изображение, на реверсе – коленопреклоненная Армения и побежденная Парфия.

– Да, Цезарь Август! – Тиберий склонил голову, подумав: «О верховенстве Рима в Армении говорить преждевременно».

Императрица в своих покоях не находила места. Зная Августа, она почувствовала, что он недолюбливает ее сына от предыдущего брака Тиберия, продолжая держать его на вторых ролях. Ни слова не сказал о триумфе для него! Дает второстепенные поручения, проявляет холодность, был сдержан в похвалах. Что ж, предстоит все поправить.

– Мама, ты звала меня? – Вошел Тиберий, как всегда с мрачным видом.

– О, сын мой, так жаль, что император был крайне сдержанным в проявлении чувств к тебе. Да, ты молод, но привел к покорности Армению и Парфию.

Тиберий, ожидая главную награду – похвалу матери и не получив ее, от неожиданности растерялся и робко произнес:

– Мама, ты же знаешь, это заслуга Агриппы. Воздашь человеку не по заслугам, и он возгордится, потребует титул, равный правителю.

– Сын, воздать по заслугам значит оценить по справедливости!

– Каждому свое, дорогая мама.

Ливия так не думала:

– Агриппа не сделал главного – не привез принцепсу Палладиум. Вот если бы ты сумел заполучить талисман, Август, наверняка изменил бы свое мнение! Армяне скрывают не только Палладиум, но и Эгиду. Ты уж постарайся, сын! Немного самоуважения, и главный приз достанется тебе.

– Если нет альтернативы, придется стать героем. – Тиберий в подавленном настроении ушел.

Гатерий неожиданно был вызван к Тиберию. Вбежав по входной лестнице во дворец сирийских монархов, он, в хорошем настроении, быстро, по-юношески задорно, пронесся по коридорам. Войдя в зал приемов, увидел у окна мрачного Тиберия.

– Квестор, ты звал меня!

Командующий, одногодок военного трибуна, обернувшись, не меняя выражения лица, объявил:

– Гатерий, ты возвращаешься в Армению. Так хочет Агриппа.

Глаза трибуна засверкали:

– Я понял, готов исполнять!

– У армян есть Палладиум. Твое задание – узнать, где они скрывают талисман. Миссия абсолютно секретна.

– Надо понимать, что отказаться нельзя? – Гатерий побледнел, подумав: «С чего бы это Агриппа, второй человек в Империи, вдруг проявил интерес к моей скромной персоне и дает странное задание?»

Квестор взирал на него холодно и бесстрастно:

– Тебе надлежит обольстить армянскую царевну и выведать, где находится тайник с талисманом.

– Обольстить царевну Эрато, чтобы узнать тайну?! Но это же подло! Поступать подобным образом мне, римскому офицеру, бесчестно. Кто теряет честь, большего потерять не может.

Тиберий с кривой усмешкой проронил:

– Подлостью ты заработаешь должность легата.

– А если откажусь?

Тиберий с детства отличался жестокостью и хладнокровием. Он подошел ближе и, притянув к себе за грудки трибуна, заглянул в его глаза:

– Поплатишься всем, что имеешь. Скорее всего, закончишь свои дни легионером на Балканах, усмиряя фракийцев.

– Умный повелевает духом, глупый служит. – Гатерий был раздавлен.

Командующий, высвободив руки, высокомерно посмотрел на сломленного подчиненного:

– Смирись! Не забывай, что ты – сын Рима и готов на все во имя величия Империи. Будь полезным или умри! Доблесть и служение! – Тиберий прошелся по залу, потом приблизился к юноше и вполголоса сказал: – И еще кое-что. Сделаешь так, чтобы Палладиум попал в мои руки, и я позабочусь о твоей карьере. Также разузнай все об Эгиде. Нам известно, что накидка Зевса у армян.

Повергнутый в смятение Гатерий сдавленно произнес:

– Глаза слепы, ум делает.

– В Арташате поступишь в распоряжение Лоллия. Берегись Гекату. Есть ко мне просьбы?

Собрав волю в кулак, юноша исподлобья посмотрел в глаза беспринципного Тиберия:

– Совесть не находит слов для просьб.

В подземелье арташатского дворца по лабиринту коридоров Грант пробирался к заветной комнате. Осветив фонарем стену из бурого камня, он, убедившись, что слежки нет, нашел бронзовое кольцо для факела и три раза повернул его, затем дернул на себя. Приоткрылась секретная дверь, Грант вошел, притворив ее за собой, и кольцо встало на место. В большом сводчатом помещении горели масляные лампы, их пламя мерно колыхалось от сквозняка, подсвечивая сосредоточенные лица Эрмины и Баграма. На каменной подставке стоял Палладиум.