И вот развязка. Битва при Фарсале, на севере Греции, окончилась сокрушительным поражением Помпея. Талант Цезаря проявился в полную силу. Применив военную хитрость, он сконцентрировал скрытый резерв из трех тысяч легионеров на левом фланге противника. Помпей командовал правым флангом, имея против себя Антония. Цезарь дал знак, и его кавалерия, сражавшаяся с кавалерией Помпея, расступилась, пропуская резервные когорты пехоты, которые стали биться со всадниками неприятеля, норовя попасть копьем именно в лицо. Отпрыски знатных семейств из кавалерии Помпея не выдержали и обратились в бегство. Солдаты Цезаря начали окружать помпеянцев, которые дрогнули и бросились врассыпную. Сам Помпей бежал в Египет – в надежде, что дети Авлета вспомнят, как Габиний по его приказу восстанавливал их отца на троне.

Флотилия Помпея из десяти судов (большей частью торговых) подходила к Египту. Его боевой флот угнали к Цезарю легаты-изменники, в том числе Кассий. Гней совсем пал духом, и даже новая жена Корнелия и ее сын Секст, которых взяли на борт на острове Лесбос, не подняли настроение. Один из сенаторов назвал Помпея, совсем недавно мнившего себя вершителем судеб Римской республики, ничтожеством. Череда ошибок принудила ступить на стезю погибели. Возможно, его, ослепленного тщеславием, ждет крах, а возможно, не все еще потеряно. Римские солдаты, которых Габиний оставил в Египте, пока там, ждут его приказов, царь-мальчик Птолемей обязан ему троном, богатства Египта безграничны, флот этой страны не уступает римскому. «И золотое кольцо дракона все еще у меня. Да, все складывается! Нельзя падать духом!» – решил Помпей. Сняв с пальца драконий перстень, любимый талисман, он повертел его на ярком солнце, внимательно рассматривая. Камень горел кроваво-красным пламенем. На внутренней стороне кольца вдруг различил надпись: «Слава и забвение: всему свой срок».

– Забвение великому человеку не грозит, – вслух сказал он.

– Что, дорогой? – не поняла Корнелия.

– Творишь добро всю жизнь, а люди запоминают лишь ошибки, грязь и неудачи.

– Мнимые друзья – приспособленцы, на сердце у них лишь ревность, соперничество и зависть! – Корнелия нежно поцеловала мужа. – Будь сильным, думай о хорошем!..

Они оба смотрели на приближающийся берег, вселяя в свои сердца надежду. Письма Птолемею XIII и командиру римских войск в Египте были отправлены заранее. Ответ был положительным, и теперь корабли Помпея шли в Пелузий, город-крепость в дельте Нила на берегу Средиземного моря, где юный фараон готовил войска к сражению с Клеопатрой, навербовавшей наемников – арабов и набатеев.

– Не нравится мне все это, – произнес эдил Фавоний, ученый, бесконечно преданный Помпею. – Похоже, в этом году нам не видать тускульских фиг.

В Тускуле, городе недалеко от Рима, стояли виллы богачей. «Отказаться в этом году от тускульских фиг» означало оставить надежды о скором возвращении в Рим. На берегу выстраивалось большое египетское войско. Помпей взглянул на камень драконьего перстня. Тот переливался разноцветьем: от серебристо-серого до фиолетово-синего.

– Гней, – снова заговорил Фавоний, перехватив взгляд патрона, – мы могли бы уйти к берегам провинции Африка[107] или просить помощи у царя Армении Артавазда; заключить, на худой конец, союз с парфянами или, как Цицерон, отказаться от борьбы и вернуться в Италию.

– Фавоний! – Гней грустно взглянул на товарища. – Судьба, прощая злодейства и оправдывая неудачи, все равно ведет всех в бездну.

Помпей вдруг осознал, что его величие призрачно: «Меня так долго называли великим, что я сам в это поверил; но, похоже, история изобразит меня неудачником, вознесшим Цезаря на вершину власти».

– Гней, – Фавоний сурово смотрел ему в глаза, – демон направляет тебя по этому гибельному пути. – Его взгляд вновь упал на драконий перстень.

Камень перстня был черным.

Военный министр Египта Ахилла (одетый по случаю важного события в торжественные одежды, в платке немес с красными и белыми полосами, с пасмурным лицом), а также два угрюмых центуриона в кольчужных рубахах, шлемах с гребнем, красных плащах и с мечами на поясе спешили навстречу флагманскому кораблю на украшенной белыми лилиями лодке с несколькими рабами на веслах. Подплыв к судну, Ахилла встал, поклонился, приложив руку к сердцу, и выкрикнул:

– Император Помпей Великий! Царь Египта ждет тебя для торжественной встречи! Прошу пересесть в мою лодку! Море здесь мелкое, большой корабль не сможет подойти к берегу! – И протянул руку.

Спасаться бегством было поздно и унизительно. Поколебавшись с минуту и набросив поверх доспехов воинский плащ пурпурного цвета, Помпей, поцеловав побледневшую Корнелию и бросив прощальный взгляд на сына, бессознательно процитировал слова Софокла:

– Кто отправляется к тирану, становится его рабом.

Опираясь на руку Ахилла, перешел в лодку. Вслед за ним последовал Фавоний. Лодка поплыла к берегу. Корнелия с беспокойством провожала глазами мужа. Помпей, взглянув на римского центуриона на корме лодки, произнес:

– А ведь ты служил когда-то под моим началом?

В ответ тот лишь кивнул головой. Отвернувшись, военачальник достал маленький свиток с написанной по-гречески приветственной речью, которую собирался произнести перед Птолемеем, и стал читать. Лодка остановилась, уткнувшись носом в песок. К ней уже шел молодой фараон, царедворцы Потин и Теодат. Помпей поднялся со скамьи, и в ту же минуту центурион вонзил ему меч в спину. Фавоний вскрикнул, схватился за меч, но второй центурион уже приставил свой гладиус к горлу эдила. Смертельный удар в сердце Помпея нанес мечом Ахилла. Полководец с глухим стоном рухнул к ногам убийц.

Корнелия, наблюдавшая с борта корабля эту жуткую сцену, с душераздирающим воплем упала в обморок. Сын Секст истошно закричал: «Измена!». Капитан римского судна, увидев выходящую из-за скал египетскую эскадру боевых кораблей с гребцами, парусом и лучниками, развернул корабль и направил в открытое море. За ним поспешно удалились остальные суда.

На берегу мальчик-фараон с ужасом смотрел на окровавленное тело Помпея в доспехах и пурпурном плаще.

– Подобный финал рано или поздно был неизбежен, – сказал Потин.

– Помощь Помпею поставила бы под угрозу независимость Египта, – произнес Теодат.

– Теперь у Цезаря не будет предлога для вторжения, – заметил Ахилла.

Юный фараон, испуганный и бледный, закричал:

– Мне не простят этого злодеяния никогда!! Клеопатра заслужила бы благосклонность Цезаря другим путем!

– Молчи, она старше тебя и умнее! – цыкнул Потин.

Через несколько дней после вероломного убийства римского полководца в бухту Александрии вошли корабли Цезаря, гнавшиеся за Помпеем. На тридцати боевых суднах перевозился лишь один легион. Но этот легион – самая мобильная боевая единица Цезаря. Первым из военачальников он стал присваивать номера и эмблемы легионам. VI железный легион имел эмблему «Бык и капитолийская волчица».

Цезарь стоял на палубе большой квинквиремы с тремя рядами весел и смотрел на гигантское сооружение – Александрийский маяк, – а ветер трепал его волосы, которые раб-парикмахер обычно искусно укладывал, чтобы скрыть лысину. Худое, но энергичное лицо человека, привыкшего повелевать, высокий морщинистый лоб, впалые щеки, маленькие, но умные и живые глаза и отстраненность во взгляде говорили о наличии духа победителя. А еще в его характере многие подмечали ненасытное тщеславие, безмерный эгоизм и неприкрытую иронию.

Навязчивые мысли тешили самолюбие: «Я добьюсь признания, но не как пожизненный диктатор, а благодаря своей энергии и способностям. Армия меня поддержит! Каждый солдат после войны получит две тысячи сестерциев и землю, каждый римский гражданин – триста сестерциев и прощение долгов. Мой след в истории? Я сам буду творить историю! Для достижения целей потребуются воля, хитрость и жестокость… Жестокость? Нет, мне больше подойдут снисходительность, милосердие и сострадание, чтобы казаться людям мудрым и добрым. Массам, которых нужно направлять в правильное русло, это понравится. Сенат заставлю себя уважать и, наконец, стану консулом[108] Рима!».