– Власть – это изверг; может растоптать, а может сделать порок добродетелью.

Мать также поднялась, подошла и поцеловала сына в лоб:

– Ты всегда серьезно относишься к своим обязанностям.

Принцепс послал за женой Ливией и пасынком Тиберием. Когда они вошли в таблиниум, удрученный Август сидел в кресле, а за его спиной стоял с суровым видом и оружием префект претория – командир преторианской гвардии Прокул. Август поднял глаза:

– С прискорбием сообщаю: умер Агриппа. Я в замешательстве, потому что выбрать преемника моей власти затруднительно. Тиберий, мой приемный сын, ты до сих пор не доказал мне верность, чтобы стать самым могущественным человеком в Империи. Несмотря на это, планирую сделать тебя своим соправителем, дать в жены Юлию и власть консула.

Тиберий, обладатель противоречивого характера, ловил каждое слово принцепса, а Ливия поедала мужа глазами, желая услышать, что ее сын – преемник.

Август продолжал:

– Ливия, с сегодняшнего дня при мне всегда будет командир преторианской гвардии. Надеюсь, ни со мной, ни с моими внуками ничего не случится?

– Как можно! – обиженная Ливия оскорбилась.

Внезапно Тиберий произнес:

– Принцепс, я не хочу разводиться с Випсанией и жениться на Юлии.

Юлия, родная дочь Августа, известная своей красотой, вдова Агриппы, прославилась распутством, меняла часто любовников, имела несносный характер и участвовала в ночных оргиях на римском Форуме.

– Брак будет заключен, а свою прежнюю жену забудь! – Нотки угрозы проскочили в голосе Августа.

Возражать было бесполезно. Тиберий и Ливия переглянулись.

– Август! – Ливия была осторожной, но, пользуясь своим существенным влиянием на мужа, говорила откровенно: – Ты мог бы признать Тиберия своим преемником.

Принцепс был категоричен:

– Еще не время. Тиберий, ты отправляешься на Родос с особыми полномочиями.

Остров Родос лежал в Средиземном море на полпути от Рима до Арташата.

– Как?! – изумился Тиберий, но тут же осекся.

Август продолжал:

– Римское влияние на Востоке, где пролито много нашей крови, начинает слабеть, оттуда исходит гибельная опасность моему владычеству. Армения должна покориться, Парфия погрузиться в смуту и навсегда затихнуть, а еще мне нужен известный тебе талисман, и ты раздобудешь его. – Август встал: возражения не принимаются. – Агриппе и Лепиду устроим пышные похороны; людьми они были выдающимися.

Ливия, бросив косой взгляд на императора, проронила:

– О, Август! Величие и ничтожество – одно не лучше другого.

Она вместе с Тиберием ушла, Август же вновь погрузился в беспокойные мысли.

Эрато ждала Гатерия, и он, как всегда, улыбающийся, с цветами, вбежал в ее покои:

– Эрато, сегодня удивительный день! Спозаранку, бродя по лугу, вдыхал запах ромашек и лаванды, нарвал фиалки, слушал трели птиц, любовался буйством красок, и сотни невысказанных слов звучали у меня в голове. Пусть небо, река и лес завидуют: я влюблен, меня охватывает восторг!

Эрато, приблизившись к взволнованному юноше, поцеловала в губы, взяла букетик маленьких фиолетовых махровых фиалок и вдохнула аромат нежных и хрупких цветов, но в ее глазах читалась грусть:

– Награда за полет на крыльях мечты – ускользающий мираж.

Гатерий не узнавал любимую. Что могло произойти, почему холод и отчуждение повеяли ощутимо от любимой женщины?

– Я выхожу замуж, – отстраненно сказала она. – Нам не следует больше встречаться.

Он не поверил ее словам. Какая-то ошибка! Невозможно! Неужели ничего нельзя изменить? Она, опустив глаза, стояла грустная и беззащитная, но по-прежнему обворожительная и притягательная, а он, онемевший от потрясения, паниковал: жизнь окончилась, мир померк, одиночество опустилось, картина мира перевернулась.

Острая реакция мужчины была инстинктивной:

– Но почему?!

Она медленно подняла глаза:

– Судьба дарит нам много щедрых подарков, но вечной любви в их числе нет.

Расставание невыносимо, но, видимо, неизбежно. Испытывая отчаяние и страх, он вдруг почувствовал, что мечты превращаются в ускользающий мираж, надежды рушатся, сердце от боли разрывается. Разлука – это горе, она омрачает жизнь, щемит душу, заставляет страдать.

Любящий слеп: Гатерий продолжал искать разумное объяснение:

– Я недостоин твоей любви, потому что не царских кровей?

– Гатерий, – негромко отозвалась царевна, – найти Палладиум, и для этого все средства хороши?

– Причем здесь Палладиум? О, я понял, тебе наговорили обо мне всякую чушь! Да, император страстно хочет завладеть талисманом, но мне безразлично: пусть хоть мир рухнет, боги разгневаются, легионы вторгнутся! Заковав в цепи, все равно от меня ничего не добьются. Эрато, предать тебя – значит совершить подлость, превратиться в ничтожество, заслужить презрение. Все кончено…

Выплеснув негодование, он умолк, на глаза навернулись слезы, накатила волна гнетущей безысходности. Она видела, как юноша переживает жизненную трагедию, и ее захлестнули сильные эмоции. Не скрывая переживаний, осознавая нелепость расставания с любимым человеком, она разрыдалась.

Он, не веря, что приговор окончательный, бросился к ней, стал умолять:

– Мои чувства к тебе никогда не угаснут, я люблю тебя и не приму разлуку как данность!

Им овладели негодование и злость на себя. Достаточно объяснить, и все станет, как прежде, ведь он готов на любые жертвы ради нее! Нет, оправданья не найти! Она имеет право на личное счастье, ее желания важнее его притязаний. Подорвана вера в искреннюю любовь, можно сказать, что жизнь сломана, сердце разбито.

Она заглянула в его потухшие глаза:

– Гатерий, любимый, Лоллий и Геката убьют тебя, если не принесешь им Палладиум.

Мысль пронзила его как молния: «Она любит меня, все хорошо!»

– Я должен был все рассказать тебе раньше, но трусил, боялся, оттолкнешь. Поступок мой жесток, но оставшуюся жизнь буду доказывать безграничную любовь к тебе.

Они поцеловались, и в этом поцелуе были и трепет блаженства, и сладость прощения.

– Милый, я жду ребенка, – прошептала она.

Слезы радости выступили на глазах юноши, чувство нежности переполнило его естество:

– Это счастье, Эрато! Я буду отцом! Но… Твой брак?

– Династический брак. Стану царицей и соправительницей. Политика собирает жертвы во имя жажды власти и непомерной гордыни. – У нее в его объятиях возникло ощущение теплоты и защищенности, чувствовалось, как бешено бьется сердце любимого, и все же с горечью поведала: – Гатерий, царь повелел показать тебе Палладиум, но сначала будет испытание.

…Они шли, держась за руки, по коридорам огромного дворца, и у одной из стен с затейливым орнаментом, подсвеченным падающими из окна лучами солнца, остановились. Плита из туфа, декорированная мотивами винограда, сдвинулась, и через зияющий проем вошли в темную комнату. В кресле при свете свечей сидел, окруженный резервуарами, сосудами, горелками и тиглями, старик. В углу топилась печь, лежали мехи и дрова. Посторонним людям и даже просто любопытным взглядам эта комната была недоступна.

– Здравствуй, Гатерий! – старик был учтив. – Меня зовут Аветис[167], мне 100 лет, я мудрец и алхимик. Тебе, римлянину, предстоит пройти испытание, в котором раскроются твои сущность и мораль, а, следовательно, мотивация поведения, и мы узнаем, готов ли ты сознательно и твердо следовать добру. Предстоит непростой выбор. Меч, что на твоем поясе, пригодится.

Мудрец встал и, прихрамывая, пригласил юношу следовать за ним:

– Становись сюда и слушай внимательно, – он указал на железное круглое возвышение.

Римлянин оглянулся. Взгляд Эрато, прекрасного создания со взволнованным лицом, был ободряющим, и он решительно поднялся на возвышение.

Старик говорил:

– Путь познания себя, Гатерий, который тебе предстоит пройти, позволит узнать, какой ты человек – хороший или плохой. На этом Пути опасность подстерегает за каждым поворотом, но, если дойдешь до конца, постигнешь законы бытия, узнаешь, что есть вечность, научишься слушать вселенную. – Старик деликатно намекнул: – Ты можешь отказаться.