Муза первой стала пить вино; царь, посмеявшись, выпил свой кубок; Шадман, одобрительно бормоча: «Проблемы размножаются с такой скоростью, что нет смысла искать их решения», неспешно потягивал прекрасный напиток.

Вдруг царь схватился за горло, глаза вылезли из орбит, кровь пошла носом, он стал задыхаться. Яд мгновенно разлился по жилам монарха. Поднявшись с трона, Фраат попытался сделать шаг вперед, но рухнул замертво. Игрушка «Троянский конь», лежавшая у него на коленях, упала, раскрылась, и из нее вывалились миниатюрные оловянные фигурки римских солдатиков.

Муза не шевельнулась. Надменно посмотрев на труп супруга, бросила недопитый кубок и перевела взгляд на Шадмана. Царедворец застыл в оцепенении, но наконец его остекленевший взор перешел с трупа на нее, и сдавленным голосом он забубнил:

– Это сделала ты! Это сделала ты!..

Она подошла и, не говоря ни слова, вытащила из складок одежды кинжал и хладнокровно вонзила его в сердце старика: «Как ты мне надоел!» и, прокричав: «Стража!!», упала на пол, имитировав обморок.

В чувство ее привел военачальник Готарз. Осторожно поднес к ноздрям женщины для возбуждения дыхания минерал нашатырь (она тут же оживилась) и помог ей встать, усадив в кресло.

– О, Готарз, это ужасно. – Муза, прикрыв глаза, еле шевелила языком: – Шадман убил царя и хотел заколоть меня, но я защищалась… Это была самооборона. Его выпад обратила против него самого.

Готарз глянул на заколотого вельможу:

– Кинжал женский, и всадила ты его мастерски…

– Защищаясь, разве женщина не пускает в ход когти как пантера?

Муза действительно была грациозная и красивая, совсем как пантера. Воин подумал: «Дерзкое сравнение! Природа женщины непонятна, поступки – большая тайна».

Его раздумья прервала окончательно пришедшая в себя Муза, произнеся повелительным тоном:

– Ты должен объявить новым царем моего маленького сына Фраатака, за которого я выйду замуж и стану соправителем царя. Вся полнота власти в Империи сосредоточится в наших с тобой руках.

Огромный ростом, мужественный, грозный видом, с черными волосами, разделенными пробором, и пышными усами, весь затянутый в кожу, Готарз выпрямился, приняв величавую осанку. Честолюбивые притязания на престол он пестовал в своих мыслях давно, и теперь наступил момент, когда эти притязания подкрепляются железными аргументами, а его уверенность, что не пройдет и пару лет, как он сам станет правителем, окрепла.

– Моя царица. – Он встал на колено и низко склонил голову перед Музой.

Царица Эрато восседала на троне, выслушивая жалобы и прошения подданных. Возглавив царство, она правила мудро, стимулируя экономику внутри страны и соблюдая нейтралитет во вне. Ее золотой трон в лучах, пробивавшихся сквозь окна заходящего солнца, блистал, бирюзовое шелковое платье переливалось бликами, леопардовая накидка как торжественное облачение монарха ниспадала до самого пола, диадема, венчающая голову, усыпанная драгоценными камнями, ослепительно искрилась, а золотые украшения, пояс и скипетр дополняли картину неземного происхождения этой женщины. У ее ног лежал бенгальский тигр на цепи. Хищник озирался и, видимо, хорошо накормленный, лениво разевал пасть.

Справа от царицы стоял Гатерий, слева Баграм, оба скрестив руки на груди, как это было принято в восточных странах – знак полного подчинения царице царей. Вокруг трона выстроились мудрецы и царедворцы, в зале – представители родни, знати, военные, стража, писцы.

Народ, прослышав про мудрость царицы, желал жаловаться только ей, и в дни приемов приходилось терпеливо выслушивать подданных и выносить решения. После нескольких делегаций, жаловавшихся на притеснения царских наместников в гаварах[174], в зал вошли двое, богач и бедняк.

– О государыня, рассуди нас! – начал богач. – Этот крестьянин арендовал у меня участок земли для выращивания ячменя. На участке он нашел клад и отказывается передать его мне. Земля моя, значит, и клад мой!

Бедняк, указывая рукой, в которой сжимал шапку, на богача, сказал:

– Этот человек дал мне в аренду небольшой участок земли. Когда я обрабатывал его, деревянная соха с железным сошником вытолкнула на поверхность горшок с золотыми монетами. Бог за послушание послал мне награду. Клад нашел я, значит он мой.

– О государыня, – вновь застонал богач, – я дал ему участок для вспашки, а не для добычи золота. Все, что в недрах этой земли, мое!

Эрато повела вокруг себя глазами: мудрецы напряглись, Гатерий улыбался, Баграм был озадачен, тигр молчаливо скалился.

– Сколько золотых монет было в горшке? – спросила царица.

– Семь монет, – отвечал бедняк.

– Вот мое решение. – Суд царицы был беспристрастен. – Любой клад считается собственностью государства. Половину монет внести в казну, а остальное – ваше вознаграждение – делится пополам между нашедшим клад и хозяином земли.

– Государыня, выполню все, как повелела, но как взять половину от 7 монет? – взмолился бедняк.

Царица распорядилась:

– Казначей, выдай ему из моей казны одну золотую монету, чтобы стало восемь!

Получив монету, просители, удовлетворенные справедливым судом, ушли.

В зал вошел главнокомандующий армянскими войсками. Задремавший тигр поднял голову и недовольно зарычал. По озабоченному виду военного Эрато поняла: что-то случилось. Встав с трона со словами: «На сегодня все», пошла к выходу, за ней потянулись соратники. В своих покоях, выслушав полководца, она побледнела. Сердце царицы забилось чаще, замешательство ввергло ее в смятение, дыхание стало неровным, но, с трудом сосредоточившись, попыталась разобраться в ситуации. Царство на пороге войны! Разведка доносила, что римская армия, ведомая Гаем Випсанианом, внуком императора, двинулась к границе Армении. Колонна войск – четыре легиона, конница, вспомогательные войска, всего около 38 тысяч человек, много метательных машин – двигалась по давно разведанному Помпеем и Антонием маршруту – через Каппадокию и Понт и могут быть у стен Арташата в течение двух недель.

Оставшись наедине с Гатерием, она села на стул и разрыдалась. Война – это мучительная боль, плач матерей, потеря близких, несбывшиеся мечты, сломанные судьбы. Зачем на Земле существует такое уродливое явление, как война, истребляющее целые народы, ввергающее в катастрофу благополучные государства?

– Я всего лишь слабая женщина, а боги ниспослали мне испытания, страшные последствия которых непредсказуемы.

– Милая! – Гатерий, как мог, успокаивал: – Рим ослепило тщеславие.

Оба понимали, что, покоряя народы, Август воплощает мечту о римском мире, который на самом деле есть жестокая эксплуатация провинций и выкачивание ресурсов из далеких стран. Безумное упоение властью и торжество превосходства, когда богатства и рабы стекаются в Рим, распаляют пожар войны.

Царица успокоилась и, утерев слезы, взглянула в глаза мужчины:

– Да, я должна быть сильной, уверенной в себе, чтобы никто не заметил мой страх, а люди говорили: она способна принять решение и повести нас за собой.

Вахинак, настоявший, чтобы его приняли, вошел в покои царицы очень обеспокоенный:

– Государыня, отдай Риму Палладиум, и войны не будет.

Гатерий иронично усмехнулся:

– Неужели! Римляне, начиная войну, конечно же, ищут мира! Но лавры агрессора в войне с Арменией будут сомнительными: на стороне армян станут воевать даже горы.

– О, Гатерий, не обманывайся. – Вахинак назидательно поучал: – Суровая правда войны состоит в том, что сколько бы храбро ни сражался, все едино – человека ждет разочарование и горький финал.

Царица, взяв себя окончательно в руки, твердо сказала:

– Я привела в боевую готовность вооруженные силы страны и объявила о мобилизации крестьянского ополчения. Мы будем сражаться.

Вахинак жестко отрезал:

– О, царица, иногда и победа оборачивается поражением.