– Твои слова как бальзам на мою рану, – еле‑еле сказал ослабевший Митридат. – Не убирайте тела римлян, пусть лежат на равнине в назидание Лукуллу.

– Да, мой государь!

– А трофейное оружие раздай рабам. Готовься к новому сражению. И еще. Надо бы сообщить Тиграну о моем ранении.

Он сказал это из последних сил и вновь потерял сознание.

Через несколько дней, когда все уже приготовились к мысли, что Митридат умрет, из Великой Армении прибыла делегация – личный врач Тиграна Егия и телохранитель царя Гурген, который держал в руках предмет, накрытый шелковым платком, и не выпускал его из рук. Егия, осмотрев рану, которая не заживала, тут же приступил к ее обработке настоем трав. Затем наложил на нее «армянскую глину» и забинтовал. Царь Митридат приоткрыл глаза.

– Дорогой Митридат, – сказал Егия, – что‑то выглядишь ты неважно, но ничего, все будет в порядке.

Губы Митридата зашевелились, его тут же обступили Гипсикратия, Тимофей и Олфак, но никто не понял, что он пытался сказать. Его глаза с нежностью смотрели на Гипсикратию, и в этом взгляде она прочитала безграничную любовь и всепоглощающую страсть, бушующую в сердце этого сильного человека.

Егия взял из рук Гургена предмет, снял шелковый платок, и все увидели белую каменную чашу с крышкой. Стенки камня были настолько тонкие, что просвечивали насквозь, и было видно, как в чаше колыхалась темная жидкость.

– Этот напиток придает силу всему живому, – сказал Егия. – Приподнимите голову царя.

Гипсикратия приподняла голову Митридата, и Егия, сняв крышку, поднес к его губам чашу с напитком. Приоткрыв рот, он отпил глоток. Все, затаив дыхание, смотрели на царя. Его лицо мертвенно‑бледного цвета вдруг порозовело, приобрело нежный и мягкий блеск, его сморщенные губы стали гладкими, а усталые глаза заблестели, излучая счастье.

Через три дня Митридат встал с постели – казалось, и не болел вовсе. Рана на бедре зажила, к нему вернулись прежняя активность и самоуверенность, появилось желание действовать, сражаться, повелевать. Весть о выздоровлении Митридата разнеслась по всему Понту, заговорили о божественном исцелении и особом расположении богов к царю, а в стане римлян нарастала паника. Триарий, который некоторое время прятался от разъяренных солдат в своей спальне, объявил об выдвижении остатков легионов в Эфес и Пергам. Лукулл, понимая, что потерял почти все достижения предыдущих годов войны и все надо начинать заново, испытал жестокое разочарование и с нескрываемым раздражением обвинял в бездарности своих легатов. Сенат Рима, получая тревожные донесения из Азии, проявлял недовольство и готовил постановление об увольнении солдат.

В Понтийском царстве у всех было праздничное настроение: удалось изгнать римских поработителей. Митридат ходил по крепости Команы и раздавал распоряжения. Жена и лекарь Тимофей еле поспевали за ним.

– Дорогой, выпей настой шалфея! – говорила Гипсикратия. – Лекарь Егия прописал тебе пить его каждый день.

– Конечно, любимая. Давай я выпью. А знаешь, шалфей – трава бессмертия.

Выпив настой, он последовал дальше, но тут ему доложили о прибытии мудреца Дорилая в качестве посла Тиграна. Раньше Дорилай был его советником, потом попал в плен к римлянам и теперь служил у армянского царя. Митридат насторожился, но сказал:

– Конечно, я приму его. Проводите Дорилая в мои покои.

Привели Дорилая. Седой старик, знаменитый философ, а теперь еще и дипломат, опустился на колени перед царем и сказал:

– Прости меня, государь.

– Ну, ну, Дорилай, встань. Я слышал о твоих приключениях. – Митридат был в хорошем расположении духа. – Ты побывал в плену у римлян, тебя держали в тюрьме, где наверняка выбивали мои секреты.

– Я стар, и сил сопротивляться могучему Риму у меня нет.

– Это неважно! Ты мудрец и всегда давал мне хорошие советы, я тебя ценю и уважаю. Мне сказали, что ты был у Тиграна и Фраата.

– Да, государь, – сказал Дорилай. – Тигран наделил меня особой миссией встретиться с царем Парфии Фраатом и с тобой. Тигран предлагает объединить под его началом все армии – твою, парфянскую и армянскую для борьбы с римским владычеством.

– Он и так царь царей! Почетного звания старшины царей ему мало, хочет подчинить себе все царства, сделать Понт и Парфию вассалами?

– Государь, его помыслы бескорыстны, он заботится о благополучии других и думает об общем благе.

– Какой толк быть царем, если должен подчиняться другому царю? – ехидно спросил Митридат.

– Соперничество трех великих царей Азии на руку только Риму, который по одиночке разобьет каждого и установит свою гегемонию.

– Дорилай, посуди сам, я веду войну с Римом почти тридцать лет, Рим считает меня главным врагом и боится, трепещет при одном упоминании моего имени, а Тигран, столкнувшись с четырьмя римскими легионами у стен своей столицы, проиграл первый же бой и отдал Лукуллу город на разграбление. Так кто же должен быть во главе объединенных сил?

– Тигран предлагает разделить Малую Азию и Ближний Восток между тремя царями и всем троим стать оплотом мира и твердыней Востока.

– Я содрогаюсь от такого предложения. Послушай, Дорилай, я знаю свою судьбу. Боги сообщили свое решение через Таблицу судеб. Да, после ранения я остался жив только благодаря армянскому царю, но есть предсказание, что звезда моя скоро закатится, так зачем же тратить остатки сил на всякую суету. Насладиться последними мгновениями жизни, оставить яркий след на небосклоне истории, войти в историю как великий защитник униженных и порабощенных, в одиночку противостоять гегемонии Рима, а потом уйти красиво – вот, что я хочу! Меня запомнят навсегда!

– Неужели ты задумал напасть на Рим?

– Да, Дорилай, повторю подвиг Ганнибала, напав на Италию с севера. Это будет грандиозный поход! В борьбе с Римом я объединю народы всей Европы.

– Ты великий полководец. Но что, если проиграешь?

Митридат снова чувствовал неукротимую энергию, возжелал быть дерзким, отважным и решительным. Его, как почувствовал философ, не остановить.

– Лучше бы ты привез от Тиграна талисман Мардука, делающий владельца неуязвимым. Я одолжил его твоему царю. Без талисмана получаю ранения в каждом бою! – горько сказал Митридат.

– Мое чутье, государь, подсказывает, что, если цари не объединится, все трое испробуют горькие плоды разочарования.

– Фраат, конечно, отказался!

– Да, государь.

– Когда гибла понтийская армия под Кабирой, Тигран равнодушно взирал на мои страдания и не пришел на помощь.

– Но он приютил тебя, не выдал римлянам, дал войско.

– Это так.

С небольшим армянским войском он уничтожил легион Фабия и почти разбил легион Триария, а легион Сорнатия не решился даже вступить в бой. Его сын Фарнак наладил из Боспора снабжение Понта хлебом, скотом и оружием. Царя приветствовали толпы народа, многие добровольно вступали в его многоязычную армию. Он – объединяющее начало народов Востока, и он накажет Рим за высокомерие!

Дорилай прочитал его мысли:

– Высокомерие и скромность отличаются тем, что первое требует слишком многого, а второе не требует даже малейшего благоговения.

– Намекаешь, что я высокомерный. Да, это так! Мне, названному именем бога Диониса, надменному и упрямому, нетерпеливому и гордому, требуется ощущать себя исключительным и обожаемым, чтобы обо мне ходили легенды, а историки назвали бы меня великим.

– Да, ты велик! Могу я, чтобы развлечь, загадать одну загадку.

– Да, Дорилай, загадывай!

– Вот загадка: «Первого не вижу, второго не замечаю, третьего не помню!»

Митридат подумал и сказал:

– «Первого не вижу» – это враг, который скрывается под личиной друга, «второго не замечаю» – это препятствие на пути к успеху, «третьего не помню» – это благодетель, которому обязан всем и о котором забыл!

– Ты всегда прав, мой государь. Разреши удалиться?