Лепид, руководивший весталками, человек нерешительный и робкий, тщательно выбритый, в белой длинной тоге с богатыми складками и жреческой шапочке, с жертвенным ножом, висящим на шее на длинной золотой цепи, и чашей для возлияния в правой руке, быстрым шагом направился к храму Весты. Он поднялся по ступенькам, вошел в храм, оставив остальных, не имеющих привилегию входить внутрь обители богини, за оградой.

– Великая жрица Клавдия! – гремел он. – Я знаю, богиня благоволит тебе, но скажи, почему сегодня ты отказалась явить Палладиум салиям по их законному требованию?

– Я получила откровение не делать этого. – Окаменелое лицо Клавдии, на котором играли блики от священного огня, выражало решимость.

Лепид, заподозрив неладное, встрепенулся: «Вот он, момент, когда можно посчитаться с Августом! Если Палладиума нет, то император падет, и он, Лепид, вновь обретет силу, вернет полномочия, станет выше любого римлянина, будет манипулировать новым императором».

– Я требую предъявить мне Палладиум!

– О, верховный понтифик! – Жрица, заламывая руки, в отчаянии прокричала: – Случится непоправимое, если воля богини не будет исполнена!!

Лепид был непреклонен:

– Мой высокий жреческий сан предполагает надзор за святынями, я обязан ставить интересы государства выше личных. Как посредник между богами и людьми требую удовлетворения, – и он трижды произнес: «Clarigatio».

Казалось, Клавдия смутилась и, уже не так категорично возражая, произнесла:

– А как же знак свыше? Вино быстро прокисло. Вот, убедись сам!

Из ряда глиняных кувшинов она взяла черный сосуд с ручкой и узким горлом с желтым изображением головы осла. Подойдя к понтифику, равнодушно глядя ему в глаза, подняла кувшин, предлагая попробовать. Он машинально протянул чашу для возлияний, и тягучий красный напиток наполнил ее почти до краев. Лепид стал пить: сначала пригубил, потом жадно, и наконец удивленно произнес:

– Вино хорошее!

Весталка грациозно заскользила вокруг священного огня. Лепид следил за ней внимательным взглядом, но вот в его глазах возник туман, в ногах слабость, в голове боль, в ушах шум, и начались галлюцинации. Уронив чашу, он схватился за сердце и от чувства нехватки воздуха, шаркая, направился к выходу. Открыв дверь, спустился по ступеням и, не замечая удивленных салиев, прошествовал мимо них прямо в регию. В зале заседаний коллегии жрецов он рухнул в белое кресло, запрокинул голову и умер.

Магистр, прождав его напрасно, развел руками, посмотрел на небо и, подскакивая, двинулся вперед, а за ним с ритуальными песнями и плясками, ударяя медными палками о щиты, зашагало шествие салиев.

В покоях римского дворца Август в полной прострации сидел в кресле под дубовым венком – знаком Юпитера, который ему присудил сенат за выдающиеся заслуги. Две новости ввергли в смятение – в Риме умер великий понтифик Лепид, а из Кампании только что сообщили: внезапно умер Агриппа. Оба в один день. Агриппа, соратник и соправитель принцепса, возвращался из успешного похода на Дунай и, проезжая итальянскую область Кампания, вдруг заболел и умер. Ему был 51 год. Недвижно уставившись в пол, безвольно сникнув и скорбно ссутулившись, император думал о превратностях судьбы. Удача, без которой нет счастья у политика, похоже, отвернулась. Сталкивая и стравляя людей, он сумел прибрать к рукам власть в Империи, убедил сенат и римский народ добровольно назначить его пожизненно на ключевые посты. Ах да, он еще не завладел должностью великого понтифика! Власть – искушение, ее не отдают, ею обладают и упиваются. Жажда безграничной власти – самая безумная страсть человека.

Теперь не стало друга Агриппы, и Август остался один. Повертев на пальце перстень-печать принцепса с изображением сфинкса, задумался. Как человек осторожный и дальновидный, терпеливый и хитрый, он не привык проигрывать и, всю жизнь играя роли подобно актеру, неспешно и неукоснительно добивался своего, неустанно повторяя: «Осторожный полководец лучше безрассудного». Погоревав об Агриппе, немного успокоился, а в голове завертелись новые мысли: «Мне остался короткий шаг от императора до бога. – В светлых глазах зажглась искорка. – “Золотой век”, которым я окрылял римлян, не может так просто уйти в небытие вместе со мной. Я внушил народу, что мир – это прекрасно, что удаление меня от власти приведет к хаосу, что благодаря мне неукоснительно соблюдаются традиции предков. – Приняв решение, высоко поднял голову: – Продолжать властвовать, и пусть все трепещут!»

Но тут же уныние снова охватило его: «А что будет после меня? Ореол моего бессмертия не должен потускнеть. Но кого же сделать преемником, чтобы после своей смерти не претерпел я обиды? Внуки Гай и Луций, сыновья Агриппы и моей дочери Юлии, молоды, сыновья Ливии от первого брака Тиберий и Друз ненадежны. Конечно, Тиберий, мрачный циник и параноик, склонный к жестокости и деспотизму, талантлив в военном деле и блистательно выступает в сенате. Придется все же сделать его консулом, но доверить ему дело жизни – значит разочаровать богов и народ Рима. Неопределенность в наследовании Империи чревата катаклизмами».

Оправившись от потрясения, с четким пониманием своего вклада в стабильность державы и отстаивание ее государственных интересов, он стал расхаживать по залу, мысленно формируя задачи: «Не склонен ли я преувеличивать свои успехи, особенно на Востоке? Армения не покорилась, с парфянами большую войну затевать не с руки: хватает внутренних проблем. Нужно продолжать сеять династические смуты, утвердить свое влияние в мире. Как бы я хотел превратить Армению в провинцию и завладеть ее сокровищами! Не получается. Пусть же римский народ верит, что Август, придерживаясь традиций предков, оставил в Армении послушного царя. – Взглянув на дубовый венок, прошептал: – Пока есть силы, Pax Romana[165] дойдет до самых окраин Империи».

В покоях Ливии подавали обед. В триклинии[166] возлежали на ложах-клиниях сама Ливия, ее сын Тиберий и Трасилл, астролог. Раб разлил вино в стеклянные чаши, подал кушанья на приставной столик, и Ливия, обращаясь к сыну Тиберию, произнесла обычный римский тост:

– Всех тебе благ!

Выпили и приступили к трапезе. Настроение у Ливии было отличным. Когда она носила под сердцем Тиберия, астролог Трасилл предсказал ребенку блестящее будущее, и она сделала все, чтобы это будущее наступило. Сегодня ее шпионы донесли, что Агриппа, чье влияние на императора было решающим, мертв, и разве это не повод отпраздновать победу: единственный реальный претендент на наследование Империи – ее Тиберий! Императором будет он, а править будет она!

Астролог Трасилл сказал:

– Тиберий! Я получил знамение: ты станешь следующим императором!

Сын Ливии, имеющий высокое мнение о себе, приподнялся на локте, проблеск радости промелькнул на его лице, и он осторожно посмотрел на мать:

– Мама, боги благоволят мне?

– Да, сын, ты станешь властелином вселенной, – ободряюще сказала мать. – Трасилл, какое знамение ты получил?

– Юпитер и Сатурн соединились в созвездии Рыб, а в созвездии Козерога возникла вспышка новой звезды, – ответил астролог.

Недоверчивый сын, прищурив глаз, тихо сказал:

– Ты, Трасилл – астролог. Наверняка уже рассчитал день и час своей смерти. Назови их, чтобы я мог верить тебе.

Кусок мяса застрял в горле Трасилла. Если назвать точную дату и час, его убьют немедленно и тем докажут несостоятельность предсказания. Покосившись на большой нож для нарезки мяса, Трасилл, сглотнув, вежливо сказал:

– Наши гороскопы, Тиберий, сходны, и ты лишь на час переживешь меня.

На мрачном лице Тиберия возникла хищная улыбка.

– Сын, – возвестила мать, – Агриппа умер, и теперь ты – главный наследник Империи!

Тиберий, ошеломленный новостью, встал с клинии и, с благодарностью взглянув на мать, сказал астрологу: