Гатерий, воспарив на крыльях души, с радостным выражением лица, одетый в красную тунику – рубаху до колен, подпоясанную на талии, с букетиком лютиков, символизирующих очарование и восхищение, «влетел» в покои Эрато.

– Вот и я!

Трепещущие огоньки свечей озарили улыбку царевны:

– Я ждала тебя.

Ее взгляд, излучающий чувственность, устремился на возлюбленного, выдавая волнение. Она подошла к юноше, шурша расшитой шелковой туникой с короткими рукавами, и получила в подарок маленький желтый букетик, который показался ей особо изысканным.

– Как ты? – Глаза юноши горели.

– Меня оберегает твоя любовь.

Рядом с ним она чувствовала себя в безопасности. В его широко распахнутых глазах, пристальном и долгом взгляде читались и нежность, и стремление угадать настроение, и страсть. Испытывая теплые чувства к римлянину, видела его романтическую влюбленность, безотчетный страх потерять избранницу, искреннее желание всегда быть рядом. Она ему небезразлична!

Он ликовал: вот эталон его представления о личном душевном комфорте, она – его женщина! Свои чувства юноша контролировать уже не мог, болезнь души под названием любовь сразила его. Не в силах отвести взор от любимой, прикоснулся к ее руке и, ощущая духовную близость, произнес:

– Я люблю тебя.

Обняв крепко возлюбленную, он пылко поцеловал ее. Эрато, притягательная и соблазнительная, скромная и мягкая, обвила его шею руками и прильнула к губам избранника. Они наслаждались поцелуем.

– Ты самая красивая, умная, загадочная и неповторимая из всех женщин. Мать мне говорила: «Полюбишь женщину, найдешь смысл жизни», – прошептал он.

Она улыбнулась:

– Любовь – это дар, она делает нас лучше, позволяет совершать невозможное.

Нежными, ласковыми поглаживаниями шеи и спины он будоражил ее чувственность и, восхищаясь притягательной женщиной, старался прислушаться к ее желаниям. Бархатная на ощупь кожа, блестящие распущенные волосы, гибкость стана и особенно выразительные миндалевидные глаза, излучающие душевную силу, восхищали Гатерия, порождая сильнейшие эмоции, устремляя мысли к обожаемой женщине.

Их потянуло друг к другу.

– Ты много значишь для меня, – говорил он той единственной, которую желал.

– Так странно: хочу видеть тебя рядом всегда, – вторила она.

– Я не могу без тебя жить, что-то влечет меня к тебе. – Дыхание юноши становилось все чаще.

– Мои чувства не лгут. – Она прикрыла веки.

Любовная игра захватила их. Нежность, ласка, теплота, предвкушение блаженства порождали желание близости. Их тела соединились, разум внимал упоению, а страсть подарила наслаждение души…

С первыми лучами солнца Гатерий проснулся. Лежа в кровати рядом с возлюбленной, которая еще спала, он подумал: «Провести рядом с ней всю жизнь – это счастье. Пусть напыщенный Рим лопнет от злости: я готов пуститься с Эрато в волнующее плавание под названием любовь! Но достоин ли я ее? Кто она – любовная добыча или личность? Надо быть честным перед лицом собственных чувств: ее счастье важнее моих желаний, мне взамен ничего не надо».

Тут он вспомнил разговор с Тиберием, и новые мысли зародились в его голове: «А как же тщеславие римлянина? Тщеславие, – думал он, – всего лишь напускная бравада и подлая двуличность. Рим находится на верном пути разложения. Добродетели – патриотизм, умеренность, мудрость, справедливость – исчезли, их заменили раболепие, наглость, взяточничество и зависть. При Августе стали следить за каждым моим шагом, а людей убивать всего лишь за убеждения. Аристократия морально разложилась, ее охватили жадность, поиск наслаждений и порочные наклонности. Жестокие гладиаторские бои, когда даже людей бросают диким зверям, проводятся ради забавы пресыщенной и кровожадной публики, требующей хлеба и зрелищ. Грядет деспотизм, причем самого грубого толка. Тиберий, наделенный отвратительными пороками – ненавистью к людям, жестокостью, сладострастием, – если станет императором, опустится до гнусностей, которых не видывал мир. Мне абсолютно неприемлема такая перспектива. Мои воля и разум восстают против беззакония и насилия».

Он нежно посмотрел на предмет своего восхищения и поклонения: «Эрато верна и предана мне, наши отношения всегда будут строиться на доверии. Твое благополучие важнее всего, не смогу жить без тебя, готов на все, чтобы ты была моей».

Луч солнца упал на лицо женщины, пробудив ее. Она открыла глаза, повернула голову, и счастливая улыбка заиграла на ее губах:

– Мне снились наши долгие прогулки под луной, букетики цветов, романтические ухаживания, признания в любви…

– Уедем в Рим! Что тебя удерживает здесь? – Гатерий, приподнявшись на локте, пытливо смотрел на нее.

– Милый, это невозможно. Я принадлежу своей стране, хочу быть полезной ей. Рим – это величие и сила, а моя страна Армения – гордость и достоинство. Над тобой довлеет долг – воинский и гражданский, надо мной – любовь к родине и вечная готовность к борьбе.

– Пусть так, останусь я! Твой народ дружелюбен к чужестранцам, чтит традиции гостеприимства, не терпит унизительного пресмыкательства перед начальством, часто вспыльчивый, но искренний.

Она нежно смотрела на Гатерия:

– В наших отношениях нет места лжи…

Пир был в разгаре. Во дворце армянского царя в зале для приемов собрался весь цвет Великой Армении. За главным столом сидели только царь Тигран III и царица. Усиленная охрана зорко следила за перемещениями гостей: никто не должен приближаться к царственным особам. Государь с «варварской» бородкой, с диадемами на голове (белой повязкой и золотым обручем), в светло-терракотовой тунике, пурпурной накидке и красных сапогах выглядел превосходно и, оглядывая гостей, излучал уверенность и энергию. За столами на стульях и скамьях сидели царедворцы с женами, губернаторы областей, представители родовой знати. За одним из столов были римляне, в том числе Лоллий и Геката.

– На этом пиру царят веселье и злодейство, – сказал, усмехаясь, Лоллий.

За другим столом сидели рядом Гатерий и Эрато.

– Гатерий, Руфуса нигде нет. Я волнуюсь, – говорила Эрато.

– Этот рыжий парень себя в обиду не даст, – успокаивал военный трибун.

Играла музыка. Группа девушек в небесно-голубых платьях танцевала темпераментный армянский танец. Выразительные движения танцовщиц, их пластика и грациозность, красочность и изящность передавали радость, счастье, задор и гордость, выплескивая в зал сильные эмоции. Ритм музыки, приятная подсветка полутемного зала, восточный колорит, богатство одеяний производили впечатление очаровательной загадочности, самобытности и образности. Зрители, сидя на местах, так сопереживали чувствам и настроению танцовщиц, что фактически участвовали в танце.

Прозвучали последние музыкальные аккорды, девушки поклонились и под аплодисменты ушли. Со своего места поднялась Геката, вышла на середину зала и, бросив взгляд на музыкантов, приготовилась танцевать. Зазвучала флейта, и под ее аккомпанемент гречанка в подчеркивающем красивое тело белом подпоясанном хитоне с мелкими складками до пола и золотыми застежками на плечах задвигалась медленно и величественно. Греки приравнивали танец к поэзии, утверждая, что танцоры могут передавать действия, манеры, чувства, любовь, смерть. Великие греческие ваятели изучали философию движения и позы танцоров, чтобы придать мраморным статуям идеальную достоверность. Двигаясь плавно, колдунья рождала ощущение таинственности, тревоги и угрозы, перенося зрителей в мифический мир, и ее танец – то ли подарок, то ли предупреждение царю – высвобождаемый через движение тела рассказ о том, что было, что есть и что будет.

Танец завершился. Зачарованные зрители, потрясенные зрелищем, притихли и не сразу пришли в себя. Первым зааплодировал царь, в зале раздались вялые хлопки, люди стали переговариваться: «Что это было?», а Геката, не откланявшись, ушла в тень и, встав за колонной, надела пеплос[161], поданный рабыней. Она продолжала стоять и наблюдать за происходящим из своего временного укрытия и, убедившись, что за ней не наблюдают, а все внимание публики приковано к фокуснику, достала из складок пеплоса черный бархатный мешочек, развязала завязки и, наклонившись, вытряхнула на пол пауков-каракуртов из рода черных вдов. Десять крупных черных самок голубой крови, с тринадцатью красными точками на тельце и большим количеством ног, чрезвычайно ядовитые (яд их во много раз превосходит по токсичности укус гремучей змеи), стали быстро и незаметно перемещаться по залу, забиваясь в укромные уголки.