– Ты спасла мне жизнь! – воскликнул Гатерий.

Возлюбленные бросились в объятия друг друга. Она плакала, а юноша шептал:

– Милая Эрато, все в порядке. Я люблю тебя как никогда и буду любить вопреки всем обстоятельствам.

Разъяренная толпа, прорвав оцепление, снесла ворота ограды и ринулась во дворец. Дверь в покои царицы распахнулась, на пороге стоял Аддон:

– Государыня, оставаться тебе здесь больше нельзя! Гатерий, уводи царицу!..

В этот момент двое громил попытались вломиться к царице, и неподражаемый Аддон, со свойственной ему манерой одновременно успешно действовать и вежливо разговаривать, вступил с ними в бой, говоря при этом:

– Царица, скоро здесь будет столько желающих заполучить твою голову, за которую назначена награда, что мне одному не удержать натиск баламутов.

Эрато спешно взяла на руки малыша из люльки, Гатерий схватил светильник, и они поспешили в соседнюю комнату. Остановившись у стены из туфа с причудливым узором (сплелись виноградная лоза, животные и птицы), юноша пятью пальцами одновременно нажал нужные знаки на символе дракон, и потайная дверь приоткрылась. Выставив перед собой меч, заботливо оберегая царицу с ребенком, он повел их по винтовой лестнице в подземелье.

Мятежники искали царицу, не забывая грабить. Нет зверя, свирепее человека, говорили древние. Низменные инстинкты людей – огромная опасность для выживания человечества. Самые нахальные выбирают полную удовольствий и наслаждений жизнь либо предпочитают распущенность и буйство, в то время как большинство из нас, чувствуя себя несвободными, безмолвствует, делая вид, что их ничего не касается. На защиту справедливой царицы Эрато никто не выступил, наверное, поэтому в следующие 60 лет Армения погрузилась в пучину отчаяния.

В сводчатом подземном зале, в полутьме перед статуей Афины Паллады стояли Эрато с ребенком на руках и Гатерий. Заклинание произнесено. Статуя, повращав глазами, приготовилась услышать вопрос. Эрато спросила:

– О, Афина Паллада, скажи, переворот свершится и царицу свергнут?

Глаза статуи задвигались, ее взор опустился вниз. Это означало «да». Внутреннее беспокойство Эрато нарастало. Она задала следующий вопрос:

– О, Афина Паллада, скажи, мне грозит смертельная опасность?

И опять статуя опустила глаза. Царица в слезах обернулась к возлюбленному, как будто он мог что-либо сделать, совершить чудо, например, а, может быть, она просто искала поддержки.

Гатерий, справившись с волнением, попытался узнать:

– О, Афина Паллада, скажи, мы можем с Эрато и нашим ребенком спастись?

Палладиум ответил утвердительно. Гатерий нежно обнял мать и малыша: все будет хорошо.

Под сводами зала гулко прозвучал голос Музы:

– Невероятно!! – Из тени на свет она вывела Гранта, приставив к его шее кинжал. – Я подозревала, что Палладиум является магической сущностью, но способность предвидения – это что-то нереальное!

Эрато укоризненна смотрела на философа, тот стал оправдываться:

– Извини, царица, я думал, что смогу выбрать смерть, но личностные переживания, связанные со страхом, верой и надеждой, поставили вопрос: что лучше, жить или умереть? И я пришел к выводу: смысл жизни в том, чтобы жить и бороться.

Муза оттолкнула его, обратив теперь кинжал к горлу Эрато.

– Гатерий, – предупредила она, – любое резкое движение повлечет смерть царицы. А теперь вместе с Грантом осторожно снимите Палладиум с постамента, заверните и передайте мне. Вот тогда все будет хорошо. И шевелитесь!

Грант и Гатерий, поглядывая на парфянскую царицу, бережно сняли статую с камня и положили на землю. Философ принес плотную материю, и мужчины, опустившись на колени, стали аккуратно заворачивать реликвию.

Грант, взглянув заговорщически на парня, шепнул:

– Гатерий, кольцо! У тебя на пальце кольцо с гематитом, то самое, что дал Аветис.

Трибун бросил взгляд на кроваво-красный камень, отливающий стальными вкраплениями, и, скосив глаза на Музу, которая в нетерпении нервно покусывала губу, повернул кольцо вокруг пальца трижды.

Раздалось: «Уугуу». Муза пришла в смятение. Прокаркала ворона. Лицо Музы исказилось. Внезапно на нее спикировали сова и ворона. Парфянка, защищая лицо от нападения птиц, закрылась руками, задев кинжалом крыло вороны. Перья разлетелись в разные стороны и, плавно кружась, опустились вниз. Вдруг воздух зазвенел, и, мощно взмахивая крыльями, над картиной кошмара парфянской царицы пролетел дракон. Муза, забыв про Эрато, подскочила к мужчинам; угрожая кинжалом, заставила их отпрянуть, схватила упакованную статую и помчалась прочь, скрывшись в темноте коридора. Гатерий было бросился за ней, но Грант удержал его.

Парфянская царица бежала по туннелю в ужасном предчувствии, что вот-вот когти дракона вонзятся ей в спину. Забравшись по винтовой лестнице, она ворвалась в зал приемов и, сбивая на ходу озлобленных мятежников, грабящих царское добро, побежала к выходу из здания.

В саду, спрятавшись за кустарником бузины, прозванным народом деревом судьбы, в окружении нарциссов – цветов гордых и самовлюбленных, астр, символизирующих печаль, и гиацинтов, предсказывающих горе, она благоговейно развернула сверток. Отсвет дворцовых огней и зарево пожаров высветили статую, но не Палладиум, а Химеру. Небольшая деревянная фигура Химеры, огнедышащего чудовища, рожденного Ехидной, с головой льва, туловищем козы и хвостом в виде змеи являлась знаком не только дурным, но и опасным, напоминая о невозможном. Несбыточные мечты о будущем развеялись, в глазах ошеломленной Музы отразились обида и разочарование, и она, сжав кулаки, издала звериный вой…

В подземном зале Эрато, Гатерий и Грант сосредоточенно смотрели на лежащий на земле сакральный предмет – Палладиум. Грант ловко подменил его на Химеру, когда Муза отбивалась от птиц. Ее-то она второпях и унесла.

– Оставаться вам здесь опасно. Спасайтесь! – твердо сказал Грант царице и трибуну. – О статуе позабочусь я. На горе Арарат, ее южном склоне, на полпути к вершине есть обширная черная пещера. Дух Арарата сбережет Палладиум. Гатерий, когда-нибудь твое чудесное кольцо поможет обнаружить талисман.

Подойдя к царице попрощаться, он взглянул на укутанного в одеяло ребенка. Очаровательный малыш, посмотрев на философа, задержал на нем взгляд и улыбнулся, причем достаточно осознанно, и даже пролепетал что-то, явно выражая положительные эмоции.

– Ты ему нравишься, Грант, – светилась нежностью Эрато.

– Да! – произнес философ. – Я увидел в глазах мальчика многообещающее будущее. Вырастет – будет ответственным человеком.

– Грант, береги себя, – сказала царица.

– Друг, – Гатерий обнял мыслителя. – Ты научил меня радоваться любым проявлениям жизни, не сердиться на дураков и верить в торжество справедливости. Спасибо.

– О, Гатерий, не забывай отделять овец от козлищ[185], – засмеялся философ.

Эрато и Гатерий ушли, а Грант, завернув деревянную статую в льняную тряпку, отправился с талисманом подземным ходом, ведущим в лес. Выйдя к реке, он запрыгнул в лодку, бережно положил сверток на днище и погреб на другой берег. Его восхождение на гору Арарат было долгим и трудным, но добрый дух, оберегая путника, вдохновлял на подвиг.

Эрато и Гатерий вновь в большой пещере с наскальными рисунками. Закрыв вход в пещеру, испытывая крайнее волнение, они подошли к монолитной глыбе правильной круглой формы, испещренной письменами и значками; царица, взглянув на спящего на руках сына, сняла с шеи амулет с каплей крови богини Исиды и вложила в углубление камня. Лазоревое свечение разлилось по пещере, ослепительный свет, рождая радугу, пронзил стену, возник резкий неприятный звук, воздух завибрировал. Люди закрыли глаза, а когда открыли, воодушевились: огромная дыра зияла в стене, из нее доносились приглушенные звуки. Туннель пронизал черноту и заканчивался такой же дырой, через которую в лучах солнца Гатерий и Эрато увидели спешащих куда-то людей в странных костюмах, стеклянные высотные дома, отражающие облака, и носящиеся разноцветные повозки без лошадей. «Кротовая нора» открылась.