– О Аристобул, мое мнение все больше и больше склоняется в твою пользу…
Иудейский царь самоуверенно поспешил сообщить:
– Я готов, если займу престол, выплатить Риму вознаграждение в десять тысяч талантов.
Скавр подумал: «Вот момент, когда Иудея становится частью системы римского господства!». Он сказал:
– Я человек беспристрастный, но оцениваю твои шансы стать царем Иудеи, как весьма высокие.
Делегация удалилась, а через некоторое время пришла другая. 50-летний царь Гиркан, тоже с бородой (главный признак мужской красоты и достоинства), решительно произнес:
– Легат Скавр, в знак благодарности за помощь прими четыреста талантов и сосуды с пряностями. Я – законный наследник престола, а мой брат силой захватил власть. Прошу о заступничестве.
Скавр, как истинный римлянин, быстро сообразил, что острый конфликт между царями сулит неплохие возможности и Риму, и ему лично. С жадностью посматривая на ларец с деньгами, заметил:
– О, я выслушал противоположные мнения и уже склоняюсь, чтобы выбрать наилучшее! – Подняв высоко бровь, он как бы невзначай спросил: – Гиркан, а как же набатеи?
– Они уйдут, если ты выберешь меня, – жестко, с угрозой в голосе, сказал иудей.
Скавру это не понравилось: «Мало того, что Аристобул больше платит, так этот недруг еще пытается меня шантажировать». Вслух же сказал витиевато:
– Разумеется, вопрос будет рассмотрен, но не мной – лично Помпеем Великим! Даже если мне что-то нравится или не нравится, доводы начальника всегда более весомы.
– Надеюсь, твое мнение имеет достаточный вес. Ухожу в непоколебимой уверенности, что править буду я! – Гиркан с делегацией ушел.
«К непоколебимой уверенности склоняются обычно глупцы», – подумал Скавр.
В палатку вбежал трибун:
– Легат, набатеи разворачиваются в боевой порядок! Хотят биться!!
– Сигнал тревоги! К бою!!
Большая армия набатеев построила боевой порядок пехоты в виде фаланги и ждала римлян. Скавр, наблюдая, как его когорты строятся в шахматном порядке, с кривой улыбкой на лице смотрел на приготовления кочевников: «Вооружены устаревшим оружием, всадников не видно, а наша когортная тактика, способная противостоять массированному фронтальному натиску, им неизвестна… Как и введенное новшество – стимулы, поощряющие заслуги и героизм: офицерам – венки и флажки, солдатам – ожерелья и браслеты».
Быть неосторожным губительно на войне. В условиях холмов и лесов, окружавших Иерусалим, следовало подумать о построении легиона более прагматично. Но… Слава жаждет опасности! Внезапно устрашающие крики донеслись со всех сторон. Скавр заметался. Из зарослей лесов выскочила легкая конница арабов на верблюдах и лошадях, обстреляв римлян с флангов и тыла. Плотность огня была настолько велика, что легионеры, сломав строй, укрылись щитами и даже не пытались ответить. Улыбка сошла с лица легата. Он был ошеломлен: кавалерия противника сейчас опрокинет фланги, солдаты побегут, снесут центр и его самого! Конницу Скавра, прикрывающую легион, окружили обитатели бесплодных песков пустыни и стали ее теснить своими резвыми лошадьми, приученными вместо воды пить молоко верблюдиц, и верблюдами, от запаха которых шарахались лошади римлян. Орел в опасности!..
Вдруг послышался бой табла – барабана с натянутой рыбьей кожей, раздался затяжной клич по-арамейски, и конница набатеев, развернувшись, ускакала в заросли лесов. Все стихло. Пехота противоборствующих сторон так и осталась на месте. Ряды набатеев разом расступились, и выехал всадник на белой лошади, размахивая знаменем в левой руке и оливковой ветвью в правой. На черном полотнище знамени были вышиты золотом и драгоценными камнями восьмилучевая звезда, восходящий полумесяц и стрела; сам всадник одет в долгополую белую рубаху, кожаные сандалии, короткий пурпурный шерстяной плащ и головной платок, придерживаемый шнуром на темени.
Скавр понял: Арета хочет говорить с ним. Легат никогда не был трусом, в бою проявлял инициативу, за что его ценил Помпей, поэтому, недолго думая, ударил по бокам лошади и поскакал навстречу царю набатеев. Арета ждал и, как только римлянин приблизился, крикнул по-гречески:
– Легат, зачем тебе головная боль?! Умный грек сказал, что в войне большей частью побеждают рассудительность и обилие денег.
Раздраженный Скавр выпалил:
– Рим не потерпит ничьих оскорблений. Сдавайся!
– У доброго человека быстро умирает гнев. Так говорят в Риме, – беззлобно поддел Арета.
– Куда ты клонишь? – Римский полководец свысока смотрел на царя.
– Послушай, я не хочу с тобой воевать. Дружить и торговать лучше. Шелк и пряности нас помирят. Вот мое предложение: буду платить Риму три сотых с дохода. Установление отношений с нами станет твой заслугой, легат.
Скавр знал, что товар из Китая и Индии напрямую доставляется морским путем в Персидский залив, оттуда караванами по Аравии и Сирии – в Рим, и набатеи забирали в виде пошлины четверть всех товаров.
– Риму все покоренные народы платят одну десятую доходов, – высокомерно отозвался Скавр.
– Легат, мы слишком ценим свободу, покорить Аравию не получится.
– Посмотрим… – Римлянин развернул лошадь и поскакал в расположение своих войск.
Арета, проводив его взглядом, повернул к своим, и вскоре армия набатеев растворилась в песках пустыни.
В Дамаске легат Скавр докладывал:
– Проконсул, я приказал Арете убраться, пригрозив объявить врагом римского народа. Он очистил Иудею. Его предложение было возмутительно: платить Риму три сотых от доходов с пошлин. Я отказался!
– Я всегда в тебя верил, Скавр! – Помпей, развалившись на диване, был доволен экспедицией легата. – Говоришь, арабы чересчур богаты? Покорим Иудею, займемся Набатеей. – Взглянув восхищенными глазами на золотую виноградную лозу, сказал: – Ты предлагаешь из двух братьев выбрать Аристобула. Я готов, если он сдаст Иерусалим и заплатит десять тысяч талантов, а пока поставлю царем Гиркана. Деметрий считает, что из него получится преданный вассал.
В Пантикапее на акрополе в храме богини плодородия и земледелия Деметры, одной из двенадцати богов Олимпа, Митридат молился, приобщаясь к сакральности. Раскрашенная мраморная статуя богини с волосами цвета пшеницы стояла на пьедестале в окружении изваяний Персефоны и Диониса. В левой руке торжественно-величавой богини лежали колосья, а правой она держала факел, но была холодна и беспристрастна.
За спиной царя молились его сын Фарнак и телохранитель Диафант. Один из жрецов бросил в жертвенник для воскурений ладан, чтобы молитва, как дымок фимиама, направилась к богине; другой поднес к устам правителя чашу с напитком кикеон из вина, мяты, ячменя и спорыньи. Отпив из чаши, царь прикрыл глаза. Голова немного затуманилась, пробуждая иное состояние сознания, но сосредоточиться не получалось, непереносимые мысли будоражили разум: «Жизнь опостылела. Я, прозванный Дионисом, – последний, кто еще способен освободить греков, воскресить Элладу, дать людям обновление. Надежды рушатся: из-за морской блокады римлян царство Боспор пришло в упадок, ремесла и сельское хозяйство вырождаются, греческое население полуострова ожесточилось, а солдаты моей армии не хотят похода в Италию. Не помогла даже священная жертва – казнь Ксифара, сына Стратоники. Что делать?».
Вдруг таинственный голос, вселивший в него мистический ужас, произнес:
– Деметра отвергла тебя, надежда на вечную жизнь угасла, время твое закончилось.
Сознание царя резко перешло от сумрака к свету, он обернулся и уставился на Фарнака.
– Это сказал ты?!
– Да, отец! Солдаты подняли мятеж. Они хотят, чтобы царем был я.
Митридат схватил сына за грудки:
– Ты предал меня!
Фарнак надменно смотрел на отца, потом, усмехнувшись, изрек:
– Правда рождает ненависть! Знай же, Херсонес, Феодосия и другие города Таврики больше не подчиняются тебе. Скифов, которых ты призвал усмирить полисы, люди изгнали. Войско восстало, храм окружен. Отдай власть, или живым ты отсюда не выйдешь!