– Есть второй вариант – максима Гамилькара: «Не можешь победить, покорись обстоятельствам!».

Когда карфагеняне бились с римскими войсками на Сицилии за свой город Фермы, известный теплыми солеными источниками Геракла, их положение ухудшилось, и не осталось никакой надежды на спасение. Тогда они благоразумно решили покориться неизбежному и отправили к римлянам послов для переговоров об окончании войны и заключении мира. Римляне с радостью приняли предложение, так как и их войско оказалось истощено. Условия мира были тяжелыми, но карфагеняне спасли город, себя и свои войска от полного разгрома.

– Евсевий, что ты этим хочешь сказать? – Багратуни поднял удивленные глаза.

– Дорогой Багратуни, царь должен уметь определять моменты как для победы, так и для отступления.

Багратуни, решив не спорить, все же заметил:

– Надеюсь, хотя бы наемники будут играть в нашей армии третьестепенную роль.

– Так и есть! – сказал главнокомандующий Мамиконян. – Никогда нельзя возлагать надежды на чужих солдат. Основу войск теперь будет составлять конница.

– Наша конница – лучшая в Азии, – проронил Багунци, заместитель главнокомандующего. – Все главы княжеских родов доносят, что готовы, согласно регистру, предоставить конные отряды в царское войско. Мы могли бы дать отпор…

– Все уезды, государь, пришлют в твое войско отряды охотников, лучших стрелков страны! – воскликнул Варажауни, начальник царской охоты. – С такой армией мы непобедимы…

– Если боги пошлют нам победу, что даст она нам? – перебил его царь, задавая риторический вопрос. Все промолчали. – Война – это нищета и беспросветная нужда народа, плюс погибшие солдаты и разоренные города. У нашего народа есть исключительная миссия… Если мы ее выполним, на земле наступит эра справедливости, воцарятся мир и покой.

Мамиконян, осуждающе посмотрев на Багунци и Варажауни, продолжил:

– В случае агрессии врагу не поздоровится. Как у Лукулла не вышло превратить Великую Армению в римскую провинцию, так не получится ни у кого другого!

Гурас, брат царя, веско добавил:

– Армяне – один из самых древних народов на земле, и воевать они умеют. Твой план мирного урегулирования конфликта, государь, позволит нации и дальше спокойно существовать. Но пусть все знают, что народная война против захватчиков в любой момент может вспыхнуть вновь!..

Скрипнула дверь, в зал вошел главный евнух – царедворец, руководивший двором и личным хозяйством царя. Евнухи стерегли гарем, и царь мог не опасаться, что создастся новая династия. Тигран повернул голову в его сторону и встревоженным голосом спросил:

– Что случилось, Мард?

– Государь, – вошедший по имени Мардпетакан, которого все звали Мардом[54], опустил голову, – в гареме произошло несчастье.

Будто огромный камень придавил Тиграна. «Что-то случилось с Аревик!» – мучительная мысль пронзила его, как молния, не давая думать ни о чем другом.

– Говори, – тихо сказал царь.

– Умерла Шогер…

– Певунья?!

Шогер, молодая красивая девушка, чье имя означало «великолепие», была подлинным украшением гарема Тиграна. Вечерами, в часы отдыха и развлечений, царь и его гости располагались на диванах в зале для торжеств, и при одном появлении Шогер все замолкали. Когда она пела, мироздание ликовало.

– В гареме никто не понял, что произошло, – говорил Мард. – Она пела и смеялась, пила вино… а потом упала без чувств.

– Все свободны! – Царь встал со своего места. – Пойдем туда! Лекаря ко мне!

Объятый тревожным чувством, Тигран шел по коридорам дворца, сопровождаемый начальником службы безопасности Кухбаци, лекарем Егией, евнухом Мардом и охраной. Деревянную дверь, отделанную неповторимым резным узором и золотыми вставками, перед ним открыли, и взору предстал великолепный мраморный зал с колоннами и бассейном.

На мраморном полу возле инкрустированного слоновой костью столика без чувств лежала в жемчужно-золотом наряде Шогер; в ее руке остался недопитый кубок. В углу зала несколько объятых страхом наложниц растерянно смотрели то на царя, то на покойницу. Обольстительная женщина, умевшая услаждать царя пением и танцами, лежала неподвижно в изящной позе, беззащитная и бледная, с трогательным выражением лица, будто спала. Тигран, потрясенный и негодующий, смотрел на безжизненное тело и не произносил ни слова. Даже сейчас красавица выглядела ослепительно, вызывая восхищение.

Лекарь пощупал пульс, осмотрел зрачки, язык и произнес:

– Она умерла.

Затем из складок своей одежды достал небольшой мешочек и развязал. Взяв красный кристаллик, бросил его в кубок с вином, который все еще оставался в руках Шогер, и стал ждать.

Все цари античного мира держали гаремы: чем больше наложниц, тем престижнее! Во дворце Арташата было сорок наложниц, жили они в изолированной части здания, в отдельных покоях, некоторые имели от царя детей. Обслуживали их сорок служанок, в основном рабыни; а за всеми женщинами приглядывали пять евнухов. Каждая наложница училась пению, танцам, грамоте, этикету, умению вести беседу и доставлять удовольствие мужчине. Готовясь услаждать взор и слух господина, каждая сказочно соблазнительная красавица мечтала стать любимой женщиной царя, всегда помня: быть наложницей – великая честь для девушки, в том числе из знатного семейства. Однако попасть в гарем могли только избранные, правда, многие из них так и не видели царя вблизи.

Повелитель, воздавая должное каждой прелестнице, никогда не забывал, что женат на царской особе – Клеопатре Понтийской, дочери царя Митридата. Той, что предала его трижды. Шесть лет назад он отправил ее, красивую, яркую и волевую, желавшую властвовать единолично, подальше от столицы, в крепость Софа, окружив роскошью, поэтами и философами и разрешив прибывать в столицу только на государственные торжества. Когда началась война, царица перебралась в Боспорское царство к брату, подальше от мести Тиграна. Настроив против мужа троих сыновей, которые по наущению царицы подняли мятежи, чтобы сместить царя, добилась обратного: двое были обезглавлены, третий, Тигран-младший, бежал в Парфию, женился на дочери парфянского царя Родогуне и, получив там войско, пытался воевать с Великой Арменией, но безуспешно. Эти трое мятежных сыновей предали идеалы царя, ради которых он жил и строил свою державу. Предательство не прощалось.

Женщины вдохновляли Тиграна, и даже в преклонном возрасте будоражили его воображение и душу, делая жизнь ярче и насыщенней, а содержание гарема было одной из главных статей расходов государства, что, впрочем, не вызывало нареканий ни у всесильного управляющего финансами Гнуни, ни у родовитых князей Великой Армении.

Вечерами, когда царь отдыхал от государственных дел, девушки гарема пением и танцами развлекали Тиграна, наполняя его новой энергией и погружая в мир грез и желаний. Гости царя отмечали, что такой приподнятой атмосферы праздника не было ни при дворе Митридата, который имел самый крупный гарем на Востоке, ни при дворе парфянского царя Фраата, где все пляски и пение походили на боевой клич к победным баталиям.

…Вино в кубке изменило цвет. Егия, понюхав его, поставил сосуд на столик:

– Вино отравлено, государь!

Вздох отчаяния вырвался из груди Аревик. Тигран посмотрел на нее, напуганную до смерти и тихо рыдающую. Рядом стояла Седа, сосредоточенная, смущенная и переживающая трагедию; но взгляд черных глаз был недобрым. Она подняла взгляд на Тиграна, как бы говоря: «Ты меня совсем забыл, а ведь когда-то я была твоей любимой женщиной…». Царь залюбовался ею: осанка безупречная, черты лица точеные, фигура идеальная, мягкие черные волосы уложены в аккуратную прическу. Даже одежда этой женственной, уверенной в своей красоте наложницы подчеркивала ее достоинства. Прекрасна и неповторима! Но холодна и больше не вызывала у Тиграна глубоких, радостных эмоций. Любил он по-настоящему лишь одну – прекрасную Аревик.

Мужчины ушли, и уже в покоях Егия сообщил: