– Но ты же потерял прибыль!

– Ну почему же, я продал им уксус!

– Баграм, – спросил Паруйр, – а как ты?

– Верх наивности думать, что у меня все плохо. Когда я открывал гостиницы в каждом городе и каждом селе, мне говорили, что я глупый. Теперь во всех моих гостиницах живет половина Тигранакерта. Кто я?

– Ты мудрый, Баграм!

На главную площадь города стекались толпы простого народа, который, насмотревшись на шествия, теперь, вкусив вина, жаждал повеселиться и потанцевать. Среди них два иудея.

– Асаф, ты куда спешишь? – спросил Надав, торговец посудой.

– Купил у армян вино, хочу попробовать, – сказал Асаф, торговец пряностями.

– Так пойдем вместе попробуем, Асаф!

– Нет, Надав, вдруг вино плохое, ты пострадаешь. Выпью сам.

– Для человека, избежавшего рабства, Асаф, ты хорошо выглядишь.

– Надав, бабушка научила меня приспосабливаться к любым условиям. А ты почему принял форму глиняного караса[31]?

– Знаешь, Асаф, пока шла осада Тигранакерта, выяснилось, что горшки – стратегический товар. Я метал их в римлян со стены вместе с другими защитниками, а когда римляне вошли в город, прятался в карасе.

– Ты очень смелый, Надав! Не знал, что горшки такое грозное оружие.

В театре давали трагедию Артавазда «Гигант Алкионей». Артавазд, сын и приемник Тиграна, талантливый драматург, написал эту трагедию, вдохновленный, как и весь народ, победой над римлянами и их выдворением из пределов родной земли. Трагедия отображала эпизоды греческого мифа об отчаянной схватке олимпийских богов c гигантами‑титанами, в которой нет места ни сомнению, ни пощаде. На представлении присутствовал Тигран II, были все его приближенные, и царь с удовольствием отметил, что эстетика эллинов с ее театром, скульптурой, философской мыслью все больше захватывает армянский народ, который от простого подражания вначале пути познания греческой культуры, по мере культурного роста, поднялся до высот устойчивого постижения благ цивилизации.

– Артавазд, – сказал Тигран, повернувшись к сыну, – трагедия мне очень нравится. Зрители сидят как зачарованные.

– Государь, я счастлив. Царский двор и аристократия весьма восприимчивы к культурному влиянию эллинов.

– Но основная часть населения царства все же верна местным вековым традициям, – сказал Тигран.

– Народ любит героический эпос, – растерялся Артавазд.

– Так напиши что-нибудь эпическое! – неожиданно сказал царь.

На сцене, освещенной маслеными светильниками и факелами, боролись две непримиримые стороны – бессмертные боги и титаны. Эта борьба, по замыслу драматурга, представляла борьбу добра и зла, разума и грубой силы, напоминая всем о хитрости, коварстве и жестокости врага, о победе армян над римлянами, о преданности людей своей стране и ее государю. Картины битвы проходили перед зрителями одна за другой, заставляя сопереживать.

Инсценировка мифа об Алкионее разыгрывалась перед публикой актерами. Участвовали в постановке три актера с хорошей дикцией и участники для немых ролей, все были мужчинами, все в масках. Они пели, декламировали стихи, исполняли мимические сцены, а хор из пятнадцати человек, изображавших людей, близких к главному персонажу – богине Афине, выполнял роль общественного мнения и пел в один голос под кифару[32].

Следуя традициям Еврипида, драматург привнес в пьесу интригу – борьбу двух ярких личностей: Алкионей, молодой и сильный юноша в тунике и с римским мечом, предводитель бунта против богов‑олимпийцев (он напомнил зрителям ненавистного римлянина), и Афина, любимая дочь Зевса (она представлялась зрителям богиней жизни, войны и смерти Нанэ). В доспехах, с копьем и щитом, она, несомненно, олицетворяла Армению и была мудра, сурова, воинственна. В упоении борьбы, достигшей уже наивысшего напряжения, героиня билась с титаном, желающим вырвать у богов власть над миром. Наступила кульминация представления, и тут вступил хор:

Мы воспеваем отвагу Афины,

Дочери Зевса,

Девы‑воительницы в золотом одеянии,

В шлеме, с копьем и щитом

С Горгоной на нем.

Билась Афина за правду,

Против гигантов,

Посмевших свергнуть богов.

Предсказал ей оракул:

Победишь ты титанов,

Когда смертный Геракл

В бой вступит.

На сцене появился Геракл, что вызвало бурю эмоций, крики и рукоплескания у публики. В образе Геракла все узнали царя Тиграна. Спеша на помощь, он выпустил в титана смертоносную стрелу, тот рухнул на землю, но вдруг в полу сцены открылся люк, и из него, как бы поднимаясь из земных недр, появилась богиня Гея, мать Алкионея, и, протянув руку сыну, оживила его, чем прибавила всему действию загадочность и драматизм. Титан встал, еще более сильным, чем прежде, и набросился с мечом на Афину, которая защищалась щитом и копьем.

И вот развязка: богиня схватила его за волосы и повлекла за собой, подальше от Геи, а Геракл сразил его новой стрелой, Алкионей изобразил предсмертные муки, потянулся к матери в надежде коснуться ее и вернуть силы. Гея возносит молитву к Афине: может быть, дрогнет ее беспощадное сердце?.. Но нет! Богиня не ведает пощады, титан обречен, а богиня Ника, появившаяся возвестить о победе, уже протягивает победительнице венок.

– Поздравляю, Артавазд, – сказал Тигран, когда публика успокоилась после оваций и восторгов, – я увидел в твоей трагедии яркие чувства и бурные страсти, есть в драме мотивы преданности и коварства. Мне понравилось.

– Мы все сопереживали Афине и Гераклу, – сказал Гнуни.

– Твои герои, – произнес Метродор, – сложны, удалось передать их душевное состояние. Великолепно!

– Меня охватило глубокое чувство любви к родине, когда Геракл сразил Алкионея, – произнес Мамиконян.

– А что скажут женщины? – Тигран подошел к Аревик и Анаит.

Бойкая Анаит тут же сказала:

– Женские роли в трагедии представлены очень живо.

– Богиня Нанэ, – произнесла Аревик, – явно превосходит мужчин волей.

– Это так, милая! – Тигран любовно взглянул на Аревик. – Что ж, пойдемте на площадь.

На городской площади хозяйничал дудук, бойко играли зурна, шви, дхол и разнообразные барабаны. Процессия во главе с царем подошла к площади в самый разгар народного веселья, и появление Тиграна вызвало бурное ликование народа. Счастливые лица людей, освещенные мигающим светом костров, выражали благодарность и восхищение своим государем. У всех приподнятое настроение, радость победы, ощущение настоящего праздника, а вокруг волшебная атмосфера народного гуляния. Жители Арташата и гости непрерывно двигались в такт музыке, раскрывая в танце душу через величавые движения и красивые жесты.

Музыканты заиграли мелодию веселого танца «Тарон», происходящего из гавара, расположенного рядом с Мушской долиной, где народные мстители на славу повеселились над римской колонной войск, попавшей в непроницаемый туман. Движения главных танцоров передались присутствующим: люди, наполненные энергетикой и чувствами, танцевали – мужчины напористо и страстно, женщины грациозно и плавно. И всё было в этом танце: и печаль, и радость, и отвага, и гордость, и эмоции, и традиции.

Танец завершился, полилась медленная музыка, и вдруг вздох восхищения прокатился над площадью. В корзине с помощью двух наполненных дымом мешков, обшитых внутренностями животных, начала медленно подниматься в воздух молодая женщина, одетая в золотистый, высоко подпоясанный пеплос, с факелом в руке. Она изображала любимую народом богиню плодородия и любви, золотую мать армян Анаит. Факел, знак богини, подсвечивал одухотворенное лицо женщины, которая возносилась вверх во имя благословения небес. Но вот корзина остановилась, веревка, удерживающая ее, натянулась, и над площадью зависла златокудрая красавица; захватывающее зрелище заставило всех глазеть вверх затаив дыхание. По мере остывания дыма в мешках корзина с женщиной стала опускаться, а вскоре и вовсе дотронулась земли. Летающую Анаит осторожно достали из корзины двое юношей, и она торжественно с факелом в руке прошлась по площади под гром рукоплесканий и криков. Мысль, что человек может летать, захватила воображение гостей праздника.