— Я с Яриком поговорил, он специально для меня четыре новых группы в своих ПТУ откроет и из техникума в следующем году пару десятков выпускников выделит…

— А о том, что все выпускники техникума уже распределены, вы с ним забыли?

— Не забыли. Но у него как раз два десятка на «Теплообменник» готовится, он сказал, что еще год без них обойдется. А еще через год… ну, мы оба дополнительные заявки выставим, решишь как-нибудь проблему.

— Ага, снова я решать ваши проблемы буду…

— Будешь. Ты пойми, у нас сейчас, можно сказать, финишный рывок: мы же — я имею в виду себя, Маркуса, Вовку тем более — считай уже старики и изо всех сил доделываем то, что еще можем успеть доделать.

— И постоянно всё откладываете на потом. Самый что ни на есть рывок…

— А наша задача вовсе не «прибежать первым», а именно «доделать». И доделать хорошо, чтобы уже нашим детям и внукам переделывать не пришлось. А то, что завод заработает на два года позднее — ерунда. Я тебе прям щяз могу пообещать, что начиная со, скажем, двести восемьдесят девятого завод будет выпускать уже по полсотни машин в сутки.

— Ну пообещать-то ты можешь, — впервые за весь разговор улыбнулась Катя.

— Я тебе больше скажу: это будут полсотни гораздо более совершенных и, что тоже немаловажно, очень качественных машин. У меня инженеры для «Ишачка» кучу доработок предлагают, за три года как раз оснастку сделаем, еще в Москве у себя ребятишек подучим… Кстати, проблему это конечно не решит, но у Кодра в Глухове ремонтный завод, где шахтное оборудование чинят, так там есть участок и по ремонту автомобилей. Если им немного помочь с оборудованием, то, думаю, сборку грузовичков они осилят, а я уже сейчас могу им отправлять в день до десятка моторов и комплектов пять трансмиссий. Конечно, раму и кузов им придется самим делать, но это-то, если оборудование и руки есть, подъемно…

— Хорошо, я поговорю с тамошними ребятами. А ты… а вы все… только и пользуетесь тем, что я среди вас самая младшая, и всё еще стесняюсь вас послать туда, куда заслуживаете…

— Это не так, ты — Первая, и мы все это прекрасно знаем. Ты — первая помощница для всех нас, и первая разруливательница наших косяков. И именно ты всех нас тянешь вперед, волоча за собой…

— Ладно, иди уже, подхалим! Но помни: про двести восемьдесят девятый я всё запомнила и даже записала…

Пожалуй, единственным городом, в котором ничего даже не слышали о «кадровом голоде», был Экватор. И в трех других городках, тоже разместившихся на одном острове с Экватором, с кадрами было всё в порядке — но их-то можно и не считать, административно все они были районами Экватора. Порт-Западный, Порт-Северный и Порт-Южный, каждый с населением около тысячи человек (взрослых если считать) всего лишь обслуживали «транспортные потребности» главного города. И, конечно, всего острова в целом — которые «потребности города» превышали на порядок. Ну, или на два порядка.

Но чтобы эти «потребности» удовлетворять, примерно в тысяче километрах к югу от Экватора в устье речки со странным названием Убатуба (точнее, на берегу огромного лимана) был выстроен еще один город. И если в Экваторе вместе со всеми пригородами проживало двенадцать тысяч человек, то в городе у странной реки, названном Чернокаменском (по главной местной достопримечательности), только взрослых уже проживало за десять тысяч. Из которых чуть больше двух тысяч просто добывали песок из огромных дюн на берегу и грузили его в балкеры, а три с лишним тысячи работали для добычи как раз «черного камня». Ведь чтобы его перевезти, требовалось скалы сначала разломать на подходящие куски — а это в первую очередь химия (точнее, производство взрывчатки). Правда, в окрестностях города с подходящими ископаемыми было неважно — но если есть много энергии…

Много энергии в этих забытых богом и людьми местах могла дать разве что атомная станция, но пока ее не было, электричество выдавала станция мазутная. Причем — плавучая: специально выстроенная в Филадельфии баржа, на которой стояло пять двухмегаваттных дизель-генераторов. Еще две баржи служили хранилищами топлива, а «флотский мазут» в город таскали два танкера-«десятитысячника» с Тринидада. Еще они таскали солярку — ведь для перевозки в порт на погрузку камня и песка в городе использовалось больше тысячи самосвалов. И все это сложное и очень дорогое хозяйство было создано по инициативе Володи исключительно для того, чтобы лет за десять сделать остров Экватор пригодным для комфортной жизни — для чего, по самым скромным прикидкам, весь остров требовалось «поднять» метров на пять и берега защитить от размывов каменными отсыпями…

Но даже Катя не считала все затраты на этот проект ненужными, ведь с Экватора запускались спутники, которые «предсказывали тропические ураганы». Первый спутник, запущенный три года назад, как-то проработал чуть больше трех месяцев (хотя его создатели мечтали, чтобы он хоть месяц продержался) и ни одного урагана не заметил (ну, не сезон был для ураганов), а второй, прошлогодний, сделанный с учетом всех проявившихся проблем, проработал уже больше пяти месяцев и вовремя заметил уже пять ураганов. И даже тот неприятный факт, что «между первым и вторым» четыре запуска прошли неудачно, не отменил явной пользы от подобных «метеорологических исследований». А то, что последующие два пуска прошли совершенно «штатно», лишь увеличил интерес к космической программе.

— Папа, а что тебе понадобится, чтобы постоянно держать на орбите хотя бы четыре спутника? — поинтересовалась дочь, читая очередную «сводку погоды в центральной Атлантике». — Как я понимаю, с этими картами погоды мы вполне сможем интенсивность перевозок через океан и с Северной Америки в Южную минимум раза в два увеличить при том же грузовом флоте?

— Лично мне ничего не нужно, я же космосом не занимаюсь. Все вопросы к Мише Гаврюшину — это если про ракеты. А спутники в институте Маркуса у нас делают, их уже года на три вперед наделано — но кто их конкретно разрабатывает, я и не помню уже. А зачем четыре-то? Пары хватит: один штатный, один резервный — они же каждые полтора часа над Атлантикой летают.

— Я физику в школе тоже учила и про спутники кое-что понимаю. В смысле, где и когда они летать могут. И мне нужно, чтобы было видно погоду и на десятом градусе — это я про Индийский океан, и… ты не помнишь, ракета эта может спутник поднять на орбиту с наклонением градусов так в пятьдесят пять?

— Помню, не может. Ставь задачу Мише, он парень толковый, надеюсь придумает как проблему решить. Но тогда напряги и институт имени Леночки Скворцовой, наземные станции они ведь делают, а их, как я понимаю, много потребуется. А я, боюсь, уже ничего особо полезного сделать уже не смогу.

— Ерунду-то не говори! Бабушка Лиза пусть тебе примером послужит, так что вполне сможешь. А что именно — я подумаю…

Двести восемьдесят седьмой год ничем особо не выделился из череды других. Разве что, начиная буквально с января, из Чернокаменска в Экватор балкер-десятитысячник с песком стал отправляться ежедневно. Этого рабочие Чернокаменска могли бы и раньше достичь (в Филадельфии для этого уже выстроили дюжину таких балкеров), но порты Экватора раньше не могли принять больше груза.

Еще одним «достижением» двести восемьдесят седьмого стало то, что в Минске на авторемонтном заводе кузова автобусов стали делать не деревянные, обитые стальными листами, а сварными и алюминиевыми. При этом внешне автобусы завода почти не изменились, так что заметили это достижение очень немногие. Но все же заметили:

— Пап, я вот о чем спросить хотел, — пристал к Маркусу Генрих, — сварка алюминия под аргоном и в судостроении открывает неплохие такие перспективы…

— Генрих, ты уже в который раз ко мне приезжаешь обсуждать какие-то свои технологические вопросы, но я опять тебе отвечу так же, как уже сто раз отвечал: мои компетенции в судостроении заканчиваются на епифаниских самоходках.

— Да я не о технологиях. Как ты думаешь, Катя разрешит нам взять десяток тысяч тонн алюминия со складов?