Потому гости Нантакета и не буянили, стараясь соблюдать правила приличия. Кому охота схлопотать ракету в дюзы, или наваху — в пузо?

Навахи- это была отельная песня. Виньярд, прогуливаясь по жилой зоне станции, насмотрелся на них выше крыши. Эти специфические складные ножи из особого сплава были тут в таком же ранге национального фетиша, как титановые сабли на Песикишках или кацбальгеры у эстоков. И, судя по всему, культура обращения с ними прививалась с младых ногтей. По крайней мере — и мужчины, и женщины очень ловко использовали навахи в качестве столовых приборов, делая это как нечто само собой разумеющееся.

Так можно было легко узнать настоящего нантакетца — по навахе и легкой небрежности в одежде и внешнем облике. Это не сразу бросалось в глаза, но постепенно Сью стал обращать внимание на непослушную прядь на лбу у пожилой женщины за канцелярской стойкой в отделении банка, чистые, но неровно обстриженные ногти на руках техника в рабочем комбезе, полное отсутствие косметики и предпочтительно короткие, функциональные прически у девушек…Что-то во всем этом было притягательное и таинственное. В этом хотелось разобраться, изучить, попробовать на вкус — каков он, Нантакет?

Первые впечатления от этой далекой-далекой системы были самыми положительными, и знакомство очень хотелось продолжить.

Сидя за столиком фуд-корта и глядя на бескрайний космос в панорамном окне, и на корабли, и на местных, гомонящих и размахивающих руками, и пожирающих вкуснейшие хот-доги самых разнообразных конструкций, вприкуску с имбирным пивом, Виньярд вдруг четко осознал, чем хочет заниматься. Это ведь было на поверхности!

— Я хочу повидать все планеты, увидеть сотни народов, попробовать хот-доги на тысяче миров — и рассказывать людям о том, как живут под светом чужих звезд их соплеменники! Вот, черт возьми, чем я займусь, когда закончу эту хрень с Террой!

Кажется, он сказал это вслух, потому что проходившая стайка девушек вдруг дружно разразилась мелодичным хихиканьем, и одна из них, миленькая и с обаятельными конопушками, характерно по-нантакетски «токая» спросила:

— С вами-то все в порядке-то мистер?

— Нормально! Со мной всё нормально, спасибо большое! Нравится мне у вас, вот что!

— Так-то да! Нантакет — лучше во вселенной нет! — они снова захихикали и упорхнули куда-то по своим девчачьим делам.

А Виньярд подумал, что Кавальери совершенно точно одобрит его идею. Если, конечно, не прикончит при встрече.

Целая толпа нантакетцев ломилась в сторону атриума станции. Они были оживлены и взбудоражены, и громко разговаривали и выкрикивали что-то бодрое. Увлеченный людским потоком, Сью тоже оказался вынужден проследовать к управе.

— Мэра! Мэра! — скандировала толпа.

— А что здесь происходит? — спросил Виньярд у какого-то мужичка в штопаном жилете поверх клетчатой байковой рубахи.

— Демократия, понимаешь! Идем менять мэра станции-то!

Это было серьезно. Народ волнуется! Мужичка в жилетке унесло прочь, рядом с Виньярдом оказались два упитанных типа в одинаковых вязаных шапочках. На кой черт им шапочки на станции?

— … освещение-то по восьмой магистрали, ну, помнишь, еще рассказывали про то, что на это дело деньги-то выделялись. Там раньше-то только аварийное работало, а народ-то туда заселяли.

— Ну! Было дело!

— Так там Химеш у самого борта жил, в последней секции. Химеша-то знаешь?

— А кто ж его не знает-то? Громила каких поискать! И семья-то у него большая, а он-то их на планету не отправляет — как наседка со своими-то детьми носится, будто мамки у них нет… И что, и что?

— А то, что освещение-то недотянули до конца магистрали-то двадцать метров! И у Химеша-то, соответственно, осталось аварийное! Так он-то пошел и дал в рожу мэру-то! Сейчас посмотришь на фингал у Чарльстона под глазом-то — великолепный фингал получился!

Виньярд продолжал наблюдать за рекой людского недовольства, но попытался протиснуться подальше от эпицентра событий. И компания ему попалась приятная — те самые девчонки с фудкорта.

— О! Инопланетянин пришел посмотреть на демократию-то! — захихикали они. — Иди к нам, у нас-то тепло, светло и есть семечки кациуса. Будешь кациус-то?

— Ну давайте попробую… А что тут вообще происходит? — кациус был один в один по вкусу похож на подсолнечник, только семена — оранжевого цвета.

— Мэра меняют. Ему рожу-то набили, теперь он несолидный мэр получается. А Мадсен-то давно хочет чтобы его, мадсеновский племянник-то стал мэром. Тогда-то он выкупит акции грузового терминала, и везде поставит своих родственников! — жизнерадостно ответила та, которая была с конопушками.

— И что — это нормально? — удивился Виньярд. — Вы так об этом говорите, как будто это что-то само собой разумеющееся! Сначала какой-то громила Химеш дал в морду мэру, потом какой-то богач Мадсен хочет поставить мэром своего племянника, чтобы купить грузовые терминалы… И вам всё нравится?

— Конечно, нравится! — они звонко рассмеялись. — Мы же — тоже племянницы Мадсена-то! Пусть и внучатые…

Он еще пообщался с девушками некоторое время об особенностях местной демократии и вкусовых качествах семечек кациуса, поглядел на поборников истиной демократии и на фингал у мэра под глазом, и на растерянного Химеша. Этот здоровяк растерянно крутил башкой, не разумея, каким-таким образом стал иконой народной свободы и лицом всех алчущих и жаждущих перемен.

Виньярд готов был поклясться, что этот многодетный отец вовсе не был уверен, что освещение в его тупичок таки проведут. Сомнение явственно читалось в его глазах.

«Урбеч» теперь было не узнать. Вместо лаконичных форм стандартного контейнеровоза — такая же груда разнообразного живописного металлолома, как и все космические корабли Нантакета. Но стоило признать — чермет этот был весьма функционален. Три бригады пустотников трудились над внешним обликом и начинкой контейнеровоза, превращая его из скучного грузовика в нечто более пригодное для дальних экспедиций. Резервуары с топливом и дополнительные маневровые двигатели занимали теперь львиную долю бывшего контейнерного отсека. Смонтировали и дополнительное вооружение — автоматические гаусс-пушки, плюющиеся болванками: страшное оружие против врага, не имеющего энергетических щитов.

— Если у вас найдется еще килограммов сто шоколада, я установлю вам кассеты с самонаводящимися ракетами. Не Бог весть что — барадиевая или шрапнельная начинка, но их будет очень много — корабль позволяет! Система выстрелил-забыл — пометил цель, нажал на кнопочку, пиу — и всё! — уверял производитель работ, с такой же как у доблестного стража системы фамилией — Уоргрейв.

Шоколад, конечно, нашелся. «Ай да Виньярд, ай да сукин сын!» — приговаривал Спасский, когда очередная порция какао-порошка отправлялась в качестве взятки очередному местному воротиле. Мадсен-Джуниор таки стал мэром, и брал охотно, и его многочисленные родственники — тоже. Как усмехались местные — «не наворовались».

Вот это философское отношение поначалу здорово напрягало Сью, но перспективы, которые открывались благодаря почти легальным коррупции и непотизме для ловкого дельца перекрывали для парня какие-то моральные абстракции. У них было то, что нужно для путешествия к Земле, в трюмах «Урбеча» имелось достаточно редких по местным меркам товаров для взаимовыгодного обмена.

В конце концов, через каких-то десять оборотов Такернака вокруг Нантакета корабль был готов.

— Нужно его как-то переименовать, что ли? Можно сделать перепрошивку и обозначить планетой приписки Нантакет — тогда ни одна таможня не сможет обвинить нас в пиратстве… Пока не посмотрит на наши рожи, — задумчиво проговорил Спасский. — Это теперь совсем другой корабль — по любым законам. Как назовем сего гибрида? Лошадке нужно имя!

— Лошадке, говоришь? — Виньярд ни разу в жизни не видал лошадок, а вот с гибридами дело иметь приходилось.