— Ага, Андрюша вон новую атомную станцию придумал, думаешь, она не нагадит?

— Лично я братцу верю, а он сказал что не нагадит. Наоборот, эта станция будет дожигать все гадости, которые другие станции наделают. Уже дожигает, он сказал, что сейчас новый реактор каких-то минорных актинидов уничтожает по семьдесят килограммов в год.

— Это много или мало?

— Это столько, сколько новый его тяжеловодный реактор в Гронингене делает за три года. Скоро, года через три, его институт уже большой такой реактор запустит, в котором можно будет сжигать втрое больше, чем все нынешние АЭС успевают нагадить — так что тебе не о чем беспокоиться. Вообще не о чем.

Правда с последним утверждением она, похоже, несколько поспешила…

Сидя в вагоне поезда Катя вспоминала последнюю встречу с Лерой. Как ей сейчас не хватало старой подруги!

Встреча эта случилась через день после того, как Лера отметила свой столетний юбилей. Тогда она самостоятельно поднялась к Кате и долго обсуждала, «что они тут все натворили»:

— Ты знаешь, я только сейчас поняла… Наверное, чтобы понять эти простые вещи, нужно дожить до ста лет, причем три четверти века прожить именно здесь и сейчас. Ведь не было никакого «великого переселения народов», просто какие-то вояки захватывали новые территории… даже не так, захватывали власть на новых территориях — и местное население в той или иной степени подлаживалось под нравы и обычаи этих захватчиков. Вот Кодр сколько лет правил всей Восточной Европой — и что, германцы и славяне стали русскими? То есть они стали — по духу, по менталитету стали, но в большинстве своем живут где и раньше жили. Причем практически так же, как и раньше — если не считать технический прогресс. Или те же корейцы… — Лера хрипло рассмеялась.

— А что корейцы?

— Я как-то говорила, что история идет по спирали, а мы лишь потуже эту спираль закручиваем. Ты помнишь ту девочку с чудным именем Ё, которую Саян привез в Школу?

— Еще бы! Ведь это я дала ей прозвище Ким Ё Чжон, — улыбнулась Катя.

— Ты ей дала взрослое имя и семью: раньше она была просто девочкой, а стала членом семьи Ким. И пусть во всей Корее вообще нет такой семьи, но у неё теперь есть фамилия, то есть именно «семья» — и она никогда не забудет той «милости», которой ты её одарила, и это, что бы ты по этому поводу не думала, очень хорошо для всех нас. Сейчас этой юной красавице всего лет шестнадцать, но Катя-первая говорит, что у нее самые большие шансы стать первым председателем Госплана Кореи. Умница, с обостренным чувством справедливости…

— Ну да… когда твою мать просто съели на твоих глазах…

— При том, что та сама предложила себя вместо этой девочки… ладно, не будем о грустном. Я зачем пришла-то? Ты меня не угостишь борщом по рецепту твоей бабули? Что-то захотелось еще раз сильно поверить в светлое будущее…

Борщ, который тогда сварила Катина правнучка, оказался последним в Лериной жизни. И на ее похоронах Катя снова подумала, что скорее всего Трофим для всех «богинь» действительно сделал скульптуры «заранее»: все же работы его учеников не казались настолько живыми. Последней его работой была двенадцатиметровая статуя мамы, стоящая теперь на крыше Дома правительства — и там мама стояла не просто как живая, а было видно, что она готова всех обнять и позаботиться о каждом человеке. Но та статуя была сделана почти шестью годами раньше, а Лера… Хотя, может быть, кто-то и из учеников Трофима достиг уровня мастерства учителя…

Катя еще раз подумала о своей сегодняшней речи. Нет, наверное, она все решила правильно. И сказала правильно — ведь далеко не всё, что чувствуешь, можно говорить вслух. Хотя бы потому, что «все мы перебрались сюда из Гренландии»…

А четыре дня назад понимания верности своих мыслей не было. Впрочем, и мыслей на эту тему не было — просто потому, что не было Леры с ее пониманием того, что и почему творится в мире. А тогда — четыре дня назад — мир, казалось, внезапно перевернулся…

Четыре дня назад в Москву прилетел (!) легат четырнадцатого Парного легиона Клавдий Корнелий. Как он уговаривал службу аэропорта возле Лондониума взять его на борт — это было предметом особого разбирательства, причем совершенно не срочного, но он буквально требовал немедленной встречи с Екатериной Великой!

Ну, с Великой ему встречу не организовали, легата встречала Настя — почти что абсолютная копия Кати в молодости и работающая сейчас в Госплане в отделе тяжелого машиностроения. Впрочем, легату об этом говорить не стали, так что вечером Катя уже знала, что все легионы обеих Германий, Бельгики и Британии «в едином порыве» возжелали избавиться от римского правления. Под лозунгом «хватит кормить Рим!» — а по сути, жителям этих провинций осточертело тяжко трудиться для удовлетворения «гнусных прихотей римлян». Ну да, назвать Рим «гнездом разврата» было бы обидеть разврат, но все же суть требований легатов Катя не уловила.

— Бабуль, они возмутились когда Валерий Диокл направил в Британию на должность легата-пропретора какую-то, по их единодушному мнению, мразь. Короче, этот Клавдий Корнелий лично ту мразь прирезал и объявил, что Британия теперь будет не провинцией Рима, а независимым государством, а через несколько дней к нему присоединились и остальные легаты. И легионы тоже. Кто-то — мы пока не знаем, кто именно — распространил информацию о том, сколько всего Рим забирает из этих провинций в качестве налогов и что провинции получают взамен. Если учесть, что там производится почти девяносто процентов римской стали… В общем, эти бунтари просят их защитить от практически неизбежной войны и может быть даже присоединить эти провинции к России в качестве отдельной Римской республики.

— Ну, я думаю, что Британия нам будет полезна, тот же аэродром в Лондониуме… А остальные-то провинции нам зачем? Ладно, спасибо за новости…

На следующее утро поток новостей усилился: Валерий Диокл прислал просьбу помочь ему разбить бунтовщиков — за что пообещал передать России Британию. И Настя немедленно рассказала бабушке и об этом. А так же о том, что Никита срочно собирает Верховный Совет — в который входили не только председатели всех Госпланов, но и руководители почти четырех сотен крупнейших промышленных предприятий, а так же множество главных врачей крупных медицинских центров и руководители региональных учебных округов. И, конечно же, руководство Министерства обороны и МВД.

— И зачем мне всё это знать? — угрюмо поинтересовалась Катя. — Разве что я с Алемайеху встретилась бы, обсудила с ним как кофе повкуснее сварить — чтобы потом от тебя выслушивать комплименты в адрес моего непревзойденного мастерства.

— Бабуль, смотри: Валерий Диокл пишет, что если сократятся поступления из северных провинций, то в Риме народ взбунтуется.

— Сам виноват, нечего за казенный счет только в Риме полмиллиона дармоедов содержать.

— Так что если мы не вмешаемся, война неизбежно начнется и, по прикидкам нашего Генштаба, в ней может погибнуть от одного до трех миллионов человек.

— А нам-то что за горе?

— Васька Таранов историю у бабушки изучал прилежно, и он говорит, что результатом войны — ну это кроме гибели людей — будет полный упадок римской культуры.

— А там и так бескультурье сплошное.

— Архитектура, скульптура, мозаика, поэзия и все прочее.

— У нас этого добра и своего… архитектура? Но почему если архитектура, то все вопросы на меня валятся?

— Вопросы не валятся, я сама пришла тебе рассказать. Просто рассказать. И про возможные варианты нашей реакции тоже. Дядя Никита говорил, что есть два варианта: забрать Британию и уговорить германцев с белгами просто переехать к нам… это, конечно, проблем нам добавит, но так как ребята там трудолюбивые…

— А второй вариант?

— Второй — уничтожить Валерия Диокла и окружающих его сенаторов и установить в Риме внешнее управление. Наше управление…

— У Никиты всегда было бурное воображение…