– Вань… – рядом раздался густой, слегка гнусавый голос. – Слышь, Вань…

– Чего? – недовольный тем, что его побеспокоили, Ваня строго посмотрел на большого нескладного увальня, с добрым детским лицом. – Чего надо, Фима?

Вологодский парень Ефим со смешной фамилией Малюська, попал в спецлагерь за изнасилование. Во время отступления, его взвод стал на постой в глухой деревеньке, где Ефима приметила разбитная вдовушка. Быстро окрутила и предложила спрятать. Мол, ваши уйдут, а мы будем жить да поживать. Ефим отказался, та его напоила, а потом заявила командиру, что тот пытался ее изнасиловать. Историю замяли, но она быстро всплыла и Малюська отправился на фильтрацию. В спецлагере у него не заладилось, Фимой начали помыкать, пользуясь его наивным покладистым характером. Но Ваня быстро отвадил народец, а Малюска почитая его за спасителя и друга и постоянно пытался всячески угодить. Иван порой жестоко ставил его на место, но помогало не особо, Ефим так и таскался за ним хвостиком.

– Дык… – Малюська смутился. – Дык… слышал тебе месяц штрафа выписали…

– Угу… – кивнул Ваня. – Все?

– Тут эта, – Фима вытащил из-за спины сверточек из чистой тряпицы. – Тут эта… припас тебе, значит, на дорогу…

В свертке оказался кусок желтоватого сала, пара варенных картофелин и луковица.

– Оставь себе, – Иван отодвинул еду. – На фронте кормят хорошо.

Фима покраснел, затряс головой и силой сунул сверток Ване в руки, а свои спрятал за спину.

– Возьми сказал! Возьми…

Иван пожал плечами.

– Хорошо, Фима, возьму. Где взял?

– Да тут… – Малюська опять смутился. – Водили нас на работы, а там добрая тетенька…

– Ох, Фима, Фима, – Иван невольно улыбнулся. – Смотри, опять под статью бабы подведут.

– Да ничо, – парень широко улыбнулся. – Обойдется как-нить. Меня вон тоже скоро отправят. Говорят, – он наморщил лоб. – Нет во мне преступленья… вот! Ну… давай обоймемся, что ли?

Он крепко облапил Ваню и ушел.

Иван посидел немного и начал собирать свои пожитки в сидор. Все богатые трофеи, с которыми он вышел из окружения давно изъяли, как вещественные доказательства, так что особым имуществом он похвастаться не мог. Помятые котелок и кружка, ложка, жестяная коробочка из-под леденцов с крупной, серой солью и несомненные сокровища – новенький брусок хозяйственного мыла с чистым вафельным полотенцем.

– Куприн, чего сиськи мнешь… – донесся строгий голос. – За мной! Живо…

Старшина спецлагеря Дмитрий Васильевич Коровин по прозвищу Борода, был в лагере единственным человеком, которого спецконтингент по-настоящему уважал. Именно уважал, а не боялся. Бородой его прозвали за то, что тот время от времени отращивал себе солидную купеческую бороду, которую частенько, после воздействия от начальства, безжалостно сбривал.

Уважали его за кристальную честность, спокойный и хозяйственный нрав. Борода непонятно каким образом доставал и выбивал все положенное личному составу, что, учитывая военное время, могло считаться не меньше чем настоящим подвигом. А еще неподдельное уважение вызывал орден Красной Звезды у него на гимнастерке. Поговаривали, что Коровин бомбардирует начальство рапортами об отправке на фронт, но его почему-то не отправляют. Хотя в это верили меньше. В самом деле какой дурак поверит, что человек будет рваться под пули со спокойного, хлебного места. Окруженцы и прочие из спецконтингента сами в бой не рвались, успев хлебнуть на фронте.

Только благодаря Коровину личный состав лагеря ел три раза в день, мылся в бане, менял белье в положенные сроки и вообще, чувствовал себя как у Христа за пазухой. Борода еще умудрялся находить для спецконтингента удачные наряды на работу в городе. Что тоже давало немалую прибавку к рациону.

Утвердившись за прилавком в своей каптерке, старшина немного помолчал, а потом спокойно поинтересовался:

– Месяц, значит, влепили?

Ваня молча кивнул.

– Но ничего, парень, считай тебе обошлось. Значит так… – Борода кивнул сам себе и молча скрылся в подсобке.

А через пару минут появился и начал выкладывать на прилавок вещи.

– А нечего голодранцем в часть являться. Вот шинелька, почти новая, конец сентября, чай на дворе, скоро сгодится. Сапоги, значит… твои уже каши давно просят. Бельишко, портянки, полотенце… ремень вот, кожаный, довоенный еще… Так, что еще… форма, пилотка… а твою рвань – сымай…

Закончив с сортировкой вещей, он строго прикрикнул на Ваню:

– Сымай, говорю.

Ваня быстро переоделся, но немного замешкался со скаткой шинели.

Старшина неодобрительно покрутил бородой, сделал все сам, бурча себе под нос, о безрукой молодежи, а потом выложил на прилавок продолговатую кожаную коробочку, наручные часы на плетеном кожаном ремешке и складной нож.

– А это твое…

Ваня глянул и чуть не ахнул.

Все эти вещи, отличную немецкую бритву, швейцарские часы «Zenit» и удобный складень, Ваня затрофеил во время последнего выхода из окружения. Это была далеко не вся добыча, но каким образом даже они дошли до спецлагеря, Ваня представить себе не мог.

– С тобой как вещественные доказательства пришло, – пояснил старшина. – С тобой и уйдет. Как и положено. А это от меня лично…

Он таким же движением как Фима раньше, достал из-за спины увесистый нож в кожаных ножнах.

– Златоустовский! Пригодится! Но пока не показывай, в сидор спрячь, – Борода подмигнул, выскочил из-за прилавка и принялся оправлять форму на Ване.

Через пару минут в пожелтевшем, треснутом зеркале в углу каптерки отразился справный солдат явно не первого и даже не второго года службы в ладно сидящем, подогнанном обмундировании.

– Вот! – довольно выразился Борода, быстро обнял Ивана и подтолкнул его к двери. – Все, иди к КПП, там уже тебя ждут. – И в спину тихо сказал. – Все у тебя получится, Ванька, все. Я знаю…

Возле КП уже мялись четверо солдат, тоже получивших сегодня разные сроки штрафной роты. Выглядели они не так справно, что не добавило приязни к Ивану в их взглядах.

Ваня про себя улыбнулся, поняв, что Борода выделил именно его и стал ждать.

Ждать пришлось недолго, появился пожилой старший лейтенант, с ППД[189] на ремне через плечо и жестко скомандовал:

– В машину!

А уже через минуту Ваня трясся в нещадно скрипевшем на каждой ямке кузове полуторки[190]

Ехали долго, больше двух часов, впрочем, но вряд ли уехали далеко от города, потому что полуторка большую часть дороги тащилась как черепаха. Наконец, уже в сумерках, грузовичок остановился и прозвучала команда: к машине.

Куда приехали Иван не понял, но разглядел длинное обшарпанное здание непонятного назначения. Возможно коровник или птичник. Опять же, запах напоминал, что здесь недавно квартировала скотина.

К старшему лейтенанту стремглав подскочил маленький кривоногий солдатик и скороговоркой, жутко коверкая слова отрапортовал.

– Товарища старшая литенанта, личная состава приступила к отдыхам, савсэма спит, диневальный по роты красноармееца Аллахвердиева Мамеда!!!

Старлей устало козырнул и тихо приказал.

– Покорми людей и уложи спать, Аллахвердиев… – потом повернулся к прибывшим, обвел их пристальным, недобрым взглядом и обронил: – Все завтра, а сейчас без глупостей. Понятно?

Все дружно кивнули, потому что по выражению лица старшего лейтенанта было совершенно ясно, что глупости обойдутся очень дорого.

Дневальный дождался пока старший лейтенант ушел и тыкнул себя в грудь:

– Я диневальный! Аллахвердиев Мамед!!! Понял? Совсем понял? Идем, кушить будешь…

Привел к полевой кухне, быстро на нее вскарабкался, открыл крышку, вооружился длинным черпаком и скомандовал:

– Подхади па адин! Па адин, сказал!

И навалил каждому по полной крышке котелка жидковатой пшенной каши. Еще теплой и аппетитно пахнущей говяжьей тушенкой.