— Никак нет. Я, товарищ Жуков, вспомнила еще из моей истории про оборону Брестской крепости. Ее обстреляли в первые же часы войны. Большая часть гарнизона сразу погибла, но оставшиеся в живых защитники сумели провоевать почти месяц.

Жуков, услышав эти слова, не выдержал и стал ходить по кабинету. Потом остановился и злым голосом заговорил:

— Это была полная глупость, если не преступление, — держать в крепости, находящейся на расстоянии артиллерийского огня из-за границы, гарнизон. Я уже отдал соответствующий приказ. Теперь про оборону Брестской крепости можете не беспокоиться. Ее в ближайшие два дня начнут минировать. Пусть немцы ее занимают. Чем больше туда их набьется, тем пышнее будут похороны. Ладно, можете быть свободны.

Я вышла от Жукова и сразу рванула на поиски генерала Васильева. К счастью, он тоже был еще в штабе. Как и предполагал Жуков, Васильев изо всех сил пытался зажать взрывчатку. Сначала он стал напирать на то, что данные о запасах взрывчатки есть совсекретная информация, потом на то, что самим все нужно, а в качестве последнего аргумента выдвинул то, что нет официально оформленной заявки. Вот пусть ему на стол положат заявку, а он в положенный срок ее рассмотрит и примет решение. Но я впилась в него как клещ. Сначала убедила, что у лейтенанта НКГБ, являющегося к тому же порученцем товарища Жукова, есть допуск к совсекретной информации, потом сказала, что еще Христос велел делиться. От этого наглого утверждения Васильев выпал в осадок, заявив, что не ожидал от члена партии услышать религиозный аргумент. На это я заявила, что пока беспартийная, что, кажется, его доконало. А услышав, что мне нужно не менее сорока тонн взрывчатки (назвала число чисто наобум), он схватился за сердце. Тут я немного сдала назад, поскольку в мои планы не входил инфаркт начальника инженерных войск, и заявила, что цифра, возможно, несколько завышена (тут Васильев несколько воспрянул духом) и что меня вполне устроит тридцать пять тонн — тут он опять схватился за сердце. Короче, договорились, что завтра с утра я положу ему на стол заявку на тридцать одну тонну взрывчатки, которую НКВД сможет забрать в следующую ночь, чтобы не привлекать внимания. При этом у меня появилась твердая уверенность, что никакой половиной запасов тут и не пахнет — хорошо, если треть. Ничего, все еще впереди. Интересно, что Васильев станет говорить, когда речь зайдет о взрывчатке для партизанских отрядов.

После Васильева я ринулась в командирскую столовую «для восстановления своего кислотно-щелочного баланса», а проще говоря, поужинала от пуза. И, в завершение дня, позвонила Цанаве и доложила, что завтра утром заеду к нему за официальной заявкой на взрывчатку, а в следующую ночь ему нужно обеспечить вывоз с наших армейских складов тридцати одной тонны взрывчатки. Услышав это, товарищ Цанава тоже слегка охнул, сообразив, что нужно подготовить свои склады и вдобавок найти транспорт — тридцать одну полуторку, не считая машин для охраны. Ничего, думаю, что все он подготовит и найдет. Мы ведь сами нашли и призвали радистов, по его спискам. Так что сотрудничество и кооперация.

Разобравшись с взрывчаткой, я решила, что еще сегодня успею решить вопрос с партизанами. Жуков, насколько я поняла, припомнил мне письмо, которое я послала мимо него. Но про то письмо помнит и Цанава. А не посоветоваться ли с ним? Убью сразу двух зайцев: согласую важный вопрос и покажу, что не пропускаю мимо ушей его замечания. Почти наверняка он согласится, потому что тоже понимает суть проблемы.

Пришлось снова звонить в республиканский НКВД и напрашиваться на прием — такие вещи я по телефону не обсуждаю. Даже по телефону чувствовалось, что очень не хочется Цанаве задерживаться на работе — возможно, у него были какие-то планы на вечер, но я торжественно пообещала, что задержу его совсем не надолго, и он, вздохнув, согласился.

Прогнозы мои оказались правильными. Цанава внимательно меня выслушал и тут же дал добро. Он направил меня к дежурному шифровальщику, которому я продиктовала текст письма к Берии. Берия либо сам уговорит Пономаренко, либо доложит Сталину. Вопрос-то очевидный (только не для Пономаренко — увы). Пока машина везла меня из здания Наркомата внутренних дел в командирское общежитие, я подумала, что при такой суете мне уже нужна не дежурная машина, а постоянно прикрепленная. Как бы намекнуть об этом товарищу Жукову? Потом я вспомнила еще об одном. В дивизии Окулова меня дожидается одна симпатичная вещица — отложенная мной винтовка СВТ-40 с оптическим прицелом. Раньше, когда я передвигалась на своих двоих, таскать ее с собой было как-то не с руки, но теперь я разъезжаю. И в машине место для винтовки вполне хватит. А запас карман не тянет. Значит, решено — сначала застолблю за собой постоянную машину, а потом смотаюсь в 85-ю дивизию и утяну оттуда винтовочку. Не забыть только найти в блокноте запись ее номера, чтобы не перепутать. Моя-то винтовочка пристрелянная.

С этими мыслями я доплелась до кровати и плюхнулась в нее, не раздеваясь. Пока лежала, в голову пришла мысль, что я, как в квесте, набираю разные бонусы в виде пистолетов, винтовки, автомашины. Есть даже лошадь, которой, к сожалению, мне так и не придется воспользоваться. Интересно, а вот звание лейтенанта госбезопасности можно рассматривать как бонус? Наверное, можно. Эти мысли меня несколько взбодрили, и сразу появились силы на то, чтобы совершить все положенные перед сном процедуры, чем я немедленно воспользовалась.

Утром, взяв в штабе дежурную машину, я первым делом рванула в НКВД за заявкой на взрывчатку, которую товарищ Цанава по договоренности со мной оставил у дежурного. Тут спохватилась, что нужна еще заявка на бойцов, для прикомандирования к НКВД. Этой заявки пока еще не было. Я не стала ждать и, прихватив только одну заявку, помчалась назад. Там передала заявку генералу Васильеву. Он с кислой миной прочитал ее два раза — выискивал, за что можно зацепиться. Кажется, нашел, потому что вскинул на меня победный взгляд, но, посмотрев на мое непроницаемое лицо, как-то сдулся и, вздохнув, подписал.

— Вот вам, товарищ Северова, ваша заявка, и уходите быстрее, пока я добрый.

— Большое спасибо, товарищ генерал. Убегаю.

И я действительно почти побежала к телефону доложить дежурному в НКВД, что с заявкой все в порядке. После этого сумела пробраться к товарищу Жукову и стала клянчить персональный автомобиль, напирая на то, что нужен он мне не для езды по магазинам, а исключительно для дела. Жуков на мою просьбу усмехнулся, но разрешение дал.

— Обратитесь к заместителю начальника штаба по тылу полковнику Виноградову. Он выделит. Доложите, что с письмом.

— Письмо вчера было одобрено товарищем Цанавой и тут же шифровкой отправлено по нужному адресу. По этому вопросу НКВД Белоруссии полностью на нашей стороне.

— Это хорошо. Будем надеяться, что и Москва будет на нашей стороне. Да, я тоже связывался с Москвой. Завтра к нам приедут сразу два инструктора: полковник Илья Григорьевич Старинов по партизанскому движению и по минно-взрывным работам и инженер Михаил Максимович Файнберг — этот только по минно-взрывным работам. Оба привезут образцы новых мин и начнут проводить занятия. Ответственный за их встречу и решение оргвопросов майор Коротыгин. А вы сообщите об их приезде товарищам Пономаренко и Цанаве.

— Так точно, товарищ Жуков. Немедленно сообщу.

— Еще, товарищ Северова, хочу напомнить, что контроль за процессом обучения бойцов с вас никто не снимал. Если мне не изменяет память, то по программе сегодня последний день теоретических занятий. Завтра я в Москве у товарища Сталина. А по возвращении хотел бы услышать ваш доклад.

Вот это да! С одной стороны, посещение 85-й стрелковой дивизии входит в мои планы, но с другой — как здесь заниматься согласованием? А, есть идея!

— Товарищ Жуков. Может быть, вы разрешите для практики часть обученных бойцов как раз выделить в помощь НКВД для борьбы с диверсантами? Времени осталось всего ничего. Вполне возможно, что массовая заброска вот-вот начнется, если уже не началась. Там при штабе товарища Окулова в качестве инструкторов работают бойцы НКВД. Вот они и наберут себе помощников.