– Спасибо, я понял.

Володя еще раз посмотрел на берег, затем на две карты, которые он достал из кармана:

– И вот как теперь что-то планировать? Ничего похожего на наши карты здесь нет!

– Обыкновенно планировать, – усмехнулся Маркус, – общая-то картина нам известна, а чтобы планировать, ее просто нужно уточнить разведкой на местности. Ребята вон уточнили, так что теперь нам эта бухта будет очень кстати, ведь сюда никакой шторм не доберется.

– Меня одно только удивляет, – сказал Саша и замолчал.

– И что же? – Володя не любил, когда приятель, по своей старинной привычке, мысль до конца не договаривал. Но за долгие годы привык к этой особенности «моторостроителя», тем более «не договаривал» Саша лишь тогда, когда ему самому мысль казалось не очень-то и заслуживающей внимания.

– Лично меня удивляет лишь то, что китайский коптер до сих пор не сдох. Вся остальная электроника сдохла, а он все еще живой.

– Не вся сдохла, у Лизы еще два компа работают. И сервер один.

– Компы твоя теща только в прошлом году из коробок достала, а сервер Маркус из четырех старых как-то восстановил, и от него разве что половина прежнего осталась.

– Не половина, – Маркус так и остался «немцем», привыкшим к точности формулировок. – Из восьми терабайт на нем остался один, причем на двух SSD, из ноутбуков сдохших вытащенных. И из восьми процессоров только два рабочих остались, так что гораздо меньше половины. А коптер – он хорошо если тысячу часов за все время налетал, да и то Леночка мотор его уже раза три чинила. И если быть совсем точным, то коптер не живой, а именно еще не до конца сдохший, у него…

– Маркус, отстань, зануда немецкая, – довольно заржал уже Саша, – главное, что в прошлом году ты карты исправил и сейчас мы спокойно выгрузимся. Ты лучше проследи: если твои ребята снова потопят мой грузовик, как в Рязани на тренировке, то я не их, я тебя заставлю его языком вылизывать.

– Для того и тренировались, чтобы больше не ронять его в воду. Вов, как думаешь, тебе много времени потребуется после того как бетон застынет?

– Я прикидывал… Мои парни тоже ведь тренировались, благо у жены было где. Яму они за день отроют, день на укладку арматуры и заливку фундамента. Полного застывания ждать не будем, через сутки… нет, через двое суток приступим. Первые метров тридцать точно за день пройдем, следующие – это уж как повезет, но, думаю, еще за пару суток справимся.

К мужчинам подошла Ангелика, одетая в связи с текущим моментом в свой белый кожаный мундир:

– Чего стоим? Кого ждем? Маркус, ты говорил, что тут местные жители должны набежать, а где они?

Маркус что-то пробурчал по-немецки и немедленно получил дружескую подзатылину от Володи:

– Неприлично разговаривать на незнакомом языке, стоя рядом с другими людьми.

– Я говорю, что ближайшие местные примерно в десяти километрах, на том конце бухты, где речка какая-то с гор течет. Просто Ангелика три года персидский учила, блеснуть им решила – а обломись!

– Я на всякий случай его учила, а не чтобы блистать, тем более в вашем обществе. Ровно так же, как на всякий случай Коля всю свою гвардию сюда приволок. Но ты говорил, что с местными придется плотно общаться, а где?

– На том конце бухты единственная речка поблизости, так что ты поедешь и будешь договариваться с ними о том, чтобы воду в речке они нам брать разрешили… мирно. Сегодня вряд ли уже, а завтра с утра… и сними ты свой пиджак, жарко же!

– А отлично мы тут разговариваем! – прервал общение немецкоговорящих товарищей Володя. – А я-то три дня думал, что сказать, речь торжественную готовил. Все же мы, наконец, сделали то, к чему готовились три года, а в результате обсуждаем всякую фигню.

– Торжественную речь ты ребятам на берегу скажешь, а нам работать нужно, – успокоил его Саша. – То есть Маркусу можно будет и отдохнуть… сколько ты сказал, примерно неделю получается? Все, спустили грузовик на берег, я побежал! Кто видел куда Лида делась?

В середине апреля двести пятьдесят восьмого года все снова собрались в одном месте. Но место было другое: Красная площадь в Москве. Там, возле Кремлевской стены, Лиза на торжественной церемонии открыла бюсты Веры Сергеевны и Михалыча. А после этого все отправились в Кремль, где в зале Теремного дворца, сделанном в Златоверхом теремке, был организован праздничный обед.

– Что-то, мне кажется, этот дворец не на месте стоит, – заметила Женя.

– Ну я же не собираюсь в Кремль вкорячивать Дворец съездов, – ответила ей Катя, – место есть, а дворец красивый, пусть его со всех сторон люди разглядывают.

– Кать, я совсем не понимаю, зачем ты тут, в Кремле, все это строишь. И даже про сам Кремль не понимаю, зачем он нам, – поинтересовалась подошедшая к ним Лера. – То есть если для красоты, то местные её просто не поймут…

– Во-первых, поймут, еще как поймут. Я на втором этаже, как и в оригинальном дворе, художественные мастерские устроила, так ребят оттуда вечером пинками выгонять приходится, все они стараются побыстрее красоту навести. Здесь стены расписывали – так меньше чем за месяц уложились, потому что им самим нравилось что они делают. А во-вторых, это всем нам нужно. Сколько бы времени ни прошло, а для нас Москва – это не просто слово, для нас Москва – это город, в котором Кремль. В котором стоит Большой Кремлевский дворец, Грановитая палата, Арсенал… Где куранты на Спасской башне отмечают наступление Нового года.

– Царь-колокол и Царь-пушку тоже сюда поставишь? – усмехнулась Лера.

– Это вряд ли. Просто потому что никаких церквей и храмов сюда тоже втыкать не собираюсь. Так что колокол будет просто не к месту, а пушка… Вот ее народ точно не поймет.

Лера что-то еще хотела сказать, но ее отвлек громкий разговор, донесшийся с «гульбища», причем солировала там Лиза:

– Так, молодые люди, идите вы оба в задницу со своими бредовыми идеями!

– Это почему это бредовыми? – с вызовом спросил Саша, хотя голос его был заметно тише Лизиного.

– Потому что потому! Никаких грузовиков с дизелями ты делать не будешь, и завод перестраивать не будешь! А ты, Маркус, расшивы будешь строить впредь исключительно с дровяными моторами!

Лере услышанное не понравилось. Не из-за сути, она вообще не понимала, о чем речь идет – но старая подруга часто после таких, на повышенных тонах, разговоров пила валерьянку и впадала в депрессивное состояние из-за того, что «не сумела без ругани объяснить другим простые вещи». Поэтому учительница поспешила выйти:

– Лиза, я подозреваю, что эти оболтусы уже поняли, за что ты их костеришь. Но мне тоже это интересно, так что расскажи то же самое, но так, чтобы и я все поняла. Что эти юноши наделали?

– Пока еще ничего. Но собрались выпускать грузовики с дизельными моторами и корабли все с ними строить!

– Лиза, я всего лишь историк, а не инженер. Что в этом плохого? Если я не путаю, то корабли с дизелями плавают быстрее…

– Тут не надо быть инженером. Просто парни забыли главный завет Михалыча: цивилизация – это в первую очередь энергетика. Которая вовсе не ограничивается электростанциями. У нас только тракторов разных почти восемьсот штук…

– На почти триста тысяч человек не густо…

– Не перебивай. Еще полтораста «рязанок» с дизелями, две сотни уже больших судов. И все это моторизованное хозяйство ежесуточно – это если в среднем за год считать – сжигает по шестьдесят с лишним тонн топлива. А еще почти десять сжигают локомотивы на железной дороге.

– Ну допустим…

– Чтобы его сделать, мы тратим восемьсот пятьдесят тонн нашего бурого угля: установку в Касимове считать не будем, она и один трактор хорошо если на полдня работы топливом обеспечит.

– Продолжай, я внимательно слушаю… хочется все же понять в чем дело.

– Этот уголь у нас добывают почти восемьсот человек…

– Стоп, я насколько помню, забойщик в шахте больше десяти тонн за день рубит…