Еще через минуту ППД превратился в кучку частей, аккуратно разложенных на запасной байковой портянке.

К счастью, время почти не попортило пистолет-пулемет, если не считать слегка тронутых коррозией внешних деталей.

Иван предвкушающе вздохнул, тщательно вымыл руки и принялся драить автомат.

Драил истово, с настоящим наслаждением, получая нешуточное удовольствие. И даже сгоряча суть не саданул Мамеда, из любопытства прикоснувшегося к затвору своими грязными пальцами.

Закончив и удовлетворенно хмыкнув, Ваня собрал оружие, щелкнул затвором, но тут по траншее пронесся глухой ропот:

– Командирский блиндаж накрыло!!!

Повинуясь общему ажиотажу, Ваня повесил ППД на плечо и ринулся к блиндажу, и прибежал в числе первых, благо он находился рядом.

Позиции штрафбату достались от предшественников, неизвестные бойцы укрытия построили на совесть. Траншеи полного профиля и блиндажи в два наката, вдобавок покрытые полуметровым слоем земли, казались надежными и долговечными.

Командирский блиндаж выдержал прямое попадание, но…

Но землю сверху разметало, а накаты треснули словно спички и сложились внутрь.

– Ебать… – дружно ахнули штрафники и тут же, словно муравьи принялись растаскивать поломанные бревна.

Продолжавшийся обстрел никого не беспокоил, на него просто не обращали внимание.

Через несколько минут извлекли ротного. Майор слабо подёргивал руками ногами, словно лягушка и сипло матерился. За исключением ободранного лба и припухшего, кровоточащего носа он выглядел полностью целым и невредимым.

Следом за ним достали ординарца командира роты, разбитного молдаванина Семку, фамилию которого никто не мог выговорить. От Семки целыми осталась только голова, ноги и руки, а туловище сплющило в лепешку.

Последним выковыряли политрука. Черного от пыли, внешне невредимого и целого, но без сознания.

– Твою мать, где этот Гришка?!!

– Балакирев, сюда, твою мать!..

– Да где этот ебучий санинструктор…

– Санинструктор…

Ваня послушал гомон штрафников, поколебался и с некой мстительностью отвесил Уланову полновесную пощечину. А потом сразу вторую, уже с другой руки.

Политрук вдруг громко чихнул, открыл глаза, но вместо благодарности цепко схватил ППД висевший у Вани на шее и быстро зашевелил потрескавшимися до крови губами.

– Откуда? Где вы взяли автомат, красноармеец Куприн? Вам не положено…

Ивану тут же захотелось прикладом этого автомата политрука и добить.

К счастью, автомат Уланов не отобрал, хотя по глазам политрука было видно, что тот явно собирается это сделать.

И отобрал бы, но, скорее всего, помог случай.

Но случай этот наступил чуть позже, на следующий день после атаки.

От госпитализации ротный с политруком категорически отказались, хотя оба оказались неслабо контужены.

Штрафники, не скрываясь, за это ими гордились. Мол, железные у нас командиры, не бросили, не сбежали, остались со всеми.

Да и у самого Ивана крепко прибавилось уважения к командному составу. Впрочем, он всегда отвал им должное, потому что прекрасно понимал, что командовать штрафниками, работа явно не сахар. И не из-за специфического контингента, а потому что командный состав шел вместе с ними на явную смерть, хотя при этом оставался не осужденными.

На следующее утро взводный уверенно пообещал скоро отпустить Ивана с Петрухой на снайперскую охоту. Но как это водится на войне, все очень быстро поменялось…

Сначала в роту прибыла делегация очередного начальства, а после его убытия прибежал Рощин и потащил Ваню с якутом, в наскоро отремонтированный командирский блиндаж.

– Снайперы, мать вашу… – угрюмо прокомментировал ротный их прибытие, после чего так же неприязненно глянул на взводного. – Хорошо, а теперь скажи, кто будет головой отвечать, если они не вернутся?

– Вернутся! – уверенно ответил Рощин. – Молотки, парни. Я отвечаю.

– Молотки, они… – недоверчиво хмыкнул себе под нос майор. – Он будет отвечать, видите ли…

Выглядел ротный страшновато. Нос сильно распух и напоминал собой грушу, под обоими глазами налился шикарный синяк, занимая почти все лицо, а левый глаз вместе со скулой постоянно мелко дергался.

При разговоре присутствовал особист и политрук, но они молчали. Уланов смотрелся чуть получше майора, но тоже весьма печально. Огурцов не пострадал вообще, так как во время попадания снаряда в блиндаж где-то шастал.

– Скажут, что дезертировали, – продолжил бурчать командир роты, но потом прихлопнул ладонью по столу и обратил внимание на особиста. – Что вы скажете?

Тот неопределенно пожал плечами и так же неопределенно высказался:

– Прямого запрета нет. Но есть прямое распоряжение командования дивизии. Так что решайте сами. Я не против.

Рощин расцвел лицом, а майор наоборот, еще больше посмурнел.

Ваня уже было подумал, что снайперская охота накрылась женским половым органом, но ротный неожиданно для него резко бросил.

– Хер с вами.

Но как очень скоро выяснилось, речь шла не совсем не о немецких снайперах. А точнее, не о них.

Взводный окинул строгим взглядом Ваню с Петрухой и отчеканил:

– Слушай боевой приказ, красноармейцы. Необходимо взять языка!

«Чего? – прямо взвыл инстинкт самосохранения в голове и Ивана. – Чего? Какой нахер язык? Мы так не договаривались. Вы чего, совсем охренели? Сами лезьте в окопы к фрицам, собаки сутулые…».

Раньше он думал, что языков берут специально подготовленные люди, вроде «волкодавов» Сильверстова и от полученного приказа получил образцово-показательный когнитивный диссонанс. А если выразится проще, вообще охренел.

Весь его прошлый опыт выживания прямо намекал, что этот приказ из ряда невыполнимых. Одно дело, когда ты уже находишься в тылу, а совсем другое, когда туда еще необходимо перебраться. Опять же, даже если получится кого-то поймать, что тоже из области фантастики, то вытащить пленного к своим еще сложней. И даже без языка простой выйти, та еще задача.

Но совершенно неожиданно для себя озвучил совершенно другое.

– Есть взять языка!

Петруха промолчал, но на его каменной морде никакого несогласия с приказом тоже не отобразилось.

– Кто еще пойдет в составе группы? – с подчеркнутым интересом поинтересовался особист у взводного.

– Демьяненко… – Рощин ненадолго задумался. – Демьяненко и… пожалуй, красноармеец Аллахвердиев. Они все из одного отделения, уже сработались. Четверых хватит. Командиром группы назначаю… красноармейца Куприна.

Ваня доверие не оценил от слова совсем.

Причина, по которой за языком послали простых солдат, прояснилась уже в траншее. Оказывается, командование отдало общий приказ командирам подразделений, любой ценой взять как можно больше пленных. Штрафникам прямо никто задачу не ставил, но тут проявил инициативу сам взводный.

– Мне надо, парни, – по-простому объяснил он. – Очень надо. Лично мне. Сделаете все правильно, притащите фрица – обещаю, лично подам рапорт о снятии сроков. И добьюсь, чтобы вас реабилитировали. Сделаете?

Вопрос звучал риторически, поэтому Ваня отвечать на него не стал.

Впрочем, Рощин ответа не ждал и сразу принялся за инструктаж.

– Вон там есть лощинка. Видите, вон там, левее подбитого танка. Проскочите по ней. Через три часа пройдет артналет, и немцы отвлекутся. На рожон не лезьте. Если не получится взять в эту ночь, сидите на нейтралке до следующей ночи. Но послезавтра под утро выходите в любом случае тем же путем. Я буду ждать. Сам бы с вами пошел, но меня никто не пустит. Все понятно?

Ивану сразу все стало ясно. Но несмотря на злость, здоровый карьеризм командира никакого отрицания не вызвал. Все люди, в том числе и командиры. Правда в обещание Рощина подать рапорт на снятие срока Иван не поверил. Вернее, не поверил в то, что его удовлетворят.

Комод воспринял новость спокойно, но со свойственной ему практичностью и под это дело выпросил у взводного еще сухпая и даже выпивки.