— Ну, допустим…

— А заодно ты, как единственный у нас строитель с опытом постройки ядерных объектов, посмотри ТЗ группы Толи Щербакова. Ты-то пока спроектировал одну лишь электростанцию, а чтобы она работала, там нужно еще всякого разного раз в пять больше построить. Ребята-то всего лишь химики, они в строительстве понимают чуть меньше чем вообще ничего — а нужно все сделать правильно. На века. Посмотришь?

— Посмотрю. И, наверное, сделаю, хотя ты и зараза…

Катя, послушав выступления, повернулась к мужу:

— Я тут, конечно, человек практически посторонний, но тебе не кажется, что пора уже взять ремень и детям ума вложить через заднее место?

— Раньше надо было вкладывать — однако это ты их в детстве баловала, а теперь претензии ко мне предъявляешь? Но Катя права: загадить планету мы и без реактора успеем. Так что все работы по графитовым реакторам закрываем, хотя бы потому что на всех урана не хватит…

Глеб Коваль свой трудовой путь начал на небольшом заводике, выстроено в крошечном городке Коврове. В городе было четыре — и тоже крошечных — завода: кирпичный, цементно-известковый, столярно-мебельный и тот заводик, на котором теперь предстояло трудиться Глебу. Очень непростой заводик, хотя его официальное название звучало более чем обычно: «бочко-тарный завод Министерства пищевой промышленности». Вот только бочки и иную «тару» заводу предстояло делать не самую простую: в планах производства завода числились молочные цистерны из нержавеющей стали, предназначенные для установки на различные автомобили, бочки из той же нержавейки и алюминиевые для иных «пищевых продуктов» (главным образом для масла, в которых указанное масло предполагалось возить из Рима), а так же металлические (и стальные, и титановые) термосы. Причем к моменту прихода на завод Глеба завод уже выпускал, хотя и немного, и цистерны, и бочки стальные, и даже стальные термосы — а вот «специалиста по титану» на заводе еще не было. Пока не было, так что Глебу и предстояло стать этим самым специалистом.

То есть в какой-то степени он уже был специалистом по сварке титана, во время учебы он принимал самое непосредственное участие в изготовлении огромных сварных балок для Парка Мнемозины. Но там на заводе было для такой сварки все приспособлено, включая очень непростую аргоновую камеру, куда балку запихивали по частям — а тут ему предстояло самому разработать и нужное оборудование, и технологию сварки тонких титановых листов.

Когда Глеб закончил учебу и дома праздновал получение диплома, он все же пожаловался бабушке Яне, что не совсем понимает зачем вообще нужны титановые бочки. Бабушка позвонила дяде Володе, поговорила с ним пару минут, а затем загадочно сказала:

— Бочки титановые тоже нужны, но гораздо нужнее будет научиться именно делать такие бочки. Так что давай, внучек, трудись, и постарайся не опозорить фамилию!

И хотя говорила она насчет «не опозорить» как бы в шутку, но старшему ее внуку пришлось изрядно поднапрячься, чтобы ей действительно не было за него стыдно. Успешно поднапрячься: за полтора года он построил на заводе новенький цех, оснащенный по последнему слову техники, и титановые бочки разного размера и назначения шли оттуда практически без брака. Но оказалось, что это действительно было лишь «учебой»: сейчас Глеб сидел в кабинете дяди Вовы и внимательно разглядывал чертежи новых «изделий». А когда он поднял глаза от чертежей, дядя Володя с легкой улыбкой сказал:

— Мне не просто нужно, чтобы ты сварил эти емкости. Мне нужно, чтобы ты организовал на своем заводе производство, на котором они будут выпускаться по несколько штук в неделю…

На празднование Нового двести восемьдесят второго года в Школе — а точнее, в старом Лизином доме — вобралась вся очень немаленькая семья. А старшая Вовина дочь, в очередной раз потискав своих (и не совсем своих) внуков, с усмешкой обратилась к Вовиной жене, что-то доделывающей на кухне:

— Ну вот и ты теперь стала прабабушкой, а то один папа в прадедах ходил, а ты все молодилась, как и я просто бабкой была!

— Поиздевайся еще! Зато у меня теперь есть серьезный шанс и звание прапрабабки примерить. А зачем пришла? Просто поиздеваться… в смысле поздравить, до ужина что-то украсть из холодильника или дело какое есть важное?

— Конечно поиздеваться! Мы тут в плановом порядке добрались до Омска, теперь мост нужно через Иртыш строить. Я поинтересоваться хочу: у тебя случайно по омскому мосту никаких материалов не завалялось?

— Погляжу в альбомах Михалыча, ведь там мост вроде еще до революции строился. А какой он должен быть длины?

— Чуть больше шестисот метров. Точнее, чуть меньше семисот.

— Ладно, приноси карты, результаты исследований грунтов…

— Я как раз об этом и спрашиваю: если предки уже один раз выбрали, где мост лучше строить, то наверное нам и выпендриваться не придется?

— Забудь. Почти две тысячи лет прошло, там река всё десять раз успела смыть и обратно намыть, так что исследования предков тут не помогут. Но кое в чём старшее поколение помощь все же оказать может: у нас пролет на сто двадцать пять метров уже двенадцать раз в серии повторён, так что можешь сразу новые такие же заказывать. Пока сделают, пока то-сё — как раз и место под мост выбрать успеют, и, может быть, быки и опоры начнут ставить. Года два на этом сэкономишь.

— Ну, допустим, по шесть пролетов на путь… мало окажется, то там короткие, метров до пятидесяти, по краям добавим…

— По шесть пролетов? — поинтересовалась старшая Катя, выделив голосом слово «по». — Ты собираешься мост через Иртыш сразу двухпутный ставить?

— А кто говорил, что строить надо сразу на века? Сталь у нас в изобилии, цемента в избытке.

— Мосты только на сто лет ставят. Хотя, если мы и дальше в Сибирь двигаться хотим…

— А мы очень хотим. То есть и в Сибирь тоже…

Омск, как и любой другой приличный город, «начался» со строительства хлебозавода. То есть если город был относительно небольшим, в котором взрослого населения было менее десяти тысяч, то первым делом в городе возводили небольшую пекарню, затем рядом ставили зернохранилище на три-четыре тысячи тонн зерна и мельницу — ну а потом строилось все остальное. Но опять же, «все остальное» строить начинали с трактороремонтной мастерской (или, точнее, с этой мастерской начинали строить машинно-тракторную станцию) — просто потому, что в хранилище зерно само по себе не появляется, его сначала требуется вырастить и собрать. Во время этой стройки вокруг возводимого города быстро-быстро ставилось несколько деревень, от которых к городу прокладывались проезжие хотя бы в сухую погоду дороги — и на этом «нулевой цикл» заканчивался.

Но так как изначально предполагалось, что в Омске населения будет несколько больше указанной величины, то был выстроен уже «нормальный хлебозавод» с четырьмя «хлебопекарными» печами, возле него поднялся элеватор уже на двадцать пять тысяч тонн зерна, а МТС в городе вообще ставить не стали. По той простой причине, что вдоль железной дороги из Тюмени как раз «небольших городков» со всей требуемой инфраструктурой было выстроено двенадцать штук, которые полностью обеспечивали потребности в сельской механизации для всех ста с лишним деревень. А прочие потребности пока удовлетворяла Тюмень, хотя и несколько «опосредованно»: в Томске на небольшом механическом заводе начали выпуск механизмов для добычи торфа и изготовления из него торфяных брикетов. Торфяных болот-то вокруг было очень много, а знаменитая тюменская нефть… ну, пока никто не научился бурить скважины глубиной в полтора-два километра.

Когда только составлялись планы постройки дороги к будущему Омску, Катя закладывала в план «дровяную» местную энергетику, то есть электростанции, работающие на пелетах, но оказалось, что главной российской «дровяной» культуры — то есть березы — в местных лесах почти не было. Да и леса были очень даже не сплошными, а так — что-то вроде лесостепи (причем степи было заметно больше), и составляющие основу тутошней древесной растительности осины в качестве дров можно было и не рассматривать. Так что пока тут торф — главное энергетическое богатство!