— Махнем не глядя!

На глубине около метра комки мумиё стали попадаться чаще — и на сортировку отправили еще и рыжего. На четвертом мешке Гай таки сорвал мозоли на руках, и попросился поменяться — всё-таки до медвежьих лапищ с ороговевшей ладонью и когтями его вполне человеческим конечностям было далеко.

Возможно, орудовать голыми руками с сорванными мозолями в красноватой мутной жиже, которую по-ошибке называли тут водой было и не лучшей идеей — но пятый мешок вместе с рыжим он наполнил. А уже потом принялся дуть на ладони и материться.

— Вот и посмотрим, из какого теста наш Гай, — буркнул дядя Миша. — Если у него завтра ручки отвалятся — значит зря он с нами связался. Хватайте мешки, медвежатки. Потащили!

Дон был в явном удивлении. Завидев сгорбленные фигуры рашенов и еле волочащего ноги Кормака с мешками за спиной он восхищенно ругнулся и крикнул:

— Эй, гляньте как нужно работать!

Модификанты сгрудились вокруг конвейера, который как раз отправлял в ненасытную глотку приемника порцию мумиё — довольно много, но по сравнению с грудой горной смолы, которую высыпали на ленту транспортера медвежатки — это выглядело несерьезно. Одна четвертая от объема, не больше.

Приемник пиликнул, поглотив модификантскую добычу и выдал на экран цифры — 44 килограмма 922 грамма. И зажужжал, подвигая к себе намытые тройками маслянистые комки.

— Гляньте, а? Сто девяносто шесть килограмм! За двенадцать часов! Впятером!

Гай ошалело помотал головой — двенадцать часов — это сильно. Вот это работнули! Что значит — компания и мотивация. А вот рашены такой новости не удивились — то ли для них это было в порядке вещей, то ли в принципе удивляться было не в их традициях.

— Конвейер можно посмотреть? — спросил белый.

— Ну, у вас еще четыре кило так-то, — зловредный Дон не мог не напомнить об этом. — Четыре кило — это восемьдесят литров чистой питьевой воды, чтобы вы себе представляли. Но я впечатлен вашими трудовыми подвигами, и скажу прямо — вот эта ваша отгрузка сейчас мне очень к месту…

— Дорога ложка к обеду, да? — проворчал дядя Миша.

Он вообще любил поговорки, как выяснилось. И пока медвежатки разве что не облизывали внутреннюю конструкцию конвейера, он балагурил с модификантами о житье-бытье, щедро пересыпая свою речь рашенским и межпланетным фольклором.

Гай просто сел на землю, привалился спиной к скале и прикрыл глаза — он смертельно устал. И когда рядом с ним кто-то присел, он даже не среагировал.

— Так что, твое величество, как выбираться будешь — меня с собой возьмешь? — это был Дум-Дум, совершенно точно.

Гай открыл один глаз.

— Я слышал — с Ярра выдачи нет. Новая жизнь, учеба, участок земли… Мне подходит!

Гай открыл второй глаз.

— Ты сейчас серьезно? — спросил он бывшего пирата.

— У меня было время кое-что обдумать. И было время почитать о твоих подвигах — тут-то я недавно, так что… Если уж ты оказался на Жмыхе — тут совершенно точно всё пойдет к черту, а ты из этого бардака выкрутишься и вытащишь тех, кто будет с тобой.

— Мне бы твою уверенность… — глухо проговорил его величество монарх Ярра Гай Джедидайя Кормак.

Он слишком хорошо помнил Дюплесси, и чувство бессилия, когда скафандр сковал его по рукам и ногам, оставляя на милость победителя. Вот она, милость — Разлом и мумиё. И подсохшие мозоли на руках.

— Так возьмешь? — настаивал Думбийя.

Гай устало кивнул и закрыл глаза.

Конвейер они починили. Только не тот, что был ближе к убежищу одноглазого, а другой — в двухстах метрах от приснопамятного ручейка. После прибытия свежей партии каторжан страсти уже почти улеглись — и киборги не горели желанием устраивать разборки с угрозой для собственной жизни. И гнать на убой людей тоже не хотели — это была рабочая сила, в конце концов! Так что тройки решили разбить лагерь прямо у прииска.

Рыжий и белый, все измазанные в машинном масле, вручную пытались установить коленвал и еще какие-то детали, снятые с другого неисправного конвейера. Без нужных инструментов это было очень сложно — но они справлялись. Гай с вытаращенными глазами смотрел, как они без гаечных ключей скручивают детали — просто покрепче ухватившись пальцами. Он тоже участвовал в процессе — то подержать, это подать.

Остальные потихоньку осваивали прииск — латали желоб, обустраивали зарождающийся карьер. Гай, разбавляя нудную работу, строил планы, и думал, как бы это подкатить к дяде Мише с обсуждением — поскольку без помощи седого медведа его проекты и яйца выеденного не стоили.

— На каких условиях вы принимаете к себе? — прозвучал над самым ухом голос Фредди.

Гай от неожиданности влепил ему хорошую оплеуху, и киборг покатился кубарем по земле. Он подкрался по отвесной стене, по-паучьи перебирая конечностями и цепляясь за мельчайшие трещинки своими руками и ногами-ножницами.

— Истеричка! — обиженно заявил киборг. — Я нормально спросил, тут люди интересуются — а ты дерешься!

— Он у нас такой! — выбрался из-под конвейера рыжий. — Только и ждет, как кому-нибудь по мордасам надавать. Дикарь!

— Вот-вот! А я нормальный вопрос задал! От киборгов к нам три бригады просится на прииск, если медикаменты выделять будем и под крышу возьмем.

— Это с чего это они таким доверием к нам воспылали? У нас вкалывать нужно будет! — прищурился рыжий.

— А у них тут другого выхода нет. Модификанты четверок к себе не берут, у киборгов — сдохнешь в ближайшие пару месяцев… А тут — вы. Сила!

Дядя Миша подошел поближе, прислушиваясь, и на последних словах довольно ударил себя в грудь:

— Кондопога!

Медвежата нестройно подхватили:

— Кондопога-а-а-а!!!

Гай только затылок почесал — его план начинал приобретать вполне реальные очертания.

Время — вот самая главная сложность в Разломе. Огромное табло, отмерявшее минуты и часы, висело на отвесном утесе, на высоте сотни метров. Красные, геометрические, древнего дизайна цифры отсчитывали двадцать пять часов по шестьдесят минут, достигали значения в 00:00 и все начиналось заново. Одноглазый, который уверял, что провел здесь пять лет, имел в виду летоисчисление Кондопоги — период обращения этой планеты вокруг своего светила составлял 202 дня — так что считая стандартными годами старой Терры — он пробыл в Разломе примерно три года. Рашен отмечал каждый день черточкой на стене — и у него уже получился целый орнамент.

Гай пытался понять — сколько времени прошло с того момента, как Админ уделал их на Дюплесси — и подкатил с этим вопросом к одноглазому.

— Так, ну, никаких мехов я не помню. Я-то новости читал, и хотя мне насрать на ваш сектор Атлантик со всей вашей Конфедерацией — такое я бы не пропустил. Говоришь, ОБЧР-ы на Ред Сокс? Ахахаха, а вот нехрен кино снимать как их Готэм постоянно кто-то уничтожает! Дождались, неженки! — радовался рашен. Он водил пальцем по стене с насечками и ткнул пальцем в одну из них. — Вот! Вот здесь вы появились, хотя может я дней десять и пропустил — я ведь на цепи сидел, по милости этой падлы мистера Скрупа. И человек был — дерьмо, и печенка у него на вкус — такая же. Тьфу!

У Гая отлегло от сердца — по всему выходило, что проваландался в анабиозе он не больше полугода. Один из потаенных ужасов — проснуться лет через пятьдесят, когда все родные или близкие или состарились, или умерли, или их жизнь ушла настолько далеко вперед, что появление молодого и ничуть не изменившегося Гая Кормака вызвало бы сплошное недоумение и неловкость. Лучше уж скрыться на другом конце освоенного космоса и не отсвечивать — чтоб не портить людям жизнь. Полгода — это не так страшно! Досчитав еще сто пятьдесят насечек до сегодняшнего дня, парень окончательно выдохнул — в общем получался примерно год.

Год — это, конечно, много. Но — не критично. Не такой народ нынче на Ярре подобрался, чтобы за год всё профукать. Крюгер, Ллевелин, Зборовски, Давыд Маркович и остальные — цепко будут держать систему, и не отдадут ее ни за какие коврижки. А Эбигайль… Эх! Год — это и правда много. Бог знает, как всё сложится… В любом случае — он обещал ей вернуться — и вернется. Даже если на это нужно будет потратить еще один год.