Повар был похож на затравленного зверя. Он издал приглушённый стон.

- Ладно! – решился он, наконец, и сунул обе руки в карманы.

Офицер тут же наставил на него пистолет. Однако азиат его даже не заметил.

Через секунду на журнальный столик упали четыре полиэтиленовых пакета, набитых ярко-жёлтой смесью.

- Золото дракона! – усмехнулся офицер.

- Что это? – заинтересовалась, подавшись вперёд, Анна Николаевна. – Специи?

- Нет, - ответил офицер. – Кое-что другое. Ты сегодня их купил? – спросил он повара.

- А то когда же?! – огрызнулся тот.

Вид у него был перепуганный и злой одновременно.

- Вряд ли это имеет отношение к нашему делу, Ваше Сиятельство, - проговорил офицер.

Я разочарованно кивнул. Пожалуй, пришло время поговорить с Девятаевым – тем самым, которому покойный так горячо нахваливал своего секретаря.

Через четверть часа мы выехали на заставленную машинами площадь и, обогнув её, устремились к Геолого-географическому институту. Справа мелькали тополя с опиленными ветками, похожие на поставленные вертикально веники, скамейки с сидевшими на них людьми и прохожие, прогуливающиеся по гравийной дорожке. Мой взгляд упал на женщину с ребёнком: девочка шла маленькими ножками по каменному бордюру фонтана, держась за мамину руку и повизгивая от удовольствия. Три другие руки описывали в воздухе сложные кульбиты, помогая малышке удерживать равновесие.

Наш кортеж вылетел на главную дорогу и свернул к парковке перед длинным шестиэтажным зданием, облицованным серым гранитом.

Оставив машину в трёх метрах от центрального входа, я с охраной вошёл в здание Геолого-географического института.

На большой мраморной табличке слева было написано, что учреждение было построено ещё в конце девятнадцатого века, во время войны часть его помещений использовали под склады с гуманитарной помощью. Подвалы служили бомбоубежищем. Затем, в конце двадцатого века их арендовали магазины. Сейчас остался только один – книжный, с большой вывеской, с одной стороны которой красовалась покрытая тонкими неоновыми трубками карта мира.

Оторвавшись от таблички, я огляделся.

Холл имел площадь почти сто квадратных метров, и его пол представлял собой мозаику, изображающую различные континенты, причём с одной стороны материки ещё не разошлись и были единой сушей, а с другой можно было разглядеть современную карту. Между частичками мозаики блестели отполированные подошвами латунные прожилки.

С потолка свисали массивные люстры на толстых цепях, внутри высоких белых плафонов цилиндрической формы виднелись спиралевидные энергосберегающие лампы. Они заливали холл мертвенным светом, придавая мраморным колоннам, расположенным вдоль стен, ещё более строгий и торжественный вид.

Я приблизился к стеклянной будке консьержки. Она разгадывала кроссворд, старательно вписывая буквы в клеточки карандашом. За спиной у неё висел большой полиграфический план института, на котором были отмечены входы, выходы, номера аудиторий и маршруты эвакуации.

- Добрый день, где я могу найти профессора Девятаева? – спросил я, заглянув в окошко.

Консьержка нехотя подняла голову, поглядела на меня секунд пять, затем посмотрела на вышитый с левой стороны груди герб и встрепенулась.

- Простите, Ваше Сиятельство, не сразу сообразила… - пробормотала она, резко поднявшись со стула, и придвинула к себе линованную тетрадь. Дрожащей рукой перевернула пару страниц. - Его кабинет на четвёртом этаже. Номер восемьдесят семь. Советую воспользоваться лифтом, - она указала на прозрачные двери в конце холла, где стояли две оживлённо переговаривающиеся девушки.

- Благодарю, - кивнул я и направился к лифтам.

Их было два. Пока я шёл, девушки уехали, а соседний лифт оказался занят. Пришлось ждать пару минут, пока кабина придёт снова. Когда плексигласовые двери с грохотом открылись, мы вошли, и Ирина нажала кнопку четвёртого этажа.

Лифт поднимался с тоскливым скрежетом. Его стоило отрегулировать. За прозрачной дверью кабины были видны поднимающиеся и опускающиеся пучки кабелей, скользили стальные тросы.

Лифт, в котором мы ехали, разминулся со вторым, опускавшимся навстречу. Свет неоновой лампы выхватил из полумрака шахты худощавого мужчину в свободной мешковатой куртке и черной бейсболке. На лице у него резко выделялись круглые очки с зелёными стёклами.

Проезжая мимо нашей кабины, мужчина вынул правую руку из кармана и, поднеся её ко рту, несколько раз сильно кашлянул. Неприятный звук глухо разнёсся по шахте. Я подумал, что человеку не мешало бы показаться врачу.

Лифты плавно разминулись, и через пару секунд мы вышли на четвёртом этаже. Здесь царил полумрак, горели только небольшие круглые лампочки, установленные почти под самым потолком. Они явно были не способны победить темноту.

По коридору торопливо проходили люди с книгами и документами – институт продолжал жить своей фанатичной жизнью.

Я двинулся вдоль дверей с пластиковыми табличками, на которых прессом были выбиты номера аудиторий. Миновав «85» и «86» кабинеты, остановился перед дверью с числом «87». Здесь, под табличкой с номером, была прибита ещё одна, гласившая: «Профессор Девятаев В.П. Часы приёма: с 12.00 до 20.00». Я громко постучал. Не дождавшись ответа, толкнул дверь, и она неожиданно легко открылась.

Войдя, я оказался в небольшой комнате, заставленной металлическими стеллажами с книгами. Здесь же был стол, на котором стопками лежали бумажные папки, перевязанные тесёмками. На стене висел барометр с медным корпусом, довольно старый. Окно было закрыто, жалюзи подняты до середины. Под самым потолком виднелась белая пластиковая решётка вентиляционной шахты. Оттуда доносился тихий гул – работал вентилятор.

- Профессор Девятаев?! – громко позвал я, проходя на середину комнаты. - Вы здесь?

Ни звука. Мне вдруг показалось, что вокруг очень тихо – только гудит вентилятор над головой.

Дверь, обтянутая коленкором, вела в соседнее помещение. Вероятно, там и был рабочий кабинет профессора. Я побарабанил костяшками пальцев по косяку и, не дожидаясь ответа, вошёл.

О, чёрт!

Это действительно был кабинет профессора. Перед большим окном с задёрнутыми шторами стоял ореховый стол, покрытый зелёным сукном и заставленный канцелярскими принадлежностями. За ним было рабочее кресло с высокой спинкой, обтянутое блестящей чёрной кожей, а на нём, свесившись на бок, сидел сам профессор – мёртвый, с большим красным пятном на левой стороне груди. Рот у него был заклеен скотчем. Послуживший орудием убийства окровавленный нож или, вернее, кинжал, валялся на полу.

Проклиная всё на свете, я подошёл и приложил два пальца к запястью Девятаева. Пульса не было. Очевидно, удар пришёлся в самое сердце, вызвав мгновенную смерть. Кровь была совсем свежей, она ещё текла из раны. Значит, убийца ушёл недавно, возможно, перед самым нашим появлением.

Вспомнился кашляющий мужчина в лифте. Глупости, конечно. Это мог сделать, кто угодно. Тем более, здесь есть ещё по меньшей мере две лестницы, по которым мог спуститься убийца. Да и очкарика всё равно уже не догонишь. Особенно если это был преступник.

Я присел, чтобы рассмотреть орудие убийства. Это был стилет с тонким и узким лезвием вроде тех, что в Испании называли «кинжалами милосердия» - их использовали, чтобы приканчивать раненых противников ударом в прорезь забрала. Рукоять была бронзовой, с костяными инкрустациями. Такому предмету место, скорее, в частной коллекции. На месте убийцы я выбрал бы что-нибудь попроще.

Осенённый догадкой, я выпрямился и тщательно обыскал стол профессора. Как он я и предполагал, справа обнаружилась стопка вскрытых по краю конвертов, а вот ножа для бумаг не оказалось. Вполне возможно, профессор держал для канцелярских целей экзотический кинжал, которым и воспользовался находчивый убийца.

Мой взгляд упал на ящики стола. Верхний был открыт, из замочной скважины торчал ключ. Осторожно подцепив ящик снизу, я выдвинул его до конца. Внутри лежали бумаги. Если убийца взял отсюда что-то, то оставшееся вряд ли представляет для меня или полиции интерес. Нужно проверить всё на отпечатки и ключ тоже – тогда станет ясно, кто открыл ящик: профессор или убийца.