Иван зажмурил глаза и приготовился умереть.

Тело постепенно уходило в трясину, вода уже сомкнулась над головой, но Иван, к своему дикому удивлению, почему-то все еще оставался жив.

А потом, кто-то резко выдернул его за шиворот на белый свет.

– А-а-ааа! – заорал Ваня, со свистом, бешено втягивая в легкие воздух.

– Сево клисись? – невозмутимо поинтересовался Петруха. – Сасем в болоте ласил? Совсем дулак?

– Сам дулак! – обиделся Иван, бултыхая руками по черной воде. – Вот как дам, сейчас, скотина плоскомордая…

Петруха не обиделся и методично вытащил из трясины всех. Как оказалось, совсем рядом под ногами была твердая земля.

Еще через несколько минут антиснайперская группа в полном составе переползла к избушке.

Единственный оставшийся в живых немец валялся без сознания, очередь Ивана раздробила ему колени.

Пленному перетянули ноги жгутами и тут же забыли о нем, потому что всех переполняла радость от неожиданного спасения.

Мыкола, хранитель запасов антиснайперской группы, тут же выкатил флягу со спиртом.

Иван хватил добрый глоток, с трудом втянул в себя воздух и сипло поинтересовался у Петрухи.

– Ну что, камлать будем?

Якут растянул губы в ехидной улыбке и спокойно ответил:

– Нет, не будем. Усе не надо, духи стал доблый…

– Нет так нет, – охотно согласился Ваня. Камлать ему совсем не хотелось. Хотелось дать по морде Петрухе, но делать этого он не стал.

Затем группа начала остервенело потрошить дохлых немцев. А по результатам, все впали, вообще, в полную эйфорию, потому что фашисты оказались упакованными по самое не хочу.

Их оружие не впечатляло, но остальное…

Сало, колбаса, консервы, шнапс, ножи, часы и даже бинокль…

Право слово, весь ужас пережитый за последние часы стоил этой добычи.

Фляга со спиртом очень скоро показала дно. Но зато под рукой остался немецкий шнапс. Через некоторое, надо сказать, очень недолгое время, антиснайперская группа уже не вязала лыка от слова совсем.

Петруха и Мамед, вообще заснули.

Ваня с трудом оставался в действительности и прекрасно понимал, что уже пора возвращаться в расположение, но никак не мог заставить себя. Окружающее его болото казалось очень уютным, а вросшая в трясину избушка – настоящим, комфортабельным дворцом.

Правда, начавшийся обстрел очень скоро поставил все на свои места. Вздымающиеся громадные фонтаны грязи и воды быстро вернули мозги на место.

И уже в сумерках, группа потащилась домой, волоча на самодельной волокуше пленного немца.

К счастью, преодолеть болото в обратную сторону, удалось без особых приключений. Помня о немецком снайпере, ждать утра не стали и рванули бегом к своим еще в темноте. Ваня с комодом тащили волокушу, Мамед и Петруха бежали налегке, так как еще не совсем отошли от немецкого шнапса.

Обильное возлияние, вкупе с бодрой рысью опять выбили из себя, в окоп Ваня свалился уже совершенно без сил.

И первое, что услышал, был гневный рык взводного:

– Да вы что, издеваетесь?!!

Как чуть позже выяснилось, этого немца они тоже притащили уже дохлым, а еще Рощин унюхал, что особая антиснайперская группа банально надралась…

В этот раз взводный почти не орал, он просто пообещал: «вот теперь вам точно пиздец!!!».

И этот «пиздец» немедленно стал воплощаться в жизнь. «Особую антиснайперскую группу» немедленно разоружили, лишили ремней, закрыли в пустой блиндаж и поставили у входа вооруженного часового.

Еще бухие в сиську Петруха и Мамед немедля завалились дрыхнуть, Микола примостился в одном углу, а Ваня в другом. Разговаривать не хотелось.

Иван понимал, что все их заслуги вот прямо сейчас обнулились, но не особо жалел об этом, так как привык к исключительно пакостному нраву своей судьбы. А еще он понимал, максимум, что могут впаять за проступок – так это еще месяцок штрафной роты, а учитывая пятерых уничтоженных в поиске фашистов и срыв минирования проходов в болоте, то вообще может обойдется строгим выговором. Возможно с занесением в грудную клетку, но не более того.

Впрочем, он все равно почему-то чувствовал себя виноватым. Возможно потому, что подвел доверивших ему командиров.

«Совсем, сука, сбрендил… – свирепо обругал он себя. – Крыша поехала напрочь. Ты еще в партию вступи…»

Посчитав такой вариант событий уж вовсе невероятным, он слегка успокоился и понял, что решимости сражаться с фашистами не убавилось. За время своих приключений, Ваня вывел для себя универсальную формулу, которой оправдывал свое участие в войне. Фашисты – враги, твари и нелюди, таких надо уничтожать, несмотря ни на что, а родину, несмотря ни на что – надо защищать от кого бы то ни было.

Эта формула кардинально противоречила тем убеждениям, с которыми Иван провалился в прошлое, но сейчас он неимоверно гордился произошедшими в себе изменениями.

А партия… с партией оказалось все сложно. Гораздо сложней чем казалось. Никаких особых симпатий к партии и правительству Советского Союза Иван не приобрел, но где-то в глубине души Ваня понимал, что не стоит рубить сгоряча и во многом еще придется разобраться.

Микола в своем углу спокойно мурлыкал какую-то песенку.

– Несе Галя воду, коромисло гнеться.

За нею Іванко, як барвінок в'ється…

Ваня припомнил недавние политические события из своей первой жизни и тихо поинтересовался у комода.

– Странно, ты редко по-украински говоришь. Разве что материшься только на украинском. И вот… песню запел…

Микола равнодушно хмыкнул и ответил по-русски:

– Мне без разницы, на каком говорить. Могу и по-польски. Но поляков не люблю. У меня старшего брата в польскую эти твари в лагере голодом заморили. Ненавижу, курв…

Иван призадумался и брякнул:

– А русских?

– Страна так одна, как не любить? – так же спокойно ответил комод. – Всех люблю, татар, белорусов, башкир, этих… мордвинов и узбеков. Хотя татары и белорусы хитрые, заразы. Серега – русский, и второй Серик – казах – мне жизнь спасли, вытащили раненого. Еще до штрафбата. Я сам из Харькова, у нас русских много. Вон, у меня жена русская. Но борщ варит, на загляденье, уши отъешь!

Ваня подумал, что Мыкола искусно маскируется и совсем уже решился поинтересоваться про: «москаляку на гиляке», но тут с треском открылась дверь и в блиндаж вошел взводный Рощин.

– Собираемся, товарищи алкоголики! – весело прикрикнул он и протянул Ивану ремни в руке. – Быстро приводим себя в порядок, живо, живо. И разбудите этих обормотов… снайперы, мать вашу! Аллахвердиев, особое приглашение надо?

Ваня подивился смене настроения у взводного, но лишних вопросов не задавал и быстро привел себя в порядок.

– С вами будет беседовать дивизионный комиссар Волошин… – грозно рыкнул Рощин и сунул кулак под нос Аллахвердиеву. – Дышать в сторону, а лучше не дышать совсем. Понятно? Стоим, едим глазами начальство, отвечаем односложно, по уставу. Так точно, товарищ дивизионный комиссар, никак нет, товарищ дивизионный комиссар, виноват, товарищ дивизионный коммисар и все. Усекли? Марш за мной. Говорил, что вам пиздец? Так вот, сейчас он наступит.

Проштрафившаяся «антиснайперская группа» послушно потянулась за взводным.

– Разрешите, товарищ дивизионный комиссар… – Рощин прикрыл дверь командирского блиндажа, а потом пихнул Ивана в спину. – Входите.

Комиссаров и прочих политруков Ваня откровенно недолюбливал, впрочем, как и остальной командный состав, так что от предстоящей беседы ничего хорошего не ждал. И приготовился к очередным пакостям.

Посредине блиндажа стоял высокий мужик, на петлицах гимнастерки которого алели два ромба и с большой звездочкой на рукаве. Он резко повернулся и медленно обвел подозрительным взглядом выстроившихся красноармейцев.

Внешность дивизионного комиссара Волошина тоже ничего хорошего не сулила. Круглое лицо, аккуратные подбритые усики, круглые очки – точнее, лицо было совсем обычным, но выражение на нем было до такой степени вредным и вздорным, что у Ивана по спине мурашки пошли.