Ваня вскочил и смолчал.

– Он самый, – ответил за него замполит. – Красноармеец Куприн Иван Иванович.

– Сколько в окружении провел? – комроты уставился на Ваню.

– Чуть меньше месяца…

– Сам вышел? – ротный еще раз хмыкнул.

– Сам, товарищ майор…

– Ну-ну, – в исполнении майора последовало хмыканье в третий раз. – Молодец, раз вышел. Но учти! – он больно ткнул Ивана в грудь пальцем. – У меня любимчиков никогда не было и не будет. Получил – отбудешь как положено! А то ишь ты, взяли манеру. Так сказать, служи по Уставу, завоюешь честь и славу. Усек, Куприн?

Вот тут разом недовольно скривились и политрук и особист, словно ротный выдал какую-то тайну или обломал какие-то их загадочные планы на Ивана. В общем, Ваня нихрена не понял и заочно решил, что майор придурок, каких еще поискать надо. О политруке и особисте пока своего мнения не составил, но при этом, исходя из своего прошлого опыта, прекрасно знал, что от таковых ничего хорошего ждать не стоит.

Сеанс вопросов и ответов ротный тоже безжалостно порушил, потащив командиров к себе на совещание. В общем, Ваню турнули, чему он явно обрадовался. Но только сначала, потому что в расположении уже во всю начали дрючить личный состав.

– Жопу, жопу прижми, мать твою! Отставить, красноармеец Аллахвердиев, марш на рубеж… – старлей со шрамом огрел палкой отклячившего задницу «диневального», вдруг заметил Ваню и свирепо гаркнул:

– Красноармеец, тебе особое приглашение надо? Ко мне!

Но привлечь к осваиванию передвижения по-пластунски Ивана не успели, потому что прибыло очередное пополнение, около шестидесяти бойцов, но в отличие от Вани, они прибыли своим ходом, что явно просматривалось на черных от пыли физиономиях.

Иван еще больше приуныл, потому что формирование штрафной роты продвигалось как-то уж слишком быстро.

Но унывал недолго, потому что…

Увидел…

Ваня едва сдержался, чтобы не кинуться к щуплому, маленькому кривоногому бойцу. Да что там, он едва не потерял сознание, когда увидел…

Якута Петра Петрова!!!

За все многочисленные попытки выжить Ваня встречался со многими людьми, но только с Петруха для него стал настоящим близким человеком. У Ивана слезы на глаза наворачивались, когда он представлял, как якут мыкается в одиночестве по болотам. Даже если бы в расположение прибыли Курицына и Елистратова вместе, Петрухе он обрадовался бы больше.

– Ну еб… – Ваня украдкой стер со скулы слезу и уже было собрался подойти к якуту, но тут прибыло целая колонна грузовиков с вооружением.

Прибывших отправили отдыхать, а остальных заставили разгружать ящики и сносить их в склад.

Радость от встречи с якутом еще не утихла, но она не помешала Ивану сильно удивиться, сиречь охренеть, после того, как он разобрался, что привезли.

А удивиться было чему. Он давно привык, что с автоматическим оружием в армии совсем плохо, а тут привезли целых пять пулеметов, два Максима и три ДП[192]. Мало того, помимо винтовок и карабинов Мосина, еще два ящика автоматов ППД и три десятка винтовок СВТ[193]. Патроны и гранаты вообще таскали часа два. Да что там, привезли еще два пятидесямиллиметровых миномета и несколько огнеметов. И еще грузовик разного другого снаряжения, в том числе и касок.

Вывод напрашивался сам.

«Кормят как на убой, вооружают до зубов, значит на убой и бросят…» – подумал Иван. Но не особо огорчился. Сытым и вооруженным даже на убой идти легче.

После разгрузки он было опять наладился к якуту, но тут явил себя на свет ротный и приказал формировать роту по штатной структуре.

Поднялась суматоха, по результатам которой, Иван очутился во взводе старшего лейтенанта Рощина Александра Сергеевича, того самого молодого амбала со шрамом на морде. В отделение вместе с Ваней в числе прочих попал «диневальный» Аллахвердиев, азербайджанец из Баку и, к счастью, Петруха. Комодом назначили украинца Миколу Демьяненко, в прошлом младшего сержанта, осужденного за систематическое пьянство и разгильдяйство.

О чем он сам радостно признался, в стиле, мол, бухал и по возможности буду продолжать.

Командир и личный состав отделения Ивана вполне устроил – люди как люди. Однако один их красноармейцев по фамилии Хливкий, все-таки несколько насторожил. Какой-то он был скользкий и противный и по манере поведения и по внешности. Словом, полностью соответствовал своей фамилии. Но спешить с оценкой Ваня не стал, так как давно убедился, что люди частенько не соответствуют своей внешности и даже поведению.

После того, как разобрались со штатами, возможности перемолвиться с Петрухой все равно не появилось. Чертовы командиры свое дело знали крепко и продолжили образцово показательно дрючить роту. Даже Ваня, привыкший к физическим нагрузкам и более-менее сохранивший спортивную форму вымотался до предела.

«От хорошего солдата должно пахнуть говном и потом… – зло повторял он услышанную фразу. – Собаки сутулые, мать вашу. Заебут же до бесчувствия, уроды…»

Но послушно выполнял команды, потому что уже понял – строптивым в армии не место.

Обедали снова сытно – густым супом и кашей. После обеда опять началась муштра, а потом прозвучала команда:

– Приготовится к медосмотру!!!

Ваня в этот момент остервенело тыкал жердиной в соломенное чучело, учась штыковому бою и не сразу сообразил откуда в расположении взялся медработник. А когда его разглядел, в очередной раз чуть не потерял сознание.

Потому что этим самым медработником оказалась…

Стройная, худенькая девчонка в форме с медицинской сумкой чрез плечо. Серенькая, с простеньким личиком, но она показалась Ивану настоящей богиней.

Потому что это была военфельдшер Курицына!

– Холосая баба! Осень холосая! – восхищенно прошепелявил Петруха, рядом с Иваном. Его тоже заставили колоть палкой чучело, но получалось у якута так себе.

– Хорошая, – охотно согласился Ваня, до крови прикусив губу от переполнявшего его счастья.

Несмотря на переполнявшую его радость Ваня быстро взял себя в руки. Опять же, недавнее прошлое почти напрочь выжгло из его характера лишнюю эмоциональность. Ни о каких отношениях с Курицыной сейчас даже речи не может идти. Кто он, а кто она? Даже расспросить о том, как она вышла из окружения и живы ли, Елистратова с Хусаиновой, не получится.

«Ну да хрен с ним… – вяло подумал он. – Да, слава Богу, выжила, порадовались и хватит…»

Занятия в расположении прекратились, личный состав первого взвода стал в очередь в контору, где должен был проходить медосмотр, а второй взвод уселся в тенечке под стеной коровника, дожидаясь своей очереди.

Иван старался держаться поближе к якуту, но заводить разговор не спешил. В самом деле, ну не скажешь же Петрухе, что они в одной из прошлых жизней гоняли вместе фрицев по болотам и грохнули целого командарма. В общем. Ваня искал повода заговорить, чтобы все выглядело естественно.

Солдаты потихоньку начали знакомиться и общаться, но якут вел себя тихо и спокойно и ни с кем не разговаривал. Только мусолил свою пустую трубочку с каменным лицом, чуть в стороне от всех.

Ваня слегка поколебался и достал из внутреннего кармана свою старую заначку, еще со спецлагеря, щепотку махорки, завернутую в кусок газеты. Сам он не курил, но давно понял, что курево в армии ценилось на вес золота и его надо беречь.

– Держи…

Петруха внимательно посмотрел на Ивана, но подношение не взял и проскрипел.

– Моя твоя дать нисего нет.

– Держи, говорю, – Ваня насильно сунул пакетик якуту в руку. – Ничего мне не надо. Я не курю, мне курево без надобности. Бери!

Якут мгновенно разулыбался, несколько раз кивнул и принялся быстро набивать трубку, попутно болтая скороговоркой.

– Твоя как совут? Моя Петл Петлов, якута знаесь? Моя якута! Тосе оклусения был? Э-ээ… засем там делают? Моя не хотел ити к своим, но сибко скусьно было леса, говолить ни с кем, а немса наса ясык не понимаеть, сибко дурная немса. Увидел наса, посел с ними и присел. А командила говолит иди Петл Петлов тлибунал. Засем тлибунал? Какой тлибунал? А тлибунал говолит иди стлафная. Стлафная!!! Засем стлафная? Моя нисево не делал плохой. Мал-мала стлелил немса, потом наси присли и я с ними усел…