– Товарищ Витальев, сейчас группа сержанта Сомова собирается на задание. Им в помощь будут приданы десять бойцов из новичков. Вам надлежит подстраховать работу группы. Вы должны проследить за их движением. Если кто-то из бойцов будет вести себя странно или подозрительно, то его нужно будет втихую изъять и доставить сюда. Ну а если группу обнаружат немцы, то поддержите боем. При этом отходить будете не сюда, а на пять километров южнее. К нам повернете только тогда, когда немцев уверенно собьете со следа. Идите подберите бойцов и ждите выхода Сомова. О страховке знает только он.

Разобравшись с этим делом, я нашла Ерохина и почти все ему рассказала. Не рассказала только о страховочной группе, чтобы не обижался. После этого со спокойной душой пошла отдыхать, предупредив, что тревожить меня можно только в крайнем случае.

Проспав пару часов, я более или менее пришла в себя и снова впала в «размышлизмы». На своих лекциях майор Серков пару раз цитировал слова Суворова: «Каждый солдат должен знать свой маневр». Интересно, а в моем объединенном отряде не то что солдаты, а хотя бы сержанты знают свои маневры? И если сами знают, то умеют ли объяснять эти маневры бойцам? С одной стороны, и солдаты, и сержанты уже прошли естественный отбор через некоторое количество боев, но, с другой стороны, пока эта сторона их поведения мне совершенно неизвестна. А судя по капитану, весь маневр сводится к «организуем засаду и по команде начнем стрелять». Не богато. Надо отметить, что на курсах этой стороне вопроса мы особо внимания не уделяли. Точнее, мы учили будущих диверсантов самостоятельно выбирать «свой маневр». Или действовать небольшими группами, в которых все заранее расписано и почти все предусмотрено. Командовать большими отрядами мы их не учили, полагая, что в задачи диверсантов эти вещи не входят. И вот теперь мне показалось, что зря мы этому не учили. Если в перспективе предусматривается развитие отряда из диверсионного в партизанский, что обязательно сопровождается ростом численности, то тут такое умение необходимо. Но вот лично мое умение сводится к паре уроков, полученных мной у бывшего полковника Романова, за что ему огромное спасибо. Интересно, как там он сейчас у Жукова?..

Но Романов – далеко, а сержантов нужно обучить здесь и сейчас. И заняться этим некому, кроме меня. При этом сразу появляется еще одна проблема – капитан Ерохин. Предложить ему тоже учиться – нехорошо. Решит, что я хочу выставить его дураком перед бойцами, и просто обидится, чего мне совсем не нужно. Но научить его кое-чему обязательно нужно. Кажется, придумала. Я скажу, что буду обучать сержантов, а его попрошу присутствовать, чтобы он в случае чего поправлял мои промахи. Так, собственно, и сделала. Сначала отправила своих бойцов тренировать «новеньких», предупредив, чтобы в первый день не слишком налегали на физподготовку ввиду ослабленного состояния подавляющего большинства солдат. После этого поговорила с Ерохиным, который несколько удивился, но милостиво согласился присутствовать на занятиях в качестве инспектора. Ничего, если не дурак, то потом спасибо скажет. Затем собрала сержантов, и, как говорил какой-то классик: «Процесс пошел»[119].

К счастью, оказалось, что сержанты мне попались опытные и многие вещи понимали с ходу, хотя иногда удивлялись, как это сами не сумели до этого додуматься. Ерохин пару раз сделал грамотные замечания, а потом вдруг замолчал. Когда настало время обеда и все пошли в «столовую», откуда уже доносились аппетитные запахи, он отозвал меня в сторонку и неожиданно поблагодарил, как он сказал, за науку и за то, что его не выставила перед бойцами недоумком. Я, конечно, сделала большие глаза, заявив, что ни о чем таком даже и не думала, а про себя порадовалась тому, что капитан действительно оказался человеком с мозгами. Мелькнула мысль, что его подобным вещам могли и не учить. Может, ему не попадались такие преподаватели, как полковник Романов или майор Серков. Если у нас устанавливается нормальный рабочий контакт, то в будущем в определенных ситуациях на него можно будет положиться.

После обеда и небольшого отдыха, когда уже все были готовы продолжить занятия, в небе послышался гул мотора. Судя по звуку, летел один самолет, и не спеша. На наших это было не похоже. Значит, немец. А что тут, в тылу, делать одиночному самолету? Скорее всего, это разведчик. Ищет тех, кто вчера так сильно обидел их колонну. Интересно, если немцы решили прибегнуть к помощи самолета, значит ли это, что их поиски на земле оказались безрезультатны, или же это уже идет целенаправленный поиск? Во всяком случае, бойцы, даже не дожидаясь моей команды, моментально поправили на всякий случай маскировочные накидки и все затихарились. Так как деревья в расположении лагеря были довольно высокими и росли густо, то разглядеть самолет мне не удалось. Но, судя по звуку, это был «Фокке-Вульф» Fw 189, или, как его называли у нас за оригинальный фюзеляж, «рама». Так как летал он над лесом довольно долго, хотя и несколько в стороне от нашего лагеря, стало понятно, что немцы потерей своих солдат серьезно обеспокоились. Значит, и искать будут по-серьезному. Хорошо, что я приказала разведчикам обеспечить ложный след, причем с сюрпризами. Но все равно, долго тут оставаться не стоит. Пожалуй, завтра же переберемся поближе к «аэродрому», а здесь все аккуратненько зачистим. И передислокацию тоже будем проводить не напрямую, а с маневрами, чтобы немецкий агент, если тут имеется, не смог бы правильно информировать начальство. А может быть, у меня паранойя, что все время только и думаю об агентах? Жаль, что не с кем посоветоваться, но во всех прочитанных мной романах немецкие агенты в тех или иных количествах среди окруженцев присутствовали, поэтому буду изначально предполагать, что и в моем отряде хотя бы один, да есть. Береженого Бог бережет.

Но как мне этого агента обнаружить? Проверить документы почти у двух сотен бойцов? Так почти наверняка у половины из них документов не окажется, и я просто обязана буду верить их словам, что утратили документы во время боевых действий в окружении. Я сама могла оказаться точно в таком же положении, если бы после ранения о моих документах не позаботились Костя и Леша. Значит, ссылка на утраченные документы принимается. Проверить анкетные данные я не могу, так как для этого сначала всех бойцов нужно опросить, записать их данные и заполненные анкеты выслать, как это говорится, «на Большую землю». При этом самой тратить уйму времени на опросы тоже не резон. У меня полно и других, более срочных дел. Так что пора привлекать логику. Возможно, немецкий агент планировался к заброске за линию фронта.

В этом случае в нашем отряде он просто будет вынужден вести себя как все. Но при этом его проникновение в наш тыл откладывается на неопределенное время. Я же не говорила, сколько времени отряд будет действовать в немецком тылу. Тогда ему остается только собрать, на всякий случай, сведения о нашем отряде и быстренько удрать при первом же удобном случае. Но возможен и второй вариант. Агент получил задание на подведение под удар именно таких отрядов или партизан. Впрочем, партизан пока можно вынести за скобки – немцы только начиная с 1942 года почувствовали, что такое партизаны, и начали всерьез с ними бороться. Сейчас обстановка, конечно, немного другая и отличается в нашу пользу. Поэтому о партизанах немцы пока не задумываются. Значит, агент должен быть нацелен на действия против групп окруженцев. В этом случае наш отряд для него лакомый кусок. Он постарается выявить круг наших действий, в чем я ему сдуру помогла, брякнув о целях нашего отряда. Так что теперь агенту осталось выяснить нашу зону ответственности, после чего подвести отряд под удар немецких войск. Подобного агента нужно ловить, как говорят программеры, на интерфейсе, то есть на передаче информации. Вот этим и стоит заняться в первую очередь. Нужно так построить распорядок жизни и действий в отряде, чтобы никто не мог остаться без присмотра. В нашем предыдущем бою мне было не до того, поэтому там этот момент я просто прохлопала. Но второй раз подобной ошибки уже не допущу.