Потому что им земледелие особо и не требовалось: как раз летом в реках они очень успешно ловили рыбу, а в самом заливе собирали устриц — которых там водилось неисчислимые количества. А устрица, как известно, это не только ценный мех…

Заодно выяснилась и мелкая «лингвистическая» деталь. Лера где-то откопала информацию (в исторической литературе откопала), что речка Саскуэханна получила свое название по имени местного племени. И это имя в переводе означало что-то вроде «люди, питающиеся устрицами». Но оказалось, что на местном языке это слово (с поправками на произношение) означало всего лишь «река», и у туземцев любая река поэтому называлась саскуэханной — что первое время приводило к путанице в разговорах. Однако туземцы устрицами питались, причем питались так, что летом ракушки составляли как бы не половину их рационов.

То есть они ели всё же не раковины, конечно, а то, что внутри этих раковин — ну а сами ракушки выбрасывали. Поколениями выбрасывали, и возле их «летних поселков» пустых раковин валялись горы. Конечно, ракушки смешать с глиной, чтобы потом в печке сделать из них цемент, нельзя — но можно сначала их пережечь на известь, погасить её и уже потом мешать с глиной. Правда цемент при таком способе получается… все равно получается на порядок дешевле, чем притащенный из-за океана. А дрова нарубить в целом и не очень-то сложно, когда на сотню с лишним километров вдоль реки до самых Аппалачей сплошной лес.

Странный, на первый взгляд, календарь жизни туземцев объяснялся просто. Зимой основой их рационов были индюшки, в изобилии водящиеся в местных лесах. Но не в таком изобилии, чтобы прокормить сотни человек на одной поляне — и, к тому же, к весне поголовье индюшек резко падало. А летом было просто не холодно и устриц из залива доставать — и пока туземцы потребляли морепродукты, новое поголовье индюшек (вылупившихся как раз в апреле) быстро набирало вес, так что к октябрю мясные запасы в лесу были готовы к новому сезону. Но когда в Филадельфии были построены первые катера для сбора устриц «на известь», картина резко поменялась…

Спустя всего три года большая часть туземцев переселилась в окрестности Филадельфии и занимались большей частью разделкой устриц. Все же снабженные специальными «сачками с граблями» катера ежедневно привозили на переработку до двадцати тонн моллюсков, а с «мясом» их в печи совать было просто глупо. Не потому что «мясо жалко», а потому что известь с горелым мясом получалась гораздо хуже, да и дров требовалось чуть ли не втрое больше. А так как устриц собирали и зимой (ведь в воду-то лезть уже не надо), их хватало чтобы прокормить народу в несколько раз больше, чем вообще туземцев рядом жило. К тому же «белые пришельцы» научили местных жарить устриц в масле (пока — подсолнечном, но ведь скоро и оливы плодоносить начнут), диета обильно «разбавлялась» картошкой, овощами — и теми же индейками, которых теперь выращивали на фермах (причем сами же местные в основном этим и занимались). Правда, снова повторился «эффект внезапного роста численности населения»: туземки детей рожали практически ежегодно, а вот массово умирать младенцы (да и матери) перестали — но «методы борьбы с ситуацией» были неплохо отработаны и реальной проблемой многочисленные детишки не стали.

Тем более не стали, что все аборигены уже на третий год превратились в «национальное меньшинство»: в город приехало к этому времени чуть меньше пяти тысяч человек. Не просто так, «пожить на новом месте», а на работу: в Филадельфии заработал судостроительный завод, на котором строились речные баржи, на которых по Саскуэханне с Аппалачских месторождений водили уголь. И — железную руду, так что вырос и небольшой металлургический завод.

Первое время с судостроением были проблемы: двигатели для барж все же приходилось таскать из Европы. Но когда стало и своего металла достаточно, их стали делать на Филадельфийском моторном заводе. А чтобы эти моторы заправлять… До известного Лиде «самого первого месторождения нефти» в Титусвилле от Западной Саскуэханны было чуть больше ста двадцати километров.

Впрочем, нефть-то там нашли, но пока ей практически не пользовались, а баржи по Саскуэханне ходили под газогенераторными моторами на дровах. Поначалу на дровах ходили, а когда они стали привозить много угля, в небольшом городке в сотне километрах выше Филадельфии по реке заработал завод по изготовлению из этого угля солярки и бензина. «Самый ржачный завод России», как назвал его делавший для этого завода насосы высокого давления Вова Голубев: на заводе, делающим из каменного угля солярку, насосы вращались моторами, работающими «на дровах». Ну, дров-то в городке, получившим название «Ельнинск», тоже было много — правда, некоторые занудные биологи говорили, что леса вокруг вовсе не еловые, там растет какая-то «тсуга канадская». Но раз выглядит как ёлка, пахнет как ёлка и горит как ёлка — значит, это ёлка!

Руководила непростым городским хозяйством Филадельфии и Ельнинска Эля Голубева, Элеонора Владимировна — старшая дочь Нины, получившая это не очень популярное в России имя в честь Нининой бабушки. Катя очень старалась заменить ей мать и в результате Эля стала очень неплохим даже не архитектором, а градостроителем. И благодаря Эле первым каменным зданием города стала водоочистная станция городского водопровода, а первым каменным «непроизводственным» строением стал горсовет: четырехэтажный дом, проект которого Эля разработала практически самостоятельно (слегка расширив и увеличив на один этаж опять-таки «сталинский» проект райкома партии за номером сто тридцать один).

А еще через пятнадцать лет Филадельфия стала городом, в котором только взрослых проживало около двадцати тысяч человек, и фактически стала столицей американского региона. В городе уже начал работу университет, были открыты четыре техникума (включая фельдшерское училище), работали стекольный и два консервных завода. И восемь средних школ выпускали ежегодно по четыре тысячи обученных детишек «во взрослый мир». Но, главным образом, в другие города: возле шахт в Аппалачах уже образовалось два десятка небольших городов, а еще два города — уже в долине Делавэра — потихоньку превращались в локальные мегаполисы с упором на металлургическую промышленность. И всем им остро не хватало людей…

Людей везде «не хватало», вот только требования к людям в разных местах несколько отличались. Сашка решил проблему с качеством кадров в Ярославле очень просто: выпускников-«гардариканцев» он заменил парнями из тульского и орловского училищ, а высвободившихся отправил как раз в Америку — для работы на шахтах или даже на металлургическом заводе у этих крепышей образования хватало. А если их решат использовать даже на моторном заводе — тоже не ахти какая уж проблема: они и там работать будут неплохо, просто на «старом» заводе их будет кому подстраховать и потихоньку натаскать на самостоятельную деятельность — а Саша спешил, к тому же и завод у него был новый, на котором «учителей» было негусто.

Впрочем, замена почти пятисот не лучших рабочих на полторы сотни получше Сашиных проблем не решило: завод хотя и заработал, но выпускал те же десять машин в сутки, что и в Москве до переезда. По какому поводу он был вынужден давать объяснения Кате:

— Ну да, можешь считать что я лично сорвал тебе планы. Однако я считаю, что поступил правильно: с прежними рукожопами я бы обеспечил выпуск тоже одного десятка машин, ну, может быть двенадцати — но при работе в две полных смены и половину продукции отправляя на переплавку.

— Поясни.

— Те парни работали не быстрее нынешних, вот только половину деталей при сборке моторов запарывали. Причем качественно запарывали, брак только в переплавку и годился. И в пересчете всего на деньги получалось, что грузовик обходился вдвое дороже — и это я еще не мог гарантировать, что даже заработавший через месяц на ремонт не уйдет уже у пользователя. А сейчас я со спокойной совестью работоспособность машин гарантирую…

— Доводы твои понятны. А что мы будем делать с объемами выпуска?