Амок — вот как это называлось. Бешенство, желание прикончить всех и каждого, кто причастен к той мерзости, что он увидел. Такое было с ним уже — на Аларм-Форест, и ла-вейцы тогда валились как снопы под серпом жнеца…

— Как вы поступаете с побежденными врагами? — он шагнул в палатку, в которой совещались полковники, и вопрос прозвучал подобно грому среди ясного неба.

Яростные воины, отцы-командиры своих чет, у которых по собственному признанию Стояновича, руки были по локоть в крови, замерли, недоуменно глядя на Виньярда. Их взгляды не предвещали ничего хорошего, и они уже были готовы наброситься на него. Но что-то остановило четников. Может быть — репутация шелта, а может — руки Сью, лежащие на револьверах. Но какие-то жалкие револьверы могли напугать самого старого из четников, Йована Обрадовича. У него не было левого глаза, правая нога по колено представляла собой деревянную культю, половина лица была обожжена, а седая борода висела клочьями. Он шагнул вперед и глянул парню прямо в глаза:

— Вот что ты хочешь знать, шелта? Или ты не шелта вовсе, а пришелец из-за кромки мира? Я вижу — в тебе плещется ярость, жажда убийства… Тебе знакома жестокость к врагам! И ты спрашиваешь, как мы поступаем с побежденными? — он скрипнул зубами, подавив очередной приступ боли от старых ран. — Когда они переходят Дунай, или высаживаются на морское побережье — мы сражаемся с ними, пока не убьем всех до единого, а потом идем по их следам, до домов и селений и убиваем каждого мужчину, которого встретим! Мы хватаем их, ведем прочь, ставим на колени и стреляем из винтовки в голову — вот что мы делаем! Тысячу лет назад был масакр у Сребреници, теперь — масакр в каждом доме, откуда приходят враги грабить и жечь нашу землю. Так и только так!

— Знамо так! — откликнулись полковники.

Виньярд мотнул головой. Ему было недостаточно. Есть — жестокость и безжалостность, и всё, что говорил старый четник подходило под эти определения. И человеческая история, увы, полнится такими «масакрами». Но есть — мерзость и скотство, и именно это видел Сью в монокуляр, и потому на глазах у него пульсировала багровая пелена.

— А дети? — спросил он. — Женщины?

— А причем здесь женщины и дети? Не ратујемо са женама и децом! Погляди за свою спину: половина четников — это дети наших врагов!

А вот этого было вполне достаточно.

— К закату у вас будет отличный шанс взорвать Панчевский мост, — сказал Сью. — Я убью несколько сотен сарацинов до наступления темноты.

Полковники смотрели на него с недоверием. Виньярд и не собирался завоевывать их доверие, оно ему и нахрен не упало, это доверие. Ему нужны были патроны, очень много патронов, и потому он достал револьвер, преломил его пополам и ткнул под нос вожакам четников:

— Есть боеприпасы для вот этого вот? Мне нужно сотни три, не меньше…

Жан-Поль аль-Хашими был верным слугой эмира Эмманюэля Абу-Хасана аль-Бореза, да продлятся его годы. А еще — настоящим гази, хорошим воином и отличным стрелком. Поэтому ему досталась отличная винтовка с горской оптикой — такая стоила не дешевле четырех коров или пяти кяфирских девок. Сидя между зубцами, на вершине старой полуразрушенной башни, он разглядывал сквозь прицел своих товарищей внизу, кромку хвойного леса и мощеную булыжником дорогу, вдоль обочин которой еще вчера он вместе с другими гази борезского эмира набивал колья из стволов молодых деревьев, и смазывал их маслом — чтобы они легче скользили во внутренностях пленников.

Каждый из кольев был занят сейчас, каждого из захваченных на этом берегу Дунаба кяфира постигла закономерная участь… С этими по-другому было нельзя — они не покорялись, подобно другим народам, не принимали учение и закон кадиев и власть эмиров. А значит — должны были умереть, чтобы освободить землю для верных. Таких, как он — гази Жан-Поль аль-Хашими. Начало завоеванию положено — мост под контролем, скоро прибудет артиллерия, проданная наконец коварными анклезами, и крепости кяфиров падут…

Проморгавшись, бдительный гази прильнул к оптике и удивленно отстранился — ему, наверное, показалось? Это ведь не мог быть один из безумного народа? Они ведь все ушли еще десять дней назад, отправились к проклятым русам в холодную страну с непроизносимым названием! Аль-Хашими навел винтовку на лицо этого молодого человека и вздрогнул: это было не лицо — маска иблиса! Парень с всклокоченными волосами, в типичном для безумцев плаще, и нетипичных тяжелых ботинках, он двигался как пардус по своим охотничьим угодьям, ища, кого бы сожрать… Жан-Поль был опытным воином, и он имел дело с безумным народом, а потому — мигом спрятал винтовку, чтобы одинокий юноша не увидел блеска прицела. Но другие гази были из недавнего набора — бывшие заключенные зинданов, чабаны и декхане, подавшиеся в армию эмира из желания пограбить или спастись от сурового правосудия кадиев. Они не видали еще, как два или три безумца расстреливают десятки гази за минуту в своей ужасной манере — ведя огонь с обеих руки из пистолетов, и не утруждая себя прицеливанием.

А потому эти недоумки выперлись на дорогу, покинув блокгауз у въезда в старый город, и, остановившись между кольями, на которых еще корчились немногие из казнимых кяфиров, попытались окриками остановить парня.

— А’узу би-ллахи мина ш-шайтани р-раджим, — прошептал Жан-Поль, прижавшись к холодным камням зубца и стараясь не высовываться.

Загремели частые выстрелы, и их звук не был похож на хлопанье казеннозарядных винтовок анклезов, которыми вооружил свою армию пресветлый эмир Эмманюэль, да продлятся его годы. Но и на пистолеты безумцев это тоже походило мало… Но сути это не меняло — соратники-гази сейчас гибнут, один за другим. И у него, Жана-Поля аль-Хашими, появляется шанс совершить подвиг, и — кто знает? — может быть даже стать на ту грань, что отделяет простого гази от эфенди!

Первый десяток сарацин погиб, так ничего и не поняв. Их головы полопались от попаданий крупнокалиберных револьверных пуль, а тела рухнули на пыльную, залитую кровью несчастных многострадальную балканскую землю. Жан-Поль, осторожно выглянув из-за зубца, невооруженным взглядом рассмотрел, что тот парень в плаще перезаряжается. Точно — из безумцев с железной дороги, только они пользовались дурацкими револьверами. Всякому ясно, что оружие воина- винтовка! «Винтовка рождает власть» — всплыло в голове у гази. Кто это говорил? Какой-то древний эмир или кадий? В любом случае — что могли эти пукалки в настоящем бою?

Эта мысль так и застряла на середине, когда загремели новые выстрелы и аль-Хашими понял, что именно происходит там, на аллее из посаженных на колья местных. Тот тип с мертвенной маской вместо лица убивал кяфиров! Тех немногих, кто еще был жив: мужчин, женщин, детей… Всего-то дюжина, не больше — револьверы грохотали секунд пять.

— Эй, шелта! Ты зачем убил моих людей? — на дороге появился новый персонаж. — Зачем ты перечишь правосудию кадиев и прерываешь казнь непокорных? Какое дело людям железных караванов до войны эмира Бореза с балканцами?

Баши Франсуа ас-Сабах привел всю орту на звуки выстрелов, и теперь его люди клацали затворами винтовок, рассыпаясь полумесяцем. Даже безумец — «шелта» на языке кяфиров — не справиться с целой ортой в одиночку!

— Или ты хочешь, чтобы дороги всех эмиратов Франкии и Аламании были закрыты для вас? Неужели твои бароны дали добро на войну с Борезом? Ты вообще кто такой, чтоб принимать подобные решения? Как твоё имя?

Ответ был негромким, но хорошо слышимым даже на вершине башни, где засел Жан-Поль:

— My name is Sew! How do you do? Now you gonna…DIE!!!

Уже спустя какие-то полминуты, после того, как гази аль-Хашими потерял парня в плаще из виду, орта баши ас-Сабаха обратилась в бегство. Смутный вихрь мелькал меж задавшими стрекача доблестными воинами, и то один, то другой оседали на землю, орошая камни и пыль алым. Сам Франсуа ас-Сабах лежал на спине, широко раскинув руки, а вместо лица у него было кровавое месиво. Винтовка с богато изукрашенным золотыми арабесками ствололом валялась тут же, будто простая никому не нужная палка.