Справа неожиданно раздался громкий лязг.

Ваня резко повернулся на звук и увидел на дне окопа рядом с собой Мамеда. Аллахвердиев лежал на спине с полностью охреневшим видом, таращил на Ваню перепуганные глаза и пытался что-то сказать, едва шевеля побелевшими губами.

– Вы-ва-вым-мыы…

– Бля… – Ваня на корточках переполз к нему, сдернул каску с азербайджанца и задумчиво провел пальцем по длинной царапине на ней.

Как уже успел убедится Иван, ни немецкие, ни советские каски винтовочные пули при прямом попадании не держали, но здесь пуля прошла вскользь, сталь не пробила, только оставив глубокую борозду.

– Да ты в рубашке родился, Аллахвердиев.

– Вв-ах! – стуча зубами и отчаянно заикаясь, наконец выговорил Мамед. – В-вах, к-какой… шайтан…

– Вот тебе и вах, – хмыкнул подкравшийся с другой стороны комод, – говорил тебе, дурень, не маячь башкой, хай тебе грець.

– Ы-ыым… – виновато промычал Аллахвердиев, держась обеими руками за голову. – Шея болыт…

– Что у вас тут? – в траншее появился политрук.

– Снайпер, – лаконично ответил командир отделения. – Но обошлось.

– Твою мать! – ругнулся Уланов. – С утра уже два раненых. А у соседей два трупа и ротного подстрелили. Развелось гандонов. А наших снайперов хер допросишься. А минометами их ловить бесполезно.

– Бам! – рядом неожиданно раздался звонкий выстрел.

– Кто стрелял? – политрук с перепугу дернулся.

– Моя стлелил, – спокойно отозвался Петруха из-за поворота окопа.

– И что? – хмыкнул Уланов.

– Все усе, больсе стлелить не будет.

– Кто не будет? Ты не будешь?

– Немса. Смотли сама.

– Где? – Уланов сдернул бинокль и осторожно выглянул из-за бруствера. – Где, Петров? Пиздеть не мешки ворочать…

– Тама, восле колюсий пловолка куста видис? – флегматично ориентировал политрука якут. – Лево от куста сломаный делево лесит, видис лука толсит…

– Что… не вижу нихрена. – политрук вдруг ахнул. – Стоп! Нихрена себе! Точно лука толсит, тьфу ты, рука торчит, то есть. Да до него как минимум четыре сотни метров. Как ты попал? Да еще без оптики…

– Два их было, один умный, усел усе… – огорченно прокомментировал якут. – Отсюда я плохо его видеть. Надо ходить, искать место стобы поймать. Есть есе, много есть немса снайпел, я видел…

– Надо же… – политрук присел и привалился спиной к стене траншеи. – Объявляю благодарность красноармеец Петров. Ну? Не слышу.

– Слусю Совескому Союсу…

– То-то же, – удовлетворенно хмыкнул Уланов и сам себе сказал. – Вот тебе и готовый снайпер. Ладно. Но одному тебе будет несподручно. Кого бы в пару… – он провел взглядом по Ване, Мамеду и Деревянко. – Я бы сам пошел, да кто меня пустит…

– Ево пусть, – Петруха ткнул пальцем в Ивана. – Мал-мала усить буду. И руссе дай длугой, мой сибко плохой, столона стлелить. Сам не снаю как попала.

«Спасибо тебе добрый человек, мать твою… – зло ругнулся Иван про себя. – Хотя… почему бы и нет, один хер не в окопе сидеть, ждать пока на тебя мина свалится…».

В отличие от подавляющего большинства штрафников Иван чувствовал себя в окопах не очень уютно. Во время выхода из окружения его жизнь зависела от маневренности, он привык выживать в лесах и болотах, так сказать, в стиле: вовремя свалить, а здесь, такой возможности не было. А еще, Ваню дико бесил постоянно засратый ротный нужник, который организовали в отдельной траншее. Туда приходилось ходить как по минному полю.

– Тоже хочу! – вдруг оживился Мамед. – Тоже хочу шайтан стрелять!

Но Уланов только махнул рукой и ушел, на ходу бросив.

– Ждите, пришлю посыльного. Винтовку тебе Петров найдем…

Только он ушел, как начался минометный обстрел.

Ваня сразу забился в нишу в стенке траншеи и принялся тихо материться. Немецкие мины он ненавидел еще больше самих фашистов. Во-первых, они ужасно мерзко визжали в полете, а во-вторых, Ивану постоянно казалось, что мина падает ему прямо на голову. А матюги очень помогали переждать обстрел.

Через пару секунд в нишу втиснулся якут.

Помолчал немного, и трагически сообщил.

– Я сколо умилай.

– Что случилось? – Иван ошарашенно уставился на него. – Заболел?

– Деда скасал…

– Какой дед? – машинально переспросил Иван, но потом невольно улыбнулся, потому что вспомнил историю с дедом Петрухи, по своей первой попытки выжить.

– Моя деда говолил! – якут зло зыркнул на Ваню. – Не понимаис?

– Понимаю, понимаю, – быстро успокоил его Иван.

– Во сне с дедом говолил, – начал рассказывать якут. – Я спать, он плиходил, говолил, сто я дулак сколо помирать…

Ваня машинально кивал, переслушивая историю про деда и гадал, что на это раз придумал Петруха.

– Но надо думать свой голова, не деда. Засем сталый дулак слусать? А помилай… помилай успею всегда. Тута окопа сидеть сибко плохо, голова падать мина совсем мелтвый будесь…

Иван ругнулся в голос из-за близкого прилета и поторопил якута.

– И что ты придумал?

– Ласведка моя и твой ходить! – гордо сообщил якут. – Плосить командила ходить ласведка! Ласведка холосо, куда хотеть туда и ходить. Окопа сидеть не нада.

– Да кто нас пустит в разведку?

– Пустит, – уверенно ответил Петруха. – Сначала снайпел стлелить, потом командила смотлеть как мы уметь и ласведка пустить.

– Ну… – Ваня подивился продуманности якута. – Так может и пустят…

Налет скоро окончился, дело шло к вечеру, штрафникам притащили бачки с едой. Кормить стали гораздо хуже, чем в расположении, но пайки все равно хватало чтобы наесться.

Ваня без особого аппетита черпал ложкой жидкую ячневую кашу с редкими волокнами тушенки и посматривал на начинающее темнеть небо. Вызов от политрука он уже перестал ждать.

Однако, когда ложка стала царапать дно, прибежал посыльный и отвел Ивана с Петрухой к командирскому блиндажу. Но внутрь их не пустили и заставили ждать возле двери. А потом и вовсе шугнули подальше.

Иван сразу почувствовал неладное. Даже по обрывкам разговора, который он успел услышать, становилось ясно, что спокойная жизнь у штрафников вот-вот закончится.

Ждать пришлось долго, наконец вышел среднего возраста подполковник с сильно недовольной, злой мордой и в сопровождении свиты из нескольких человек свалил из расположения.

Через несколько минут вышел Рощин и задымил папиросой, увидев Ваню и Петруху он очень неприветливо поинтересовался:

– Какого хера приперлись?

Настроением взводный явно не блистал.

– Товарищ старший лейтенант, нас вызвал товарищ политрук, – доложился Иван.

Сначала, обращения к начальнику по уставу, все эти «разрешите», «так точно» и «никак нет», здорово бесили его, но потом раздражение прошло, мало того, Ивану даже стало немного нравиться.

– А, ну да… – Рощин обернулся и негромко прикрикнул: – Андрей Владимирович, тут ты бойцов вызывал.

– Петров и Куприн? Пусть заходят.

В блиндаже было сильно накурено, сизый дым висел сплошной стеной. Сидевший за колченогим столом ротный угадывался только по фигуре.

– Товарищ майор, – сообщил ему Уланов. – Я нашел хороших стрелков. Думаю, организовать снайперскую пару. Немецкие снайперы чувствуют себя слишком вольготно. Сегодня при мне Петров застрелил немецкого снайпера, я вам докладывал. А из дивизии снайперов не допросишься. Разрешите попробовать? Хуже точно не будет.

Ротный посмотрел на него, словно не понял, что он него хотят и неопределенно махнул рукой, мол, делайте что хотите.

Уланов явно обрадовался и сразу потащил Ваню с Петрухой в свой закуток блиндажа, где показал на лежащий на лавке туго набитый вещмешок и прислоненную к стене немецкую винтовку со снайперским прицелом.

– Вот, забирайте. Винтовку свою отдаю. Пристреляна, бой отличный. Патроны в сидоре. А ты, Куприн, пока своей обойдешься. Все, взяли и ушли.

Ваня удивился, откуда у совершенно гражданского с виду политрука снайперская винтовка, но задавать вопросы предусмотрительно не стал.

– Моя такой не нада! – забеспокоился якут, тыкая в прицел маузера пальцем. – Моя без него луссе…