Голос лейтенанта начал заплетаться, он опять опустил голову.

Ваня опять подхватил его под руку и отвел в балаган, устроил на куче лапника, где лейтенант мгновенно заснул.

— Как он? — спросила Варвара Сергеевна.

— Будет жить, — коротко ответил Ваня.

— Что он собирается делать? — Елистратова подозрительно посмотрела на Петруху, присевшего рядом с Динарой.

— Зачем? Куда ты ее тащишь? — Маша налетела на якута, словно квочка защищающая своих цыплят.

— Я сам снаю, сто делать, — коротко ответил Петруха, небрежно отстраняя Курицыну. — Уйди, сенсина, не месай.

— На месте! — тоже взвилась Варвара Сергеевна. — Отставить, боец.

— Не мешайте, — мягко попросил Ваня, став на пути женщин. — Пусть попробует. Хуже все-равно не станет. У него может получится, народные методы и все такое.

— Под твою ответственность! — зло прошипела Елистратова. — И только попробует навредить, я его сама… — недоговорив, женщина резко развернулась и ушла.

Маша тоже сникла и замолчала.

— Помогай… — бросил якут Ивану. — Тясолый она…

Ваня взял на руки Динару и пошел за Петрухой.

Якут привел на дальний мыс островка, где приказал положить Хусаинову в центре маленькой полянки, окруженной странными тотемами, сплетенными из коры и веток.

— Камлать буду… — серьезно сказал он Ване. — Нисего у меня нет, дюнгюр[187] нету, былайях[188] нету, ничего нету, но буду плобовать. Деда буду плосить помось. Твоя не уходить, сиди сдеся, смотли. Только не месай, сиди и молси…

Петруха поджег вокруг Динары маленькие костерки, сразу закурившиеся остро пахнувшим, густым дымом, а потом, постукивая по полому куску деревяшки палочкой пошел по кругу.

Над поляной зазвучал низкий, вибрирующий, горловой говор.

Ваня не собирался вмешиваться, исходя из принципа, хуже уже не будет, хотя в пользу камлания тоже не верил.

«Какие в жопу, шаманы и шамания, тьфу ты, то есть камлание? — думал он. — Двадцатый век на дворе. Хорошая порция антибиотиков — это да. Да где же ее возьмешь. Впрочем, пусть камлает. Когда вокруг сплошная жопа, все равно надеяться на что-то надо, так что духи или как там их, ничуть не хуже…»

Однако, когда дым, совершенно необъяснимым образом, стал сплетаться в вихрь над лежащей Динарой, Иван невольно проникся.

Петруха шел по кругу, приплясывая и кружась вокруг себя, пение срывалось то на визг, то на рычание.

Хусаинова лежала неподвижно, у Вани от едкого запаха начала кружиться голова, а в клубах дыма чудиться призрачные фигурки.

«Только бы не отравил девку… — вяло подумал Иван. — Меня тогда бабы своими руками удавят…»

Динара неожиданно резко вскочила и застыла, вздернув руки к небу.

В рычание Петрухи вплелся тоненький женский визг.

Ваня хотел рвануться к ней, но не смог встать, ноги словно парализовало.

А потом все перед глазами затянуло туманом, а сознание куда-то ускользнуло.

Когда Иван очнулся, уже была глубокая ночь. Голова была странно пустой, туман и тучи рассеялись, на черном небе сверкали россыпи звезд. Костерки перестали дымить, Дина лежала, а рядом с ней застыл на коленях Петруха.

— Бля, угорели все-таки… — Ваня попытался встать, но сразу повалился на бок — ноги совершенно свело.

Добраться к Динаре получилось только на коленках. Но она никак не напоминала угоревшую, девушка тихо и глубоко дышала, лицо оставалось бледным и изнуренным, но при этом, оно выглядело спокойным и умиротворенным.

А вот якут напоминал собой живой труп.

— Петруха, мать твою!!! — заорал Ваня, тряся его. — Да что за хрень такая!!!

— Не лугаися… — слабо огрызнулся Петруха, открывая глаза.

— Бля! — в сердцах ругнулся Иван. — Ты живой или как, шаман хренов?

— Сивой… — слабо улыбнулся якут. — Много сил усел, тясело было, сють дуса не усол. Больсе нелься камлать, никогда нелься… — он быстро замотал головой, — накасут меня…

— Ну и что сказали? Ну… будет жить?

— Будет, — якут кивнул. — Но уходить надо, быстло уходить. Этот места плохой, абасы злой, сиснь сабилай у девки. Уходить — сить, остаться — умелеть. Плохое место…

— Куда уходить? — по инерции возмутился Ваня, но сразу замолчал. Дождался пока отойдут ноги, отнес Динару обратно в лагерь, лег в балагане и задумался.

Заснуть получилось всего на пару часов, но, когда Иван проснулся, он уже знал, что будет делать.

Динара выглядела лучше, уже разговаривала, кашель тоже утих, но выглядела она все равно очень слабой. Лейтенант тоже немного пришел в себя и даже выпросил у Вани бритву, чтобы побриться. Никаких попыток перехватить руководство группой он не предпринимал.

Елистратова и Курицына все еще дулись на Ваню и Петруху, но делали вид, что вчера ничего не произошло.

Иван после завтрака собрал всех и сказал:

— Оставаться здесь нельзя. Динаре снова станет хуже. Воздух очень нездоровый. Поэтому будем уходить.

Женщины и Семенов смолчали, но в их глазах читался один вопрос: куда? Даже Петруха недоуменно уставился на Ивана.

— Недалеко есть немцы с машинами, — объяснил Ваня. — Попробуем одну захватить и будем ехать сколько получится. А там видно будет. Других вариантов у нас нет. Сегодня попробуйте отдохнуть и набраться сил. Завтра с утра выходим. Петруха, а мы с тобой сходим на разведку сейчас…

Возражений не последовало. Женщины и Семенов смолчали, а якут просто кивнул.

Ваня быстро собрался, с собой взял только оружие, остальное оставил.

Дальше последовала прогулка, которую нельзя было назвать простой, но к болоту Ваня уже немного привык и перенес переход гораздо легче чем раньше. Через два часа они вышли к небольшому хутору.

Возле здоровенного грузового «Богварда*» с поднятым капотом возились несколько немцев. Ваня насчитал десять человек, офицеров среди них Ваня не заметил. А еще, им помогали четверо пленных, в советской форме без знаков различия. Чуть поодаль стояла еще одна машина — уже знакомый Ивану «Опель-Блитц».

Немцы вели себя беспечно, охраны на постах видно не было. Да и сами солдаты выглядели не особо серьезно. Разного роста и разной комплекции, разболтанные и расхлябанные, они смахивали на новобранцев. У Ивана мелькнула мысль приступить к делу немедленно, но чувство благоразумия вовремя остановило его. За себя Ваня совершенно не боялся, все еще веря в то, что после смерти здесь, попадет если не в свое время, то куда-нибудь еще — сдерживала мысль о том, что женщины без него пропадут.

Понаблюдав за немцами, Ваня подал знак якуту отползать, а потом поинтересовался у него:

— Что думаешь?

— Ты командила — ты и думать, — меланхолично ответил Петруха.

— Тьфу ты… — Ваня стал закипать.

— Носью блать надо, — выдал якут. — Тихо лесать всех.

— Ночью — так ночью, — успокоился Иван. Идея вырезать фрицев ночью показалась ему здравой.

А чтобы не лишний раз не щастать по болотам в темноте, решил еще засветло перебазировать личный состав поближе к хутору на один из встреченных по пути клочков суши.

Динару пришлось нести на носилках, идти она не могла. Семенов добрался сам, но после упал почти без сил.

Иван дал ему немного отдохнуть, после чего потащил за собой на операцию. Вечер Ваня месте с Петрухой и Иннокентием встретили уже в осоке возле хутора.

Немцев стало больше, но всего на одного человека. Появился полноватый обер-лейтенант в очках. Солдаты выстроились в рядок возле сарая, а офицер, расхаживая вдоль строя, распекал их густым баском.

— Безобразие!!! — орал он. — Мне уже надоели ваш мерзкие, ленивые рожи. Вы похожи не на солдат, опору фюрера и нации, а на зеленое дерьмо! Я сделаю из вас стальные штыки или угроблю.

Правда, офицер устраивал разнос как-то лениво и несерьезно, да и сами солдаты, судя по всему, не особо боялись его.

— Смирно! Линдеманн, я вас спрашиваю, когда вы отремонтируете эту сраную машину?! — обер лейтенант остановился возле высокого и сутулого пожилого мужика. — Отвечать!!!