Через полчаса Иван выбрался на заросшую кустарником старую гать, замощенную склизкими бревнами.

Пройдя по ней полсотни метров, Ваня снова остановился. Плач окончательно стих, куда идти дальше он совершенно не представлял.

— Да идет оно все лесом… — Ваня ругнулся, собрался возвращаться, как звуки неожиданно возобновились, причем их источник находился совсем близко.

Иван пригнулся и прячась за деревьями, пробежал пару десятков метров.

Плач стал громче, вдобавок, порыв ветра принес жуткий смрад тухлятины, щедро разбавленный едким больничным запахом.

Наконец, в просвете между деревьев, Иван заметил палатку. Обыкновенную, большую палатку, из выцветшего брезента, на боку которой виднелся белый круг, с красным крестом в нем.

«Госпиталь? — догадался Ваня. — Но почему так смердит?»

Плач стал громче.

— У-у-у-уу… — скулил тоненький хриплый голосок. — Мамочки… как же это так… Марья Ванна, Ван Ваныч… у-у-у, за что… сволочи, сволочи…

Иван перебежал за кривую березу, присел, осторожно выглянул и тут же прикусил губу от дикого ужаса, пронзившего мозги.

На большой поляне стояло несколько палаток, все они были промаркированы красным крестом в белом круге. Рядом с ними застыли несколько телег с задранными дышлами и две старинных грузовых машины, на тенте которых тоже белели круги с красным крестом.

Но не все это поразило Ивана, его чуть не свели с ума десятки полураздетых трупов, которыми была завалена поляна.

Ване очень захотелось сбежать, увиденное напрочь отказывалось укладываться в голове. Он даже зажмурился, не веря своим глазам, но, когда открыл глаза, ничего не изменилось.

Мертвых тел было очень много, они лежали на носилках, под импровизированными навесами, в палатках и просто под открытым небом, а на ветке большого дерева, висела обнаженная полная женщина и какой-то мужчина, в окровавленном белом халате.

Посередине поляны стоял на коленях маленький человечек в грязной, мешковатой советской военной форме.

— Лучше бы меня… — тихо причитал он. — Что же теперь делать… как же так… ненавижу-у-уу…

Немного подумав, Ваня вышел из-за березы. Что делать, он даже не представлял, но сбежать посчитал ниже своего достоинства.

Человечек, видимо почувствовал, что за ним наблюдают, резко вскочил и обернулся.

Ваня неожиданно сообразил, что это девушка — вместо штанов на ней была юбка, а из-под пилотки торчали тоненькие светлые косички.

На несколько секунд повисла пауза, а потом, чумазое личико девушки исказилось в жуткой гримасе, она схватилась обеими руками за кобуру и неловко выхватила из нее револьвер.

Иван хотел сказать ей, что свой, но не успел, стукнул сухой выстрел.

— Твою ж мать!.. — с перепуга заорал Ваня и юркнул обратно за березу.

— Свой? — растерянно пискнула девушка, но револьвер не опустила и решительно скомандовала. — А ну выходи!!!

— Убери ствол… — зло отозвался Иван. — Опусти, иначе в задницу его тебе засуну!

— Что? — возмутилась девушка. — Ты кто такой? Выходи, сказала, иначе пристрелю!

— Да пошла ты… — буркнул Ваня.

— Ну выходи же, — уже жалобно взмолилась военная. — Если свой, стрелять не буду. Я военфельдшер[161] Курицына Мария Ивановна, а ты кто?

— Конь в пальто… — ругнулся Ваня, немного помедлил и все-таки вышел из-за дерева. — Совсем сдурела, по людям пулять?

Девушка нахмурилась, рассматривая Ивана, а потом нагло потребовала.

— Звание, фамилия!

Ваня помедлил, рассматривая военфельдшера Курицыну. Худющая, щуплая и маленькая, она больше смахивала на совсем юную девчонку, а не на военфельдшера. Худенькие ножки в драных чулках болтались в голенищах сапог, а наган в руке смотрелся как здоровенный дуэльный пистолет. Старшеклассницы в двадцать первом веке выглядели гораздо старше ее.

Правда, форма с двумя кубиками на петлицах и кобура на поясе, подсказывали, что девица все-таки военная.

— Рядовой, значит… — сделала вывод из своих наблюдений военфельдшер Курицына и подпустив в голос властности, скомандовала. — Немедленно доложите по форме, рядовой!

— Чего? — Ваня оторопел от такого нахальства.

К женскому полу он никогда не испытывал особого пиетета, предпочитая любезностям здоровое нахальство. А тут от горшка два вершка, а еще командует.

И недолго думая, развернулся и пошел в лес.

— Стой! — военфельдшер Курицына явно растерялась. — Я тебе приказываю, стой! Выстрелю, честное слово, выстрелю…

— Отвали, дура… — хмыкнул Иван. Что-то глубоко внутри подсказывало ему, что подчинение старшим по званию теперь его новая действительность, но идти на поводу у взбалмошенной девчонки он не собирался.

Сзади послышались торопливые шаги, девушка обогнала его и взмолилась.

— Да стой же. Не уходи, я совсем одна осталась…

Иван остановился и, сменив гнев на милость, спросил.

— Что у вас тут случилось?

— Немцы… — всхлипнул девушка, неожиданно бросилась на грудь Ване и запричитала: — Сначала наши отступили, нас обещали забрать, но не забрали. Ни лекарств, ни еды не осталось. Пришлось застрелить Зорьку… у-у-уу… ласковая кобыла была. Но она уже не вставала, тоже от голода. А потом… потом немцы пришли… приехали, то есть. Раненых всех убили, покололи штыками, Марь Ванну, главврача нашего, снасильничали и повесили, Ван Ваныча, старшего военфельдшера, тоже повесили. Он пытался помешать им. А я отошла подальше, по надобности, ну, вымыться и все такое… когда шум услышала, прибежала и спряталась… хотела стрелять по ним, но не смогла… испугала-а-ась…

Девушка зарыдала навзрыд.

Ваня погладил ее по спине, ощущая ладонью острые лопатки и машинально переспросил:

— Немцы?

Случившееся напрочь выпадало из привычной картины мира. Да, рассуждали, друзья Ивана, конечно, подобное случалось, но редко, простые немецкие солдаты и офицеры лояльно относились к пленным, а свирепствовали только эсесовцы, да и то, по большей части, их зверства сильно приукрашены коммунистической пропагандой. Иван не особо верил им, но, в свое время, он пожил в Германии и теперь у него просто не укладывалось в голове, что приветливые, мирные и добродушные немцы могли такое устроить.

— Нет, монголы… — зло всхлипнул девушка и снова потребовала. — Говори, кто ты такой! Живо!

В грудь уткнулось что-то твердое.

Ваня опустил глаза, увидел, что это наган военфельдшера Курицыной и неохотно выдавил из себя.

— Куприн Иван… — и добавил. — Рядовой.

— Из какой части? Что здесь делаешь? — продолжила допрос девушка.

— Триста двадцать седьмая стрелковая дивизия, контузия, плен, сбежал… — быстро ответил Ваня, а потом грубо убрал в сторону руку военфельдшера с наганом от своей груди. — Все? Допрос закончился?

— Угу… — хлюпнула носом Курицына и уважительно посмотрела на автомат Ивана. — У немцев отобрал?

— Нет, у монголов, — небрежно ответил Ваня.

— Не обижайся, — виновато сказала девушка. — Сам понимаешь, такое вокруг творится. У тебя рана на виске, давай обработаю. Сырость, грязь, может воспалиться. Только за сумкой сбегаю, там немного йода осталось. Меня Маха зовут. То есть, Маша, конечно… — она убежала назад в полевой госпиталь, на ходу причитая, — Сейчас, сейчас, я быстро, ты только никуда не уходи… не уходи-и-и!

Ваня немного поколебался и пошел за ней. От смрада крови мутило, желудок скрутило в узел, голова кружилась, монотонное жужжание мух над мертвыми людьми сводило с ума, но он все равно шел и остановился только у первых носилок, на которых лежал мертвый парень с раскосыми глазами и забинтованной головой.

На его нательной рубашке темнели бурые пятна крови, по дырам в ткани было хорошо заметно, что его закололи несколькими ударами в грудь и живот, но лицо было спокойным и умиротворенным, словно раненый спал.

Рядом с ним лежал совсем молоденький мальчишка, у этого, наоборот, рот был раззявлен в крике, а он сам раскинул руки словно плыл на спине.