Геракл, издав утробное рычание, обернулся в сторону Гиласа:

— Слушай, ну ты же царский сын, а тебя из лука стрелять учили?

— Конечно! — вскинулся Гилас. — Я в шишку сосновую попадал с тридцати шагов.

Для меня попасть в шишку с тридцати шагов — это верх стрелкового мастерства, но наш старший товарищ так не считал и отозвался на похвальбу презрительным «Кхе», потом спросил:

— Но ты же не только сам должен уметь стрелять, но и лучников расставлять, так?

— Не, чего мне их расставлять? Да у нас и лучников-то не было, кроме меня с отцом.

Геракл обреченно вздохнул.

— Гилас, что случится, если лучники вокруг встанут, да в одну цель примутся палить?

Юнец задумался, собрав лоб в морщинки, а потом сказал:

— Если все сразу выстрелят, то не только Саймона, но и друг друга перестреляют.

— Ну, наконец-то понял, — выдохнул Геракл.

— Саймон, ты опять надо мной смеешься? — набычился парень.

— Да я не смеюсь, — примирительно сказал я. — Просто, ты пристал, как банный лист к заднице, вот я тебе и сказал, что в башку взбрело.

— А что такое банный лист?

— А это такой лист, что к задницам пристает, понял?

— Не понял, — угрюмо сказал Гилас, наконец-таки обидевшись.

Нужно было сказать про репей, вцепившийся в хвост, так сразу бы понял, зато минут десять тишины нам обеспечено. Ну, команды капитана не в счет.

— Р-аз, кхе-кхе… — пустил-таки петуха Ясон, сорвав голос.

И как это Орфей умудряется петь целый день, подчиняя нас единому ритму? Видимо, это у него профессиональное. Не зря же считается великим певцом. А грести мы и в тишине сможем, не сбиваясь с темпа, наловчились.

Я рано радовался тишине. Гилас продержался не десять минут, а пять, а потом снова принялся болтать.

— Скучно мне с тобой, Саймон, — грустно сказал Гилас. — У кентавров был, но ни с кем не подрался, никого не убил. Вот, то ли дело Амфитрид — пошел на охоту, а по дороге кучу кентавров перебил. Аэды песни про такое слагают. Я тоже сложил.

Мы с Гераклом отмалчивались, продолжая грести. А зря. Парень, решив, что сейчас его хотят послушать, бросил весло и, вскочив на скамью, принялся гнусаво декламировать:

— Да когда же ты онемеешь! — зарычал Геракл, оставляя весло.

Я не успел и сообразить, что случилось, а Гилас взвился вверх, словно один из Бореадов, только без крыльев. Правда, летел он недолго и недалеко.

— Суши весла! — раздалась команда Ясона, обретшего голос. — Человек за бортом!

Судно не встало, а продолжало медленно плыть по течению. Надеюсь, Гилас отстанет? Надо было его кентаврам отдать, вместо меня, да там и забыть.

— Может, не стоило спасать? — вздохнул Геракл, наблюдая, как в сторону Гиласа полетела веревка.

— Поздно, — вздохнул и я, глядя, как юнец судорожно вцепился в конец, а его уже тянут на борт и мечтательно произнес. — Если бы засранца веслом по башке огреть, было бы надежнее.

Мы с Гераклом грустно переглянулись, пожали друг другу руки и еще раз вздохнули. Думаю, полубог уже проклял себя за то, что взял юнца на корабль. С другой стороны — это наказание за убийство отца Гиласа.

Мокрого Гиласа, потерявшего в морской пучине шляпу, притащила воительница. Небрежно уронив парня около скамьи, сказала мне с укоризной:

— Саймон, уж тебя-то я считала выдержанным человеком, не то, что другие, вроде Геракла с Тесеем. — Ухватив юнца за хитон, поставила его на ноги. Сорвав с меня шляпу, нахлобучила ее на голову парня.

Я едва не задохнулся от возмущения. Она что, считает, что это я одним махом выкинул болтуна за борт? Так у меня бы сил не хватило. Или хватило? Надо попробовать.

— Аталанта, верни Саймону шляпу, это не он, — пророкотал Геракл. Сняв собственный головной убор, протянул воительнице. — Надень на парня.

Девушка поменяла шляпы, пристукнула меня кулачком по макушке (за что это? и кулачок жесткий!) и вернулась на свою скамью, где грустный Орфей терзал кифару. А мы снова навалились на весла, судно тронулось в путь.

Гилас пытался одновременно грести и удерживать на голове шляпу, спадавшую на глаза. На этот раз он молчал минут двадцать, потом не выдержал:

— Я же не для себя старался, а для тебя. Целую поэму сложил. Если плохая, скажи, чего сразу в море кидать? Может, я рапсодом хочу стать?

— Брехня все это, что ты сочинил, — бросил Геракл, слегка повернув голову. — Не так все было.

— А как оно было? — подскочил со скамейки Гилас. — Я же не сам выдумал, а рассказы слушал.

— Ишь, Геракл, вооруженный одной лишь дубиной… А откуда я лук взял? Подумал бы вначале, а потом пел. Вечером, как встанем на якорь, поедим, тогда расскажу, — пообещал Геракл и замолк.

Гилас пригорюнился. Геракл не Саймон, на шантаж не клюнет. Сказал, что вечером, значит вечером.

К вечеру не только Гилас, но и я, извелись от ожидания. Интересно же узнать, как там все было? Классический вариант, насколько помню (за точность деталей не ручаюсь) был таков: царь, у которого служил Геракл, искупая вину за убийство детей и племянников, поручил герою совершить очередной подвиг — убить кабана. Как там его? Нет, не царя, а вепря? Эрисманский или эриванский, как-то так. Отправившись на охоту, герой зашел в гости к своему другу, кентавру Фолу. Тот откупорил сосуд с вином, подаренный не то Хироном, не то Дионисом. И, как только открыл кувшин, на запах сбежались окрестные кентавры, вооруженные огромными камнями и стволами деревьев. Разъяренный Геракл (а кто бы не рассердился в такой момент?) схватился за лук и принялся отстреливать нападавших. Уцелевшие кентавры удирали, а герой, в азарте боя, преследовал беглецов, даже когда те укрылись в пещере Хирона. Одна из стрел (отравленная ядом гидры!) ранила мудрейшего из кентавров, но тот не мог умереть, а потом долго страдал, пока не обменял собственное бессмертие на жизнь Прометея. Геракл, разумеется, переживал.

Как медленно тянулось время. Пожалуй, даже медленнее, чем в сарае кентавров. Пока наступил вечер, пока прижались к одному из берегов, сошли на сушу, растопили костер, сварили похлебку.

Когда я со своей миской уселся, ко мне подошла Аталанта. Устроившись рядышком, кивнула на мою обновку, пристроенную на веревочку, опоясывавшую хитон:

— А сумочки у тебя раньше не было.

— Не было. Мне ее кентавресса подарила.

От изумления воительница едва не попала ложкой себе в ухо.

— Саймон, тебе нравятся самки кентавров?

— Ну, какая же она самка? Девчонка еще совсем, лет двенадцати, конопатая. А сумочку подарила за то, что я ее от поноса вылечил.

— Фи! — скривилась девушка. — Саймон, ты бы такие слова за едой не говорил.

Аталанта вскочила и вместе со своей миской куда-то ушла. И чего это она?

Наконец, все съедено, миски вымыты и мы с Гиласом уселись рядом с героем, приготовившись слушать. А тот, грустно потеребив бороду, начал: