Бурятский вождь в благодарность (или во искупление) отправил вместе с телом Коли и своего сына девяти лет, которому было там же присвоено новое имя «Николай». Катя обучила его русскому языку и он теперь воспитывался у нее «как брат и внук». А как его воспитывали тамошние буряты, говорило хотя бы то, что своего старого имени он никогда не называл: «я родился заменить вашего брата уже девятилетним, раньше меня не было».

Вторая утрата Екатерины Великой непосредственно с постройкой железной дороги связана не была, просто при взрывных работах на обнаруженном неподалеку от дороги молибденовом месторождении погиб ее внук Андрей. Но по большому счету и Коля не на стройке погиб…

— Нет, я просто из интереса спрашиваю. Ведь ты же меня все время просишь новые здания вокзалов проектировать, причем просишь-то все разные сотворить! А мне, может быть, уже лень творить-то. Кать, может быть ты найдешь кого помладше для этой работенки? У нас народу-то теперь наверняка хватает…

— Хватает, сама знаешь. Я тебе больше скажу: к новому году у нас уже образованных взрослых будет почти семь миллионов. На двадцать пять миллионов населения — и это успех! Ну, на двадцать шесть, кто же знал, что в Сибири и Забайкалье столько народу-то живет? Кстати, дорога нужна и для связи с этими сибиряками и забайкальцами, а теперь-то ее получится совсем быстро достроить.

— Бурят на стройки нанимать будешь?

— Ну они тоже понемногу на стройки нанимаются, но по мелочи, в основном чтобы на эмалированные миски и кастрюли подзаработать. А стройка быстрее пойдет просто потому, что дорогу уже сейчас с двух концов строят. Ты, небось, опять пропустила новость о том, что мы уже Владивосток основали?

— И рельсы туда вокруг половины планеты возить будем…

— А вот и нет! Мы же не со скуки колонию на Тайване основали. Там уже заработал небольшой металлургический заводик, как раз он рельсы катает и арматуру. Руду и уголь туда прямо из Австралии подвозим, вот заводик — небольшой правда — порядка ста пятидесяти тысяч тонн стального проката и выдает. Как раз на дорогу от Владивостока до Хабаровска за год стали накатает.

— Вот уж докатились! Завод на полтораста тысяч тонн стали считаем небольшим… а я, помнится, гигант индустрии в Туле поднимала, который и тридцати тысяч в год не выдавал…

— Мама Катя, ты свой гигант индустрии поднимала когда мы население поштучно считали, а сейчас отправке двадцати тысяч человек на Тайвань препятствует лишь недостаток комфортабельных океанских лайнеров. Кстати, на всем Тайване народу, к моему удивлению, вряд ли больше сорока-пятидесяти тысяч. Причем там дикари еще более дикие, чем на Хайнане. Материковые китайцы не зря остров называют Ижу, то есть «остров дикарей». Забавно то, что для ханьцев дикари эти злые…

— Так ханьцы их грабить заезжали, а мы вроде даже помогаем по мелочи. Чего на нас-то им злиться?

— Они друг на друга злятся: воюют друг с другом непрерывно. То есть не то что воюют, а так: увидел человека из соседского племени и быстренько его убил.

— И съел!

— Ты не поверишь…

— Я теперь всему поверю. Старая стала, глупая.

— А как Берлин строить, так молодая и умная. Ты ведь всего-то одну улицу выстроила, а теперь в городе уже народу за двадцать тысяч, Витя Соболев мне раз в неделю проекты новых заводов, которые там выстроить срочно требуется, шлет.

— Ну и ты его шли. Небось уже взрослая девочка-то!

— Это ты верно заметила. Я, наверное, после Нового года на пенсию пойду уже. Ведь если прикинуть, то ничего принципиально нового из будущего мы больше предложить людям не можем, а то, чему задел положили, молодые и без нас разовьют, да так, как нам и не снилось. А общее планирование, я думаю, сейчас и Гриша Кабулов прекрасно потянет.

— Не Оскар?

— Нет. Оскар сам не согласится, он уже пробовал и ему хватило. Планировщик он великолепный, но фантазии маловато. И немножко слишком уж он перфекционист. Если какой-то план срывается, даже по самым что ни на есть объективным и полностью форсмажорным причинам, у него начинаются приступы паники. А на такой позиции должен быть человек со слоновьей шкурой и флегматичностью австралийского ленивца.

— То есть вроде тебя, — радостно засмеялась старшая собеседница. — Ладно, шучу я. А отдохнуть от забот тебе пожалуй уже пора. Чем на пенсии заняться думаешь?

— Поеду в Школу, отдохну от шумного города. Мемуары напишу, меня вот тетя Лера как раз просила. И за домом пригляжу, а то Оля говорила, что ей уже трудновато стало и Никита опять в Москву перебраться хочет.

— Я не просила, а требовала! — заметила Лера, — Потому что ты сколько лет Госпланом управляешь? И кто лучше тебя сможет донести потомкам как мы дошли до жизни такой? — Лера ехидно улыбнулась. — Кстати, раз уж до Нового года ты еще поработать собралась, почитай одну книжечку. Я ее специально для тебя написала, под грифом «совершенно секретно» между прочим. Про текущие расклады на Дальнем Востоке, много интересного узнаешь. Я сама удивлялась, когда ее писала…

Новый трехсотый год попаданки встретили в том же составе, в каком отмечали и пуск ДнепроГЭС — за исключением, конечно, Кати Клее. К ним присоединились Денис, окончательно «ушедший на пенсию» и Никита с Олей, тоже приехавшие из Школы в Москву. Еще Маркус собирался заехать всех повидать, но сильно приболел и только позвонил чтобы всех поздравить. Ну и сообщить, чтобы за него не волновались, с ним ничего серьезного, просто радикулит замучил…

Все-таки число с двумя нулями на конце почему-то воспринимается несколько иначе, чем любые другие даты, и хотя Екатерина Первая выпустила специальный циркуляр, «запрещающий» считать этот Новый год началом нового века, все тогда быстренько решили бурно отпраздновать последний год века текущего и отметить такую дату с должным усердием. Не в смысле «напиться до поросячьего визгу», а торжественно.

Председатель Госплана «торжественности» добавила изрядно: за два дня до праздника она подписала (от имени всей России) договор с Алемайеху и «другими заинтересованными лицами» о создании нового государства — Союза Социалистических Республик. Кроме собственно России и Эфиопии членами этого Союза становилась Скандинавия и Германия. Просто «по статусу» в республиках официальным становился и «основной язык местного населения», а на территории между Одером и Рейном из пяти миллионов человек больше трех все же в быту разговаривали на разных именно германских диалектах. И при этом понимали друг друга, так что Брунн немедленно принялась организовывать «германские» радио- и телевизионные редакции, громко при этом заявляя, что «теперь-то она научит всех германцев хохдойчу». И радостно при этом смеясь, потому что прекрасно знала, что этот хохдойч ни один нынешний германец даже примерно не понимал.

Так же в республиках уже местные власти получали право организовывать начальное образование на местных языках, и в дальнейшем, по мере появления собственных кадров — и среднее, однако русский — как «язык межнационального общения» — во всех школах все равно преподавался в обязательном порядке. Но единодушным решением всех «присутствующих здесь дам» даже старшая школа оставалась полностью русскоязычной, не говоря уже об образовании высшем. Брунн во время обсуждения данного вопроса высказалась очень даже конкретно:

— Мы не настолько богаты образованными людьми, чтобы выращивать ученых и инженеров, не понимающих друг друга. К тому же я просто не знаю, как по-немецки называется… как это… вспомнила: главный циркуляционный насос, вот! Кстати, Кать, расскажи мне как-нибудь, что это такое — а то внуки спрашивают и заставляют меня чувствовать себя дурой.

А за праздничным ужином Брунн все же поинтересовалась у Кати Владимировны:

— Девочка, ты мне все же поподробнее расскажи, зачем вся эта эпопея с Союзом. Я понимаю, с эфиопами есть какие-то сложности, а про Скандинавию и Германию я все же до конца причин не постигла.

— Да всё просто: Россия выросла настолько, что управлять всем из Москвы стало несколько… обременительно. Мы с Али и Ларсом посидели, подумали и решили: из Москвы мы будем только основные направления задавать, а как эти задачи реализовать на местах виднее будет. Кстати… Никита, ты же сейчас дурью маешься и не знаешь чем себя занять. А я как раз подыскала тебе непыльную работенку.