Как Вова и предсказывал, мощь гидростанций на Вуоксе была направлена на производство столь нужного металла. Нужного не только (и не столько) для изготовления конструкций парка: основным потребителем металла стала химия и энергетика. Турбинные лопатки, трубопроводы для кислоты и щелочи, химические реакторы — так что даже несмотря на то, что титана делалось довольно много, его на всё не хватало, поэтому в парке была поставлена только одна ажурная балка крыши. Ажурная конструкция длиной в сто двадцать метров, выкрашенная белой (и тоже титановой) краской была на фоне неба почти незаметна…
Вот только эта балка весила больше ста тонн, а за год титановый завод в Выборге металла выдавал пока лишь около трех тысяч тонн, и необходимые для «стропил» и самих рам еще восемьсот тонн выкроить оказалось не очень просто. Так что, поскольку электричества в Выборге было куда как больше, чем потреблял титановый завод, в ближайших планах Володи было нарастить выпуск титана до примерно десяти тысяч тонн в год. Много его предполагалось делать, очень много — но все уже знали, куда его потратить.
Олех практически закончил «электрификацию Урала». Ругаясь при этом нехорошими словами и, откровенно говоря, люто завидуя Потеху: тот-то электростанции на Вуоксе строил, и всего четыре станции выдавали пятьсот мегаватт мощности. А самая мощная гидростанция, которую Олех выстроил на реке Лозьва, выдавала чуть больше двадцати мегаватт. С другой стороны, Олех построил уже почти полсотни только крупных электростанций, а Потех всего шестнадцать…
Выбрав практически всю мощность относительно крупных рек восточной части Южного и Центрального Урала, последнее время Олех ставил — причем десятками в год — электростанции маленькие, мощностью до мегаватта каждая. И для того, чтобы не сажать на эти крошечные электростанции специалистов-операторов (которых и для крупных электростанций едва хватало), он придумал и внедрил систему «дистанционного автоматического управления» для них. Вполне себе неплохая система получилась, электростанции сами (в зависимости от нагрузки в сети и уровня воды в водохранилищах) подключались и отключались — но вот без присмотра все же иногда в турбины мусор всякий попадал, а когда турбина простаивала, то она ржавела быстро. На двух таких небольших станциях Олех поставил турбины титановые — и уже через год оказалось, что их можно действительно «не обслуживать» очень долго. Так что очередь на продукцию титанового завода заметно выросла.
Саша и Виталик тоже внести свой небольшой вклад в длину этой очереди. Новенький трехсотсильный шестицилиндровый бензиновый оппозитник, из титана большей частью и изготовленный, оказался ровно вдвое легче предыдущей версии, сделанной из стали и алюминия. Ну, если считать с титановым пропеллером, конечно. А два таких мотора очень резво тащили небольшой шестиместный самолетик. Тоже титановый, а потому поднимавший топлива достаточно, чтобы с шестью людьми улететь на две тысячи километров без посадки, причем менее чем за шесть часов. Так как особого «пассажиропотока» в нынешней авиации не наблюдалось, самолетик стал «основой пассажирской авиации». Конечно, на один самолет титана уходило меньше полутоны, а выпускать их планировалось по шесть штук в год — но все равно это сокращало доступные резервы металла…
В августе в Парке Мнемозины появилась статуя Леночки. «Главная радистка» очень переживала по поводу того, что «серийная» радиостанция мощностью в двадцать пять ватт выдавала сигнал, который самый массовый радиоприемник под названием «Скворечник» с трудом принимал на расстояниях не более полусотни километров, а без специальной антенны — вообще километрах в двадцати всего. Первые телевизоры были «кабельными», и не потому, что приемник сигнала сделать было сложно, а потому что, по прикидкам Леночки, чтобы «накрыть» сигналом хотя бы очень даже компактную Москву, требовался передатчик киловатт уже в пять. И несколько лет она занималась «изобретением» мощного клистрона.
Изобрела, на заводе в Александрове их четыре штуки изготовили. Леночка разработала на их базе длинноволновую радиостанцию мощностью в восемьдесят киловатт. И приехала на испытательный запуск. Тоже было дело не простое: клистроны довольно быстро «теряли эмиссию», так что их приходилось ремонтировать — а потом тут же разными насосами выкачивать из них воздух, что занимало примерно пару суток. При установке их на станцию тоже требовалось выполнить все эти процедуры, и эти двое суток Леночка вообще ни разу не выходила их помещения радиостанции, выстроенной недалеко от Москвы в районе тридцатого километра Ярославской дороги.
А когда радиостанцию запустили, она сидела рядом с телефоном, на который должны были звонить наблюдатели из Бреста, Севастополя и Березников. Ну а когда ребята из Севастополя позвонили (последними) и сообщили, что «слышимость прекрасная», Леночка улыбнулась, тихо сказала окружающим «ну всё, мы победили», положила трубку…
На похороны Елены Владимировны Скворцовой приехали, конечно же, все оставшиеся в живых «попаданцы», почти все их дети и внуки. Но вот на открытие памятника приехали уже очень немногие: и дела, и проблемы со здоровьем… А памятник получился очень хорошим: молодая еще Леночка, одетая в свою полицейскую форму, сидела на четырех сложенных стопкой пластиковых мешках с солью, держа в руках автомат и облокотившись на огромную лампу (Трофиму ребята с радиозавода отдали сапфировую колбу настоящего клистрона), а на небольшой тумбочке возле Леночки стояли «Скворечник» и телевизор. К созданию этой скульптуры Трофим подошел с максимальной тщательностью: в клистроне, казалось, тускло светился накал, в «Скворечнике» горел «зеленый глаз», а на экране телевизора в темное время смутно проглядывались какие-то движущиеся фигуры…
— Трофим что, электричество к статуе подвел? — поинтересовалась Лера, когда все собравшиеся расселись на кухне Лизиного дома.
— Нет, это он так хорошо краски подобрал, — ответила Катя. — Вечером, когда в парке фонари зажигаются, там все еще ярче светиться будет. Кому налить чаю? На той недели прислали, первый урожай из Ленкорани. Очень вкусный, кстати, рекомендую.
— Марина говорила, что с бергамотом даже опилки вкусными покажутся, — прокомментировала вкус чая Лера, — но этот действительно замечательный получился. Интересно, а почему там местного населения почти не было? Ведь климат прекрасный, земля плодородная…
— Настоящие субтропики, — поддакнула Председатель Госплана, — малярийный комар в тамошних болотах круглый год плодится и размножается. А если учесть, что болот там больше чем населения… Хотя наши туда уже завезли гамбузию луизианскую, без хлорохина и артимезина там людям делать пока нечего. Разве что кто захочет самоубиться особо мучительным способом…
— Кстати, я слышала, что там для полыни этой климат очень подходящий… — заметила Лиза.
— Нет, подходящий в долине Куры. Но и в Поволжье климат для полыни тоже ничего, а у Алёны проблемы были в том, что этот артимезин в листьях накапливается во время цветения, а она полынь собирала после того, как семена созреют. Ребята из института биологии по поручению Оскара все это выяснили, и у Алёны теперь и в Поволжье с гектара собирается килограмм по двадцать препарата, а возле Куры, по прикидкам, может и до тридцати дело дойти. Вот только как туземцев научить эту полынь правильно и вовремя собирать…
— Там туземцев кот наплакал, — нарочито сердито заметила Лиза, — а у нас сколько детишек школу закончили в этом году?
— На Кавказ в этом году по распределению двенадцать тысяч человек должно было поехать, — сообщила Катя-первая. — Но народу все равно не хватает. Потому что еще десять тысяч в Америку отправляются, пять в Африку, в Танзанию…
— Это как это они туда такой толпой оправляются? — удивилась Лиза. — В смысле на чём?
— Так не сразу же! Это за год отправятся, а на новой «Таврии» в пассажирском варианте по триста пятьдесят человек за рейс перевозится. В год «Таврия» минимум восемь рейсов в Филадельфию сделает, а Генрих их уже четыре построил и еще две до зимы на воду спустит. А после того, как римляне реку Траяна расчистили и расширили, «Таврия» и до Бруннштадта плавать теперь может…
