– И что мы получим?

– От Эльбы до Буга славян разных, если очень приблизительно считать, слегка за полмиллиона. Если считать поточнее, то может и миллион, и полтора. Через десять лет половина из них будет обучать детей в наших школах…

– А кормить их чем?

– Сами прокормятся, мы им только покажем чем и как, ну и с защитой от готов поможем. На простых условиях: посылаем им два десятка человек учителями и фельдшерами – забираем на три года столько же у нас поработать. Или лучше пока наши учителя там детей обучают, столько же их мужиков вахтовым методом на нас горбатятся. Возьмем по минимуму: четверть миллиона при наших школах – это тысяча школ… наверное. Или двадцать тысяч рабочих у нас… а сколько пойдет при этом к нам гастарбайтерами за зарплату, ты сама прикинь.

– Поменять двадцать тысяч образованных выпускников на двадцать тысяч неграмотных гастарбайтеров…

– Тебе сколько лет? Скоро полтинник? А если мы окажем посильную помощь неграмотным и диким славянам, то к твоей пенсии у нас будет государство с парой миллионов жителей. Могучее государство.

– Тоже довод…

– Тогда еще один. Рудные горы сейчас на славянской территории.

– Урал вообще на ничейной…

– На Урал у нас людей не хватает, так, мелкие кусочки разве что отъесть пока можем. А будут люди…

– Ну ты Лера и задачки ставишь. У меня в голове по твоему суперкомпьютер? Сейчас и обычные компы на ладан дышат…

– Пока они еще хоть как-то дышат, ты соответствующий план-график и составь. А правки будем уже ручками вносить, по месту и текущим реалиям.

– Думаешь получится?

– Я тебе уже как-то говорила, что слухи в этом мире разносятся невероятно быстро.

В середине октября поставили памятники Вере Сергеевне и Нине. На открытии последнего Ярославна выдала проникновенную речь, очень запомнившуюся всем собравшимся (а собрались почти все «попаданки»):

– Все же Нина была редкой занудой, что и сделало ее лучшей учительницей математики. Благодаря ей и ее занудству уже пятеро из нас освоили эту непростую науку достаточно, чтобы даже в институтах студентов обучать, Вова и Маркус с Сашей рассчитывают сложнейшие машины и механизмы, Катя мосты и плотины строит… Ходан стал неплохим уже инженером. Она оставила после себя настоящую математическую школу, которая десятилетиями, если не столетиями будет помогать нам и нашим потомкам хранить и развивать современную цивилизацию. Нашу цивилизацию. Как там китайцы про Мао говорили: он совершил тридцать процентов плохого и семьдесят процентов хорошего. Нина совершила максимум один процент плохого – даже если под плохим принимать то, что она меня как-то дурой назвала… заслуженно, кстати. И девяносто девять процентов не просто хорошего, а отличного. Но проценты считать – дело вообще глупое, одно то, что именно она определила всем нам наше место во времени и пространстве перекрывает все ее недостатки. О которых мы уже забыли или забудем не позднее чем завтра. А помнить ее все мы будем именно такой – открывающей всем нам глаза на наше место в этом мире. И отдельно я хочу поблагодарить Трофима за то, что и наши потомки увидят Нину именно такой…

Скульптура стояла за оградой могилы на невысоком – сантиметров в двадцать – постаменте, изготовленном по заказу Лизы вместе с оградой в Пантикапее. Мраморном, как и ограда с постаментом на могиле Веры Сергеевны. А скульптуру химички Трофим сделал по фотографии учительницы в школьном кабинете химии, где она, полусидя на высоком «лабораторном» табурете, что-то записывала в тетрадь. Трофим сделал и часть лабораторного стола с полочками, и подставку с пробирками – так что Вера Сергеевна, казалось, на секунду просто отвлеклась от какой-то работы и с улыбкой глядела теперь на собравшихся неподалеку от нее людей…

Лиза подумала, что дочь ее, конечно, придумала очень красивое и уместное оформление этого печального места, но снег, который выпадет зимой, наверное нарушит странную гармонию. Конечно, и Вере Сергеевне, и Нине это уже не очень важно…

Год двести сорок седьмой отметился несколькими громкими событиями, хотя большую часть из них «громкими» сочли лишь попаданки. Двое третьекурсников мединститута сделали три успешных аппендэктомии (и две неуспешных, но Вероника сказала, что одну и она бы успешно не провела, так как слишком поздно спохватились, а одну… операция-то прошла успешно, но сепсис…) Алёна нашла, наконец, нужный грибок и приступила к производству стрептомицина. То есть ей удалось сделать почти грамм препарата – но лиха беда начало. Наташа Зотова, пользуясь записями Веры Сергеевны, сделала аспирин из продуктов переработки бурого угля. Не ахти какое уж достижение, аспирина и так хватало – но теперь не приходилось обдирать каждую осинку, обнаруженную в лесу. Ходан закончил постройку машинного зала ГЭС на Москве-реке и тут же начал его переделывать: Кати вместо обещанного агрегата на пятьсот киловатт сделала восьмисоткиловаттный и он не влезал в заготовленное место. Впрочем, переделок ожидалось не слишком много: Ходан успел подготовить место только под один генератор и даже если его не получится переделать в срок, то следующей весной по крайней мере один агрегат должен был заработать на новом, сразу под него подготовленном месте. Хотя бы один, но Кати пообещала сделать все пять запланированных агрегатов, так что результат практически полностью теперь зависел от Ходана.

Зато железная дорога, проходящая поверху плотины ГЭС, уже дотянулась до торфоразработки, а новая ветка от Каширы была выстроена аж до Пахры – примерно в том месте, где может быть появится Подольск. Правда пока вагоны через Оку перетаскивались на пароме, но мост уже строился…

Люда засеяла привезенными из окрестностей Пантикапея одуванчиками пару небольших грядок. Не то, чтобы родных одуванчиков ей не хватало, но крымский был – согласно определителю – тем самым «крым-сагызом», из которого в довоенное время в СССР добывали каучук. Сколько этого каучука добудется, никто не знал – но хоть сколько-то всяко лучше чем нисколько.

Саша в процессе ремонта «Тигра» разобрал его до винтика. Обратно пока не собрал: слишком многое, по его (и Леночкиному) мнению предстояло поменять на новое, которое еще предстояло как-то сделать. Однако, тщательно изучив полученную груду разных деталек, он изготовил новый дизельный мотор – который издали был похож на «тигровский» мотор Ярославского завода. Главным образом похож цветом (испачканного маслом чугуна) и немного похож весом (меньше чем в два раза всего тяжелее), ну и мощностью около двухсот лошадок. Правда была и определенная «непохожесть», делавшая невозможной замену старого мотора новым в автомобиле: из-за шести цилиндров вместо четырех он просто по размеру под капот влезть не мог. Зато в моторе не было никакой недоступной «электроники», да Саша и не предполагал его для автомобилей использовать: такой мотор в локомотиве был гораздо нужнее, да и Маркус на него взгляд положил. Впрочем, Саша старого друга слегка разочаровал, сообщив что завод таких моторов хорошо если пяток в год сделать сможет, и только по дружбе один (причем далеко не первый) он судостроителю все же даст.

Зато другой «новый» мотор он специально для Маркуса и сделал: небольшой (весом всего-то в шестьдесят килограмм) одноцилиндровый дизель мощностью около восьми лошадок очень неплохо заменял ряды педалей на велоботах. Причем таких моторов Саша мог делать по штуке в день (а если Лиза прикажет, то и по два, как по секрету сказал он приятелю), так что в Вырке началось массовое переоснащение уже сделанных вельботов дизелями. Собственно новых вельботов с педалями там уже не делали, но «цех» (то есть сарай, где лодки собирались) остался – его и приспособили для такой работы. А сам «завод» уже второй год делал исключительно дейдвудные трубы для всего, что строил Маркус: рабочие там с деревом работать хорошо умели, сырье и готовую продукцию возить было просто, а растащить умелых работяг по разным «верфям» Маркус счел глупым – тем более что и сами они никуда уезжать из родного города не желали.