— Выдохни, — посоветовала девушка врачу. — Ты же не думаешь, что я стану подвергать опасности ни в чем не повинных водителей? Вот за город вылетим — там порезвимся.
Доминик рассмеялся и посмотрел на Ла Руну
— Лихо ты меня провела, — он вдруг сообразил, что его слова звучат слишком ухарски, и, смутившись, опустил взгляд
Девушка снова приподняла бровь, но от вопросов воздержалась.
Спидер тем временем вырвался на простор. Высотки закончились, внизу тянулись фермы и сады, мелькнула лента реки. Машин вокруг почти не осталось.
— А вот теперь полетаем… — Ла Руна задорно подмигнула и утопила педаль газа. — Держись!
Маленький двухместный спидер свечой пошёл в небо.
Пока Доминик занимался самоедством на тему собственного скромного поведения, спидер проехал город и Ла Руна решила-таки его удивить. Полный восхищения взгляд Дома уже без всякого стеснения уткнулся в лицо девушки, когда им навстречу устремилось небо
— Круууто! — по-мальчишески крикнул он, улыбаясь открыто, искренне, небесно.
Потолок для таких машин — понятие чисто условное. Естественно, на них ставят ограничители, чтобы совсем безбашенные владельцы не навредили себе, взлетев без герметизации куда-нибудь в стратосферу, и выше безопасных пределов спидеры не поднимаются. Ла Руна либо нашла способ обойти ограничения, либо нашла сами ограничители и обошлась с ними небрежно: маленький зелёный спидер уверенно набирал высоту. Вот, правда, скорость постепенно падала по мере подъёма, пока машина не зависла в точке наивысшего подъёма — и не начала падение обратно к поверхности.
Трудно сказать, любил ли Доминик Гринвуд острые ощущения настолько, что не мог без них жить, но парки аттракционов были его маленькой слабостью. Однако с тем, что он испытывал сейчас, не были уместны никакие сравнения. Машина неслась в небо, неуловимо замедляла ход — и вот они уже зависли в воздухе, машина медленно, коварно устремляется вниз, и….они падают! Но Дом знал — это не так. Он доверял, бесконечно доверял этой бесстрашной девушке, и знал — она не убьёт их, не отправит на тот свет. Ветер и солнце смешались в диком, причудливом коктейле: эйфория, радость полёта, падение — всё это пронзило Дома насквозь, сотрясая его внутреннее существо крупной, радостной дрожью… он не мог пошевелиться, опасаясь разрушить это мгновение, нарушить его, убить… он целиком отдался ему.
Падение было контролируемым: почти незаметными движениями Ла Руна разворачивала спидер вокруг оси. Внизу медленно кружилась земля, постепенно приближаясь. Щёлкнул тумблер, тишину салона нарушила первая хрустальная нота…
Глаза Доминика сияли. Он не сразу смог повернуться к девушке, которая подарила ему такое… такое… Легчайший щелчок привёл его в себя. Только он. Гринвуд медленно повернулся к Ла Руне, по-прежнему источая это чувство. Произнёс:
— Спасибо. Я никогда… никогда в жизни… ты просто невероятная, — последние слова выскочили сами собой. Но он не стыдился их, словно полет убил стеснение. По крайней мере — в эту секунду.
Она тихо рассмеялась, плавно выводя машину из падения в горизонтальный полет.
— Горы любишь?
— Да, очень, — ответил Дом, прежде чем сообразил, что почти не знает их, и, чтобы не врать, признался, — только я был в них всего раз…
— Тогда держись крепче…
Выход из пике перешёл в стремительный полет к синеющей на горизонте зубчатой полоске.
Горы приближались. Внизу снова блеснула отражением солнца лента реки, спидер нырнул к поверхности, пошёл над водой, оставляя за собой дорожку ряби.
— На индустриальных планетах почти не остаётся незастроенных мест, — скорость ещё возросла. — У нас сохранили эту область как заповедник. Я люблю тут бывать. Это, конечно, не луна-парк, но… По-своему не хуже него.
Ла Руна вела машину над поверхностью реки, и Доминик мог видеть, как берега начинают расти все выше, постепенно заслоняя солнце, пока русло не превратилось в узкое ущелье. От девушки пришло чувство, которое было сродни лёгкому опьянению — бесшабашное веселье, удовольствие от предстоящего, радость… за которой стояло что-то ещё. Но времени разбираться не оставалось — река сделала поворот. На полном ходу спидер нырнул в изгиб ущелья. Впереди выросла каменная стена.
Вместо того, чтобы притормозить, Ла Руна ещё прибавила скорости, одновременно ставя машину набок. Ремни врезались в тело, но удержали людей в креслах. В этом месте река прорывалась сквозь узкую щель — спидер мог протиснуться в неё только боком. Он и протиснулся — со свистом, оставив в сознании Доминика отчётливое ощущение, что от гибели его отделяли считанные сантиметры зазора и тонкий металл корпуса. От девушки полыхнуло эмоциями — ей нравилась эта игра со смертью, ей доставляло наслаждение собственное превосходство, которое позволяло совершать невозможное. Для других невозможное, но не для неё…
Ещё один нырок вниз — спидер миновал нависший сверху утёс, и тут же — высокая свеча. Машина неслась вертикально вверх вдоль серебряной стены водопада…
Ла Руна вела, полностью положившись на то чутье, которым привыкла руководствоваться. Никакой компьютер не успел бы обработать информацию и принять решение на таких скоростях. Спидер падал на дно ущелья, взмывал вверх, ложился на борт, переворачивался вниз кабиной — и все время Доминика сопровождали два чувства: свистящей в сантиметрах за бортом смерти и утверждения торжества жизни от Ла Руны.
Все кончилось внезапно: только что впереди был полумрак ущелья, и вот уже впереди сияние ясного неба и ослепительная белизна внизу. Спидер вырвался из теснины и шёл над ледником.
— Вот так это бывает, — выдохнула девушка. — Скорость, опасность, и…
Держаться особенно было не за что, да и незачем — просто потому, что если бы на такой скорости они бы упали, или врезались бы куда-то, то… от них бы мало что осталось в принципе. Доминик это прекрасно понимал, но понимал где-то далеко и фоново — его это не волновало вообще. Не то чтобы он не ценил свою жизнь, просто сейчас было важно другое — этот невероятный полет, это летящее навстречу солнце, эта стальная, каменная смерть, и эта девушка… эта девушка, которая умело и стремительно несла их вперёд, навстречу чему-то новому, отчётливо распахнувшемуся в сердце Дома.
…Сам Доминик Гринвуд никогда в жизни не отважился бы на подобное. Вернее — просто не придумал бы, не додумался бы. Не смог… а она могла. Она была частью, неотъемлемой частью этого полёта — стремительного и прекрасного. Она сама была такой же — стремительной и прекрасной, и Дом понимал это. Вернее — увидел. Отчётливо, точно освещённое вспышкой.
— …и ты, — негромко, но не себе под нос произнёс он, когда к нему вернулся дар речи.
Очередным утром Кир привычными для себя широкими и быстрыми шагами поднимался в свой номер. Взмыленный, в спортивном костюме нараспашку, он тяжело дышал и нехотя констатировал, что со времён обучения в Академии начал несколько сдавать — раньше, пока их гоняли инструктора, он без проблем мог навернуть пяток километров за полчаса. Сейчас тоже навернул, но не за полчаса и изрядно подзапыхался. Что было неприемлемо при его профессии. А вот тропинки вокруг "Ники" — загляденье. Бегай в своё удовольствие, хоть убегайся.
Приняв душ и переодевшись, наёмник скользнул взглядом по часам — те показывали семь утра — и уселся за терминал. Последние пять дней он жил в "Нике" уже не как работник Рика, а как вольная душа, и занимался делом для себя весьма необычным, а именно — составлял план. Если быть более конкретным — бизнес-план. Посеянные семена идеи начали давать свои всходы — и на электронном носителе четвёрка истребителей уже зарабатывала кредиты десятками тысяч. Оставалась мелочь — воплотить задумку в реальность.
Но перед этим ее надо отшлифовать и в очередной раз проверить. Досконально, по пунктам. Коих было множество — Кир в первый же день понял, что объёмов встроенной от рождения памяти явно недостаточно, чтобы удержать такой объем цифири, дел и номеров коммов, и завёл себе электронный ежедневник, в котором вёл подробный отчёт — что сегодня должно быть сделано, что было сделано, что отложилось на завтра или на иную дату. На сегодня здесь были подробно расписаны пункты, которые стоило проверить. Ещё раз вычитать, пересчитать, накинуть ещё немного резерва на непредвиденные расходы…
