Зрение раздвоилось, и даже при закрытых глазах Грубер начал видеть странные образы, картинки, находящиеся за пределами здания. Сначала один, затем два, а затем все больше и больше, пока все они не составили этакую стену в подсознании, увешанную мониторами, с которых можно было наблюдать то, что происходит в обозреваемом периметре. Следом за зрением появилась тупая уверенность, что, если потянуть за каждый из этих мониторчиков, то можно дотянуться до особи, чьими глазами на монитор и передается картинка. Да не просто так потянуться, а влиять на этих особей, отдавая приказы, даже не сомневаясь в том, что они будут исполнены.

Качнувшаяся дверь шлюза больно стукнула Грубера по затылку и та часть его сознания, что еще плавала в полусне, резко пробудилась. Одновременно с этим он вспомнил, когда ощущал все те непередаваемые чувства, что чувствовал сейчас. Это было в том самом кластере Нолда, где Зина поселилась в его голове, и он встретил Снегиря. Тогда на площади он тоже словно бы видел глазами тех измененных, которые составляли свиту элитника, вот только ощущения того, что он внезапно стал альфа-самцом в тот раз у него не было, наоборот, его самого элитник по каким-то причинам попытался «включить» в свою свиту, и лишь чудо помогло тогда противиться этому мощному зову.

— Неожиданный и весьма приятный сюрприз, — дребезжащий голос заставил сосредоточиться на настоящем и попытаться отодвинуть на задний план ту часть собственного «я», которая стремилась во что бы то ни стало присоединиться к снующим возле электростанции тварям. Приподнявшись на локтях, Грубер увидел невысокого худого мужика средних лет с водянистыми глазами. — Шикарный потенциал, а вот этот вообще не понятно что, — и он легонько пнул Грубера в бок.

— Ты кто такой, убогий? — сумел выдавить из себя Грубер, отмечая, что Снегирю, похоже, досталось больше, потому что он все еще не приходит в себя.

— О, зови меня просто, Часовщик, — мужик захихикал совсем по бабьи тонко, мерзко и потер руки. — Эти говноеды выгнали меня из Института, мол, мои начинания попахивают бредом сумасшедшего. Раньше я занимался исключительно теорией, наблюдениями, но теперь пришло время проворить все на практике. Все равно золотая жемчужина и срединный кластер — это миф…

— Надо же, — в ответ протянул Грубер. — Хоть в чем-то мое мнение на этот раз полностью совпало с мнением Института, это в том вопросе про начинания с четким запашком психушки.

— Молчать! — снова тычок в бок. — Пошевеливайся, те двое, что в цепи находятся, вот-вот сдохнут. А потенциала этих двоих вполне хватит, чтобы подлатать защиту, да и исполнить мою задумку. На этот раз должно сработать, и стаб наконец-то станет абсолютно недвижим.

— Ну ты и дебил, — Грубер покачал головой и тут же понял, что не стоило этого делать, потому что голова резко закружилась, вплоть до тошноты, а гул в голове стал практически невыносимым. — Когда до тебя дойдет, что нельзя играть в такие игры со Стиксом. Нельзя! Это полуразумный мир, мать твою, и он примет меры, чтобы не допустить смещения баланса.

— Я сказал, молчать! Долго ты еще возиться будешь? — Грубер скосил глаза в сторону и увидел, что рядом лежит абсолютно голый Снегирь, а здоровяк, притащивший их сюда, сопя, шагнул к нему. — И выруби уже этого слишком умного. Батарейка не должна разговаривать.

Грубер не успел защититься. Как и в прошлый раз удар был стремительный и практически не заметный. На этот раз он пришелся не вскользь, и Грубер, дернувшись, отключился. Так во всяком случае показалось и Часовщику, и его помощнику. Осознание, что что-то идет не так, возникло, когда здоровяк нагнулся, чтобы начать раздевать Гребера, но внезапно глаза жертвы распахнулись и уставились прямо ему в лицо. Здоровяк отпрянул и захрипел, а Часовщик, встрепенулся и с удивлением смотрел, как его помощник дернулся и обмяк, а с пола стремительным движением поднимается рейдер, которого его прибор определения уровня дара не сумел правильно прочесть. Резким движением Грубер отшвырнул в сторону кусок окровавленной плоти, в которой Часовщик с нарастающим ужасом узнал часть глотки с бросающейся в глаза рефленкой трахеи. Подняв глаза, он посмотрел на лицо Грубера, и попятился спиной вперед, потому что с улыбающегося лица на него внимательно смотрели светлые глаза, вот только даже под пытками главный по прозвищу Часовщик не сказал бы, что эти глаза принадлежат человеку. Часовщик много провел времени на Стиксе и повидал много чего и кого, и с теперь готов был поспорить, что на него, не мигая с жестокой неотвратимостью во взгляде, смотрят глаза весьма развитого элитника.

Грубер поднял руку, и резко махнул ею. Потолок в тот же миг начал рушиться, пропуская во внутрь измененных. Их было немного, но даже двух кусачей и четырех топтунов вполне хватило бы, чтобы справиться с довольно крупным отрядом обученных бойцов, которых здесь вовсе не было. Тем не менее Часовщик предпринял попытку спастись, бросаясь к пульту и набирая сигнал общей тревоги, предполагая, что пока бойцов охраны будут рвать на куски, он сам сумеет смыться. Дверь распахнулась и в зал ворвались охранники, к которым сразу же урча бросились измененные, Грубер же, не переставая страшно улыбаться, сделал шаг в сторону самого Часовщика.

Анна просыпалась неохотно. Глаза просто не открывались, а голова отказывалась отрываться от подушки, но сильно хотелось пить, да и общее самочувствие говорило о том, что пора бы выпить живчика, которого у нее был вечный недостаток. Приоткрыв один глаз, она осмотрелась, отмечая, что находится в комнате одна. Грубера не было видно, как и Снегиря. Слегка подвинувшись, Анна уткнулась носом в подушку, на которой спал Грубер и втянула едва ощутимый мужской запах. Она уже заметила, что Грубер много моется, прямо как енот-полоскун, и практически ничем не пахнет. Это было немного странно, но к такому положению дел можно было привыкнуть.

Примерив к своему любовнику определение енота, Анна не выдержала и хихикнула, но ее заставляла вставать не только жажда, но и другие вполне естественные потребности, поэтому, потянувшись, девушка с заметным сожалением поднялась с постели.

На прикроватной тумбочке стояла фляжка. Отвинтив крышку, она тут же почувствовала резкий запах спирта, сопровождавший ее все последнее время — запах живчика. Отсалютовав в воздух, Анна сделала пару глотков, после чего поставила фляжку на место и направилась в санузел.

Выполнив все необходимые процедуры, она едва успела одеться, как в дверь решительно постучали. Девушка замерла на месте, чувствуя, как начинает с бешенной силой колотиться сердце.

— Открывай, это я, — из-за закрытой двери раздался знакомый голос, в котором явно прослеживалось нетерпение, и Анна от облегчения неслышно всхлипнула. Она так давно не чувствовала себя в безопасности, что уже и забыла, как это, когда к тебе просто приходят гости. Дрожащей рукой она только с третей попытки вставила ключ в замок и открыла дверь перед поднявшей руку, чтобы еще раз постучать, Зиной. — Ну, наконец-то, а то я уже подумала, что Грубер тебя здесь запер и уперся, не оставив ключа. От Грубера всего можно ожидать.

Пройдя в комнатку, Зина, тем не менее, заперла дверь. Сев на кровать Снегиря, она пристально разглядывала явно нервничающую Анну.

— У тебя второй дар вот-вот прорвется, — внезапно сообщила она, опешившей девушке. — Наверное, Грубер как-то половым путем передает партнершам склонность к весьма значимым дарам. Радистка, например, очень сильным лекарем стала.

— Кто такая Радистка? — чтобы не стоять перед Зиной, как перед учительницей в школе, теребя подол юбки, Анна села напротив блондинки, как всегда безупречно одетой и причесанной.

— Уже никто, — махнула рукой Зина, и с любопытством посмотрела на фляжку. — Надо же, прямо джентльмен. Можешь себя поздравить, ты произвела на него впечатление. Обычно ему наплевать на комфорт девушек, даже, если одна из них делит с ним постель.

— Ты очень хорошо знаешь Грубера, — Анна все же покраснела, чем вызвала очередной всплеск любопытства в собеседнице.