— Грубер. Грубер, что ты делаешь? — дальше из его рта был слышен лишь нечленораздельный хрип.

И тут давление на горло исчезло. Снегирь упал на колени и закашлялся, а руки сами собой потянулись к поврежденной шее. А еще он каким-то краем сознания, которое к собственному удивлению не потерял, отметил, что характер боя изменился. Если до этого твари нападали на горстку людей организованно, не отвлекаясь на посторонние вещи, то сейчас некоторые из них бросились к лежащим на полу трупам, а другие начали просто напрыгивать на охранников без всякой системы, с первобытной яростью, пытаясь задавить грубой силой. И у охранников появился бы шанс, если бы у них уже практически не кончились патроны.

— Снегирь, что происходит? — Снегирь поднял взгляд на растерянно оглядывающегося по сторонам Грубера.

— Если я тебя убью, ты не удивляйся, и не спрашивай, за что, ладно? — голос Снегиря звучал настолько глухо что ему самому показалось, что он шепчет. Тут одна из пуль, выпущенных охранником впилась в пульт управления рядом с Грубером. — А, черт, эти тварюшки же теперь тебя не защищают. Вот это попадос.

Грубер присел и осторожно осмотрелся, отметив, что к помосту быстро бежит какой-то топтун. Сплюнув, он поднял руки, еще раз осмотревшись и отметив, что весь пол и люди и зомбаки залиты кровью. Конечно кровь — это не вода, но тоже сойдет, решил он, сосредоточившись.

— Снегирь, не высовывайся, — процедил он сквозь зубы и вскинул руки вверх.

Наверное, со стороны это выглядело красиво: множественные молнии, бьющие откуда-то с потолка, которые неизменно находили себе цель. Им было неважно иммунный это или измененный. Кровь оказалась не самым плохим проводником. Отовсюду слышались визги, стоны, сильно и удушающе воняло горелой плотью, и этот запах перебивал даже запах потрохов, который, как казалось Снегирю, он никогда уже не забудет.

Все закончилось внезапно. Просто наступила звенящая тишина и значительно потемнело после ослепительных вспышек, которые еще секунду назад били по глазам отовсюду.

Снегирь продолжал стоять на коленях, когда тяжелое тело Грубера начало заваливаться прямо на него, а из глубины зала прозвучал голос Зины.

— Эй, Снегирь, вы там живы?

— Эх, грехи наши тяжкие, — Михалыч сидел за рулем своего разваливающегося грузовичка и смотрел, как из туннеля, ведущего к стабу «Подземный», выезжает колонна различных автомобилей, чаще грузовых, или некоего подобия военизированных. Люди покидали стаб, который пусть и не слишком продолжительное время, но был их домом, потому что он потерял свое главное предназначение — он перестал быть хоть относительно безопасным.

Кошка, сидящая на соседнем сиденье, напряженно смотрела в окно, словно ждала кого-то, но пока не видела.

Рядом остановился газик, но не такой потрепанный как тот, в котором сидел Михалыч, а с усиленным каркасом и металлическими щитками защиты.

— Здорово, — водитель газика кивнул Михалычу и посмотрел в боковое зеркало, поморщившись, видя поток беженцев.

— Здоровее видали, — буркнул кваз. — Как вы умудрились это допустить, а? Советники сраные. Просрали шикарное место, чтоб вас всех.

— На станции прорыв произошел. В левом крыле. Ты же знаешь, что это крыло закрыто от всех. Мы до сих пор не знаем, что там главный делал. Да и охрана его, хоть и называлась охраной совета, но нас туда не пускала.

— Скажи прямо, вы не хотели знать, что там творится, пока идет электричество. Пусть там даже людей в жертвы на алтарях под нож пускали во имя Ктулху, — Михалыч поморщился.

— Можно подумать, ты святой, — водитель вздохнул. — Ты про Онегина не знаешь? Он давно вернуться должен был.

— Что племянничка потерял? — Михалыч протянул руку и погладил кошку. — Ты его, Костыль, давно потерял. Как только художества его прикрывать начал. Слишком многим он успел в кашу плюнуть. Прикопали его где-нибудь потихоньку, так что, лучше не ищи, все равно не найдешь. Да и меток иуды не увидишь, несмотря на то, что ментат ты знатный. Те, кто твоего племянничка, скорее всего, порешил, в своем праве были. А Онегин всегда гниловатый был, еще когда только приехал к тебе, а тут из него дерьмо практически сразу полезло.

— Злой ты, Михалыч, — снова вздохнул бывший член совета по прозвищу Костыль.

— Мир такой, добрые долго не живут.

— Это точно, — Костыль завел машину. — И все-таки я не пойму, что пошло не так?

— Да кто ж теперь разберет-то? Что-то пошло. Главного-то не видели?

— Нет, — Костыль покачал головой. — Как только тревога завыла, нас отрезало от левого крыла. Там какая-то система защиты стоит, вроде нолдовская, не взломать ее никак. Так что, если и остался там кто в живых, даже не знаю, как вырываться будет. Слишком уж организованные твари были, по крайней мере те, которые нам попались, когда мы на выручку бежали. Словно вел их кто-то. Так что там точно элитник был, да еще и тот, который может своими тупыми миньонами как куклами в кукольном театре двигать. В общем, без шансов. — Костыль постоял еще с минуту, а затем дернул рычаг переключения скоростей. — Ну, бывай, Михалыч, звезды правильно сойдутся, так встретимся еще.

Кваз только рукой махнул. Он понимал, что если совет и был виновен в творящемся в последний месяц беспределе, то лишь косвенно, но осадочек все равно остался.

Мощный скрежещущий звук, разнесшийся по округе, заставил его пригнуться и посмотреть в ту сторону через лобовое окно. Виднеющаяся отсюда махина колеса обозрения, прямо на глазах начала заваливаться набок. Кабинки, отсюда смотрящиеся как маленькие коробочки, отваливались от остова и разлетались в разные стороны, а поднимающаяся вокруг рухнувшего монстра пыль чем-то напомнила многим, кто остановился сейчас на дороге, глядя на обрушение этого наземного символа их бывшего стаба, ядерный гриб. Небо в том районе заволокло тучами, а на стоящих на дороге с раскрытыми ртами людей очень медленно, постепенно захватывая все больше и больше территорий, начала надвигаться чернота.

— Что за… — Михалыч нагнулся еще больше, чтобы все видеть, и смотрел, как очень медленно стена черноты продвигается в его сторону. Как деревья становятся словно вылитыми из черного стекла, окончательно мертвыми. Зрелище надвигающейся черноты было настолько омерзительно-притягательным, что Михалыч перестал следить за выходом из «Подземного», завороженно глядя на чудовищную метаморфозу.

— Мя-у-у, — кошка, которая смотрела на черноту вздыбив шерсть и превратившись от этого в огромный пушистый шар, одним движением выпрыгнула в окно, чем отвлекла Михалыча от увлекшего его зрелища.

— Куда ты? Кис-кис, — Михалыч выскочил из кабины и увидел, как кошка несется к вышедшим из туннеля людям. Они шли пешком, при этом одного из них, высокого Грубера буквально тащили на себе Снегирь и блондинка, в то время как Анна бестолково носилась вокруг них, больше мешая, чем помогая. Взявшая разгон кошка заскочила Груберу на плечи, едва не опрокинув на землю всех четверых. Михалыч вздохнул и направился к матерящимся людям, пытающимся сохранить равновесие, несмотря на то, что кошка весьма активно мешала им в этом. — Вот ведь, животное. Я ее поил, кормил, пузико чесал, шерсть расчесывал, а она только хозяина углядела, и тут же рванула к нему. Несправедливо.

— Еще как несправедливо, — Снегирь выпрямился, поправил руку Грубера на своем плече, и покосился на все еще находящегося в полубессознательном состоянии друга. Кошка топталась по плачам Грубера, вонзала в них когти, терлась о шею — никакой реакции со стороны человека не поступало. Тогда она долго принюхивалась, и вздохнув, прямо по-человечески, легла Груберу на плечи на манер воротника свесив свой пушистый хвост. Снегирь уже хотел было что-то добавить, но тут его взгляд упал на надвигающуюся черноту. — Да, отсюда все выглядит по-другому, более… ну, не знаю, просто более…

— Что ты хочешь сказать? — Михалыч нахмурившись проследил за взглядом Снегиря.