— Не знаю, похоже, у меня все-таки есть дар Улья, только какой-то он своеобразный, — Грубер прикрыл глаза. Нестерпимо хотелось спать. Он вообще чувствовал себя страшно разбитым.

— Неплохо, — присвистнул Снегирь. — Кстати, эта машина невероятно защищена. Вот она точно бронированная, и с усиленным каркасом, и чем только еще не укомплектована. То-то они нас таранить не побоялись.

Грубер в это время не слушал друга, а пытался мысленно настроиться на Зину. Но его виртуальная подружка почему-то не отвечала, хотя Грубер мог поклясться, что ощущает ее присутствие. Решив, что выяснит, что же с ним произошло, как только Зина заработает, он крепко закрыл глаза и сам не заметил, как уснул.

Грубер проснулся, потому что машину перестало качать, при попадании на кочки.

— Почему мы остановились? Бензин кончился? — он сел и несколько секунд прислушивался к своим ощущениям. Вроде бы голова не болела, но слабость была такая, что Грубер почувствовал, что его даже сидя покачивает.

— Нет, не кончился, — раздался голос Снегиря. — Я в двух километрах остановился от стаба, нечего там машиной килдингов светить, еще узнает кто, мало нам тогда не покажется. Здесь что-то вроде заброшенного сарая полуразвалившегося, крошечный совсем кластер, к тому же стаб, так что, думаю, здесь машину оставим. На обратной дороге заберем, если будет что забирать, слишком уж удобная и защищена, что тот броневик. Ты как, идти сможешь? — Грубер наконец разглядел в темноте салона, а Снегирь не включал свет, чтобы аккумулятор не посадить, да внимание не привлечь, лицо Снегиря, который повернулся к нему с переднего сиденья.

Рядом с Грубером сидела Радистка, запрокинувшая голову и посапывающая.

— Как вы умудрились меня утрамбовать? — Грубер с трудом выпрямился и подтянул затекшие ноги.

— С трудом, — Снегирь повернулся еще больше и посмотрел на Радистку. — Так ты идти сможешь?

— Понятия не имею, — честно ответил Грубер. — Для этого нужно вылезти из машины. А почему так темно? Уже ночь?

— Нет, ты что думаешь мы сорок километров весь день ехали? Пролетели быстро, а здесь давно уже торчим, я все жду, когда вы проснетесь, сам даже подремал немного, только рука не дает, ноет зараза.

— Тебе к целителю нужно, — Грубер открыл дверь и почти вывалился наружу. — Чертовы джипы! — проворчал он, поднимаясь с земли.

Пол в этом сарае, где они остановились, был земляной. Через дырявую крышу капала вода. Грубер осторожно выглянул наружу и подставил руку все еще идущему дождю. Поведя плечами он поежился. Все-таки они успели вымокнуть, пока на улицу стояли и частично валялись на земле в окружении килдингов. Было пасмурно, и даже не находясь в машине, Грубер не мог разглядеть деталей окружающего его пространства. Тогда он посмотрел на себя и поморщился. Одежда была грязная, а начинающая подсыхать грязь стягивала ткань, что немного замедляло движения.

— Зина, ты меня слышишь? — позвал Грубер вслух, то тихо, чтобы его не услышали все еще сидящие в машине спутники. Он отошел от дверного проема и встал в тени машины, которая усиливала своим черным цветом стоящую в сарае темень.

— Теперь слышу, — голос в голове был тихим. — Поздравляю, твой дар Улья определился. Только вот при его активации электрический потенциал был собран подчистую. Более того, если бы я не перераспределила потоки ионов, защищая жизненно важные центры, ты мог попросту умереть от остановки сердца и дыхания. Мне самой не хватило, пришлось временно отключаться.

— И что у меня сейчас с… потенциалом? — Грубер смотрел на себя, отраженного в зеркальной тонировке боковых стекол на дверях джипа.

— Плохо у тебя сейчас с потенциалом, — пробурчала Зина. — Вот мой рецепт: три раза в день живчик, раз в день сахарок, и, возможно, дней через пять ты снова сможешь повторить номер с молнией.

— Как дней через пять? — Грубер опешил. Несмотря на жуткую слабость, он был доволен тем, что дар все-таки проявился, и был очень даже полезным.

— А вот так. Твоя абракадабра очень затратная получилась, — Груберу показалось, что Зина вздохнула. — Может я зря изменения в теле предотвращала. Возможно, внешность квазов как раз подстраивается под такие нагрузки.

Грубер продолжал смотреть на свое отражение. Может и правда зря Зина сохранила ему его привычный облик, если сейчас, обладая вполне приятной внешностью, он не смог как следует переварить свой дар?

— Что же мне делать? — он отметил, что выглядит растерянным.

— Тренироваться, только помаленьку, контролировать разряд. Горох опять же употреблять. Я просчитала, что при регулярных тренировках с малыми дозами ты сможешь выйти на трехдневный уровень перезарядки уже через полгода. Это все, что можно спрогнозировать на ближайшее время.

— Просто волшебно, — Грубер прислонил пылающий лоб к холодному стеклу. — Это просто волшебно.

— Что с тобой? — из машины вышел Снегирь, протягивая ему металлический складной стакан. Видимо раствор гороха за это время намешал.

— Как оказалось, я могу пользоваться своими молниями раз в неделю, и каждый раз будет вероятность перестараться и сжечь себе мозги.

— Ну, такой сильный дар не дается просто так, — Снегирь открыл багажник и неловко одной рукой принялся вытаскивать их вещи. — Иначе все, кто владеет чем-то похожим, уже давно бы правили Стиксом.

— Спасибо, дружище, ты меня успокоил, — криво усмехнулся Грубер. — Мало того, что у меня нет шансов осесть где-нибудь на приличном стабе, так еще и дар, хоть и мощный, но слегка ущербный достался.

— О чем вы говорите? — раздался голос Радистки, вылезшей из машины последней.

— О даре Улья. Не переживай, ты тоже что-нибудь получишь.

— Ага, если доживешь, — немного сварливо закончила за Снегиря Радистка. — Мы что так и пойдем куда-то под дождем?

— Из-за дождя видимость плохая, и не слышно ни черта, — так что да, впереди у нас марш-бросок на два километра. — Грубер вытащил из салона свой рюкзак и надел его на плечи. Автомат он повесил на шею спереди, за него было так удобно держаться, потому что, походив вокруг машины, Грубер почувствовал сильное головокружение, и его стала беспокоить одышка.

Радистка больше глупых вопросов не задавала, только поежилась в своей тонкой шелковой блузке. Одета она была явно не по погоде, но с этим ничего нельзя было сделать, во всяком случае, пока они не доберутся до стаба. Снимать с себя куртки, тем самым ослабляя хоть какую-то видимость защиты, ни один из мужчин не собирался. Они не на прогулку в Центральный парк вышли, чтобы изображать из себя джентльменов.

Снегирь, хоть и со сломанной рукой, но пострадавший меньше, полностью обессиленного Грубера встал впереди их маленькой колонны.

— Кэт, в середину, и не мешайся. Идем с одной скоростью. Грубер, падать начнешь, мяукнешь, остановимся, а так терпи. Мы когда ехали, я несколько очень неприятно больших теней по дороге заметил, они правда к новой кормушке спешили, но чем черт не шутит. Готовы? — и Грубер, и Радистка отрицательно покачали головами. — Тогда в путь, пошли, — Снегирь махнул здоровой рукой, и первым вышел под дождь.

Грубер оказался прав, во время дождя их не было видно, они друг друга-то видели с трудом, сквозь ленты падающей с небес на землю воды. Темные низкие тучи усиливали этот эффект некоей размытости. Грубер шел в трех шагах сзади Радистки, но думал, что ее спина видится ему как через грязные стекла солнцезащитных очков. Проблема заключалась в другом: возможно, их мало кто видел, но и они запросто могли в такой мути наткнуться на какого-нибудь зараженного. Причем в буквальном смысле этого слова. Грубер не знал, помогает ли Снегирю его сверхзрение в такую погоду, — приятель молчал, а сам он не спрашивал, чтобы, услышав ответ не начать откровенно паниковать, потому что из него самого боец сейчас был еще хуже, чем из Радистки.

Первый километр прошли без происшествий. Снегирь остановился, чтобы подождать немного отставших Радистку, которой было невероятно трудно идти по размытой земле в своих туфельках на каблучках. Она очень замерзла, и сейчас брела, обхватив себя руками и клацая зубами. Зато все посторонние мысли о том, что ее жизнь так кардинально изменилась, быстро выветрилась из головы. Грубер шел вообще на одном упрямстве. Последние метров двести он уже не обращал внимания ни на что, и не пытался разглядеть что-либо вокруг, а сосредоточился на ногах, точнее на их перестановке: правая — левая, опять правая…