– Да. Представляешь, он просил помиловать Иссура. Хватило же наглости! Никогда не мог подумать, что этот человек способен умолять. Неужели Дан и правда надеялся, что я сжалюсь над тем, кто жаждал моей смерти?

Тир вскочил на ноги и заметался по комнате, изредка пошатываясь.

– Как только белобрысый змееныш посмел явиться ко мне и молить отказаться от обвинения? Чем ублюдок-братец заслужил такого верного друга? Конечно же, я отослал Дана прочь и велел никогда больше не пускать его на пор…

Тира перебил звук распахнувшейся двери. Игла сделала пару шагов к нам и обессиленно привалилась к стене. Ее смуглое лицо казалось пепельно-серым, а тело потряхивала мелкая дрожь. Она потеряла слишком много сил. Тир понял это раньше меня, потому что в несколько больших шагов подскочил к Игле и подхватил ее под локоть. Она даже не взглянула на воеводу. Взгляд карих глаз прилип ко мне, и в этих глазах стояла пелена слез. Сердце тревожно забилось где-то в животе.

Тир усадил Иглу на диван, рядышком со мной, и та до хруста сжала кулаки. Я страшилась спрашивать, робко надеясь, что в тишине не прозвучит страшных слов.

– Я нашла корпус Первой стражи, – наконец произнесла Дания, и по ее щеке скользнула первая слезинка. – Мне не потребовалось заходить внутрь, чтобы узнать самое важное. У входа стояла повозка с телами. Их было девять. Девять мертвых мужчин…

Я почувствовала, как холодеет все тело, а сердце разрывает грудную клетку.

– Последним, девятым, они вынесли тело Ратнара и швырнули в повозку… прямо на Амира. Амаль, их запытали до смерти… Их тела… они все в крови. Ублюдки хихикали, называли их мясом и сетовали, что не успеют вернуться в казарму до полуночи. Я пыталась зацепиться за повозку, чтоб хотя бы узнать… где сожгут Амира, но струсила в последний момент. – Игла рвано всхлипнула, но заставила себя договорить: – Я испугалась, что выбьюсь из сил, мираж спадет в дороге и выродки заметят меня. Я не смогла бы справиться с шестью стражниками. Мне пришлось остаться, а они уехали.

Игла замолчала и вдруг ужасающе расхохоталась сквозь слезы. Она походила на умалишенную, хохоча и крича от боли. Тир замер прямо перед нами, но я почти не видела его.

– Мой дар впервые за пять лет чуть не вышел из-под контроля, но я его удержала. Знала бы ты, как я мечтала поджечь корпус Первой стражи, да и сейчас жалею, что не сделала этого. Каждый из ублюдков должен был сгореть дотла!

– Подозрения упали бы на нас, – отрезал Тир. – Ты правильно поступила. Цесаревич сказал нам о смерти Амира. Представь, кого бы он обвинил, если бы сразу же загорелся корпус его шавок.

– Когда-то я сожгла отчий дом, а сегодня не смогла даже отомстить за смерть брата. Ты не понимаешь, воевода. Кровь за кровь, смерть за смерть. Это непреложный закон.

Игла вновь расхохоталась сквозь слезы. Я слушала и не слышала ее. Кожа нагрелась, словно мое тело вот-вот сгорит в собственном пламени. Меня больше не существовало. Осталась лишь истерзанная оболочка, как заведенная повторявшая одну-единственную фразу: «Кровь за кровь, смерть за смерть». И огонь, что вспыхнул на ладони.

Мерзкий холод уже сутки тянулся ко мне костлявыми лапами, но тяжелое пуховое одеяло служило надежным щитом от всего бесового мира. Под ним остались только я и мое горе. Я едва не подожгла дом, выплакала все слезы и вконец опустела. Со смерти Беркута прошло чуть меньше трех месяцев, а будто бы пролетела целая жизнь. И вот я вновь превратилась в полумертвое тело, лишенное чувств и неспособное даже дышать.

То, чего я так страшилась, произошло, но мое сердце оказалось не готово к этому. Вот она, смерть. И она вновь забрала того, кого я так отчаянно хотела спасти.

Амир стал моей первой любовью. Совершенно глупой, нелепой и унизительной. Я ослабла по вине своих чувств, позволила им стать уязвимым местом. Влюбилась, несмотря на предательство, ревновала Амира к Лире, как какая-то безмозглая девица, дрожала при одном только взгляде на статную широкоплечую фигуру. Как же я наслаждалась ощущением его кожи, с каким изумительным удовольствием перебирала пальцами шелковые черные волосы, с каким упоением разглядывала идеальные черты! Он стал моим всего на одну ночь, но я вцепилась в это воспоминание зубами, как в сокровище. Оно и стало моим сокровищем в плену у Айдана.

Больше Амира не существовало. Прах человека, предавшего меня и искупившего свое предательство жизнью, развеялся над столицей империи, а я осталась здесь. И что делать дальше, не имела никакого представления. Побитая жизнью перчатка, которую я со вчерашнего вечера не выпускала из рук, вдруг превратилась в незримую нить, что соединила меня с прошлым.

За этот бесконечный день меня пытался вытащить из-под одеяла не только Тир, но и бесов кадар. Каждый незваный гость, не достучавшись до меня, ушел и больше не возвращался. Не приходила только Дания, предпочтя справляться без меня.

Я осталась с пониманием, что, как бы ни разрывалась душа, мне не позволено остановиться на полпути и бросить Нарам на растерзание грядущему восстанию. Амир был важен и дорог моему сердцу, но его смерть… она ничего не меняла, кроме меня самой. Я все так же должна побороть Мансура и отомстить ему за игры, в которые он играл с моей жизнью. Должна занять место воеводы хотя бы потому, что Амир освободил его для меня ценой своей жизни.

Вскоре беспокойный сон сморил меня, и в безмолвной мгле то и дело мелькал любимый образ. Вот он уплетает парварду, сидя на топчане, совсем рядом. Вот мы лежим в траве, глядя на звездное небо. В ту ночь я впервые ощутила трепет, позже переросший в пламенное чувство. Вот насланный Шурале кошмар, в котором Амир целует меня и отсекает голову Беркуту…

Вот его рука нежно гладит меня по волосам, убирает непослушные пряди с лица, нежно проводит пальцами по щеке… Нет, это не сон!

Я подскочила, оттолкнув чужую руку. Неужели снова Тир? Решил ковать железо, пока горячо?!

– Мне повезло, что ударила, а не сожгла, – раздался во тьме знакомый бархатный голос, вальяжно тянущий гласные буквы. Эрдэнэ!

– Как ты здесь оказался? – прошептала я и с опаской прислушалась. За дверью спальни стояла тишина. Я торопливо спрятала перчатку под подушку, что не укрылось от внимательного взгляда Эрдэнэ.

– Меня привел Илмар. Я просил его немедленно сообщить, если произойдет что-то плохое. Вот и произошло. Уж прости, что пришел только сейчас, – Илмар не выдержал бы два дальних перемещения без перерыва.

– Как тебя пустили Беркуты?

– Беспрепятственно. Ты же знаешь, насколько я могу быть убедительным. Все они обеспокоены твоим затворничеством и даже побаиваются, что ты что-то с собой сотворишь. Я их заверил, что ты слишком умна для этого. Вижу, что оказался прав.

Я всхлипнула против воли и закрыла рот руками, совсем как два месяца назад. В тот злополучный вечер Эрдэнэ сказал, что я слабая, и тем самым возродил из пепла. Вот бы и сегодня он ударил хлесткой фразой.

Но вместо этого Эрдэнэ притянул меня к груди и обнял. Я уже в который раз уткнулась ему в плечо и горько заплакала. Почему именно в его объятиях спадали все мои маски? Эрдэнэ дарил столько тепла, что только рядом с ним я позволяла себе выплакать предательские слезы. Совсем как милый Беркут.

– Я знаю, как тебе больно, малышка, – шептал он, зарывшись пальцами в мои короткие волосы.

Я рвано всхлипывала, прижавшись к плотной ткани его кафтана. От Эрдэнэ вновь пахло эфирными маслами, и этот запах окутывал меня нежностью и уютом. Рядом с ним мне было спокойно. Впервые за последние дни.

– Кто бы что ни говорил, но первая любовь запоминается на всю жизнь, а если она несчастна, то отпечатывается тавром на сердце, – продолжил Эрдэнэ, и я замерла, вслушиваясь в мягкое звучание печального голоса. Он говорил о чем-то очень сокровенном. В эти горестные мгновенья я вдруг как никогда ощутила, что Эрдэнэ меня понимает. – Помнишь, что я сказал тебе перед путешествием в Меир-Каиль? Ты обретешь покой, только если смиришься, что не сумела его спасти. Это трудно, порой невыносимо. Даже смерть друга ранит не так больно, как смерть возлюбленного, но ты переживешь это. Я пережил, и ты справишься.