Ублюдок погасил мое пламя, призвав на помощь марево теней, однако кожа его заметно покраснела. Значит, больно… Тени поглотили мой огонь с аппетитом демонов преисподней. Я зарычала, желая утопить выродка в море пламени, но ощутила на своей шее чью-то крепкую хватку. Сердце забилось быстрее, кровь застучала в висках десятками железных молоточков, и мир померк. Предатель остался жив, а я рухнула в забытье.

Амаль

Комната ломала ребра теснотой. Воздух, что я равнодушно вдыхала и выдыхала эти два бесконечных дня, насквозь пропитался горечью пепла и дыма. Сплошные каменные стены без окон, две двери, единственная свеча, которую раз в день меняли на новую, крошечная уборная с ужасающе хлипким деревянным отхожим местом, жесткая койка, подушка и табурет – вот и все, что меня окружало. У железной двери памятником моей несгибаемой гордости покоился поднос с кашей и компотом. Я не пила и не ела, ведь в этом больше не было смысла. Его утратила сама моя жизнь.

Я не плакала по Беркуту, не выла по несбывшемуся Ингару, не кляла себя за смерть Арлана, не сожалела о потере отца. Мною овладело безразличие, но и оно не принесло облегчения. Напротив, с зияющей бездной внутри я видела себя остывшим трупом, который по нелепой случайности не утратил способности выглядеть живым. Я бы многое отдала, лишь бы суметь разрыдаться, как это бывало раньше. Объятия верного друга служили мне утешением из года в год, но отныне он никогда не прижмет меня к груди. С уходом Михеля слезы утратили и смысл, и ценность.

Беркута уже наверняка похоронили, как и отца. Нерушимые традиции Нарама предписывали сжигать покойников в день смерти, дабы их души не превратились в неупокоенные духи и сумели благополучно попасть в царство Творца. Уж чего-чего я никогда не пожелала бы Михелю, так это судьбы Рефа, сотню лет назад заблудшего на пути к покою.

Вчера меня подвергли двухчасовому допросу, позволив сполна «насладиться» компанией умудренного опытом чтеца тела и раздувшегося от собственной важности молодого навирского сыскаря. Пожилой мужчина не повел и бровью, прочтя в пульсации моей крови ненависть к Арлану, ставшему виновником стольких смертей, и не отыскав там ни следа раскаяния в его мучительной смерти. Удивительно, но он сочувственно покачал головой и даже ободряюще улыбнулся, уловив реакцию моего тела на предательство перебежчика. Гораздо хуже у нас сложился разговор с его молодым напарником. Напыщенный сыскарь искренне и неприкрыто упивался моим унижением, с особенной тщательностью расспрашивая о нападении на мирейца.

Уверена, молодой навир надеялся на слезливую историю любви наивной дикарки-наместницы к хитрому лазутчику, окрутившему ее в два щелчка пальцами. Впрочем, эту же историю, рассказанную не словами, а языком тела, он от меня все равно получил. Наверняка весь корпус навиров покатился со смеху, как и сам главный герой этого лживого недоромана. Ублюдок заслужил звание героя. Еще бы! Влюбил в себя наместницу, жениться на которой осмелился бы разве что демон преисподней! Поставил на колени ужасную Амаль Кахир! Забрал с собой ее сердце и пронзил его особым клинком навиров!

После допроса я вновь оказалась в своей темнице, уже и не уповая на скорое прощание с опостылевшими глухими стенами. Гибель Арлана вызвала замешательство у императорских шавок. Я чудом избежала смерти от рук ополоумевшего брата, убив его в помутненном рассудке. Звучало складно, но зверское сожжение – далеко не детская забава. Арлан убегал, а я настигла его. Это и стало тем камнем преткновения, что мешал оправдать меня. Еще и нападение на предателя… Но я – Амаль Кахир Эркин, дочь воеводы. Навиры не смогут закрыть на это глаза.

Я без интереса ждала своей участи и размышляла о доверии, слишком опрометчиво отданном не тем людям. Много думала о змее, пригревшейся на моей груди… Сама себе по крупицам пересказала легенду лазутчика, подтвержденную посыльным, и с отвращением поняла, что отнюдь не отец был тем, кто стремился выведать мою темную подноготную. Воевода Миреи оказался куда коварнее, чем я могла бы вообразить. Что же он стремился разузнать с помощью верной шавки?

Как же прав был милый Беркут, когда воспротивился моему решению принять перебежчика ко двору! Он не желал видеть выродка в отряде и искренне радовался, что я наконец отпустила его с миром. Михель, словно натасканный на ложь пес, почуял ее, едва завидев предателя. Больше мой дорогой друг ничего не сможет мне посоветовать…

Забывшись тревожным сном, я вздрогнула от звука скрипнувших дверных петель. Не было нужды даже поворачивать голову, чтобы взглянуть, как очередной надзиратель заменит остывший завтрак на пока еще теплый ужин. Навиры настойчиво приносили еду, несмотря на мой гордый отказ от их подачек.

Тишину комнаты совершенно неожиданно разорвал звук подтаскиваемого к койке табурета. Я распахнула глаза и обернулась. Зеленый мундир с красным воротом… Меня замутило, стоило скользнуть взглядом по задумчивому аккуратно выбритому лицу. Безупречный с головы до пят! Мерзкий холеный ублюдок!

Предатель наблюдал за мной, будто за гадюкой, которая вот-вот нанесет смертельный укус. Того и гляди отшатнется. Впрочем, мерзавец не хуже меня знал о действии зелья навиров. Если бы я только могла колдовать… Он горел бы заживо прямо в этой камере! И никто никогда не увидел бы моих слез, вызванных смертью шавки Ак-Сарина!

– Почему ты не ешь? – Меня передернуло от ненавистного звука его голоса. Именно с этой мягкой интонацией мерзавец лгал мне в глаза и пробирался в самое сердце, оставляя за собой следы ядовитой чешуи. Теперь они болели все разом.

– От императорских прихвостней я не приму и крошки, – мой рык заставил его устало покачать головой.

– Ты не сможешь голодать вечно.

– Значит, сдохну, но не притронусь к еде. Подавитесь своими подачками!

– Я понимаю, что ты ненавидишь меня… – начал было предатель.

– О-о-о, дело не только в тебе, – грубо отрезала я, истерично хохотнув. – Я презираю каждого, кто носит этот мундир. Вы – ублюдки – не гнушаетесь ни пытками, ни убийствами, чтобы добиться желаемого. И это меня люди зовут зверем! Ха-ха!

– Что ты несешь? Мы – слуги государя, а не мучители! – оскорбленно воскликнул мерзавец, отчего я расхохоталась громче.

– Непогрешимые слуги государя не погнушались жечь меня своими кинжалами, угрожая Мауре! Им доставляло огромное удовольствие ласково шептать, как легко сломается моя шея! Почему же они это делали? Да потому что дражайшая женушка моего отца заплатила им! Да! Заплатила непорочным псинам государевым! – Я вскочила с койки и нависла над предателем. – Но даже эти твари не идут ни в какое сравнение с тобой! Никто из них не подбирался ко мне обманом! Никто не выведывал мои тайны, прикрываясь несчастной любовью! Признавайся, ублюдок, зачем женишку потребовался шпион в моем поместье?!

– Не смей называть меня ублюдком! Я больше не твой солдат! – взвился предатель и вскочил на ноги, заставив меня отшатнуться. Я сделала шаг назад, но не отвела яростного взгляда. – Да, я обманул тебя и сделал бы это снова, чтобы защитить дорогих мне людей! Я не раскаиваюсь, но сожалею, Амаль. Мое дело – разведка, и сейчас я нарушаю все возможные инструкции, рассказывая тебе об этом.

– Не говори мне о сожалении, мерзавец, иначе я удавлю тебя собственными руками.

– Тир нуждается в твоей помощи. Ваш брак – его последняя надежда удержать власть, – невозмутимо продолжил миреец. – Он, как и я, знал о тебе лишь по слухам. Уж прости, но люди не болтают ничего хорошего об ужасной Амаль Кахир. Тир должен был убедиться, что ты в своем уме.

– Как лестно, что ты счел меня разумным существом, раз Ак-Сарин все-таки снизошел до моей опальной персоны, – съязвила я, насилу удержавшись от плевка в лицо, которое еще совсем недавно считала красивым.