– Я ненавидел тебя после подвальных пыток и вправду считал рехнувшейся ведьмой, – процедил мерзавец, смерив меня тяжелым взглядом. – Но вскоре понял, как сильно ошибался, и…

– Решил меня соблазнить, – закончила за него я.

Предатель окинул меня гневным взглядом и прорычал:

– Я лгал тебе, но НИКОГДА не стремился влюбить в себя. Будь я настолько бессердечен, как ты считаешь, неужели вернулся бы, узнав о замысле Арлана? Разве сунулся бы в Нечистый лес, помня об угрозах Шурале? Последовал бы за Маурой в коридор огня, чтобы потом по ее же милости напиться какой-то дряни и очнуться на центральной площади Даира? Да я к навирам пришел, как к последней надежде спасти тебя! Можешь ненавидеть меня за ложь, но не смей думать, что я пользовался твоими чувствами!

Как же проникновенно он говорил! Грусть в глазах цвета дерьма казалась искренней и мучительной! Ха! Больше я на это не куплюсь!

– Да, я стремился помочь Тиру и дорогим мне людям, когда соглашался на это задание. Иссур не пощадит никого, кто хоть однажды перешел ему дорогу, – продолжил предатель, вновь вернув себе невозмутимый вид. – Но отправляясь в Вароссу, я не подозревал, что узнаю тебя так близко…

– Ты и сейчас не знаешь меня! – закричала я, и в тот же миг мой надломленный голос позорно сорвался. На горло словно набросили петлю и затянули до кровавой борозды. Печальный взгляд выродка не значил ровным счетом ничего. Он – больше не человек для меня, а лишь помойная крыса, прогрызшая себе путь к еде. – Никакого брака не будет! Я отказываюсь от предложения Тира! Мне не нужен союзник, подсылающий лазутчиков в мой дом!

– Амаль, я прошу тебя…

– Не смей ни о чем меня просить!!! – вместе с визгливым воплем в груди заворочалось горе, густой неприглядной жижей растекшееся в топкой пустоте. – Я спасала тебя, унижаясь перед матерью! Я согласилась на предложение Тира ради тебя! А ты этого не стоишь! Вы с Ак-Сарином – жалкие ублюдки! Женитесь хоть друг на друге! Ноги моей не будет в Мирее! Лучше уж останусь в этой камере и сдохну от голода!

Мерзавец зарычал и пинком отшвырнул табурет, с грохотом врезавшийся в стену. В углах заворочались тени и плотоядными щупальцами потянулись ко мне, но он одернул своих безликих слуг. Я гордо выдержала пылающий взгляд и нашла в себе силы ехидно ухмыльнуться.

– Держи своих псов при себе, вонючий ублюдок.

Гримаса отвращения мелькнула на его тошнотворном лице. Предатель в два шага достиг двери, но, распахнув ее, обернулся.

– Я отозвал обвинение. Ты на меня не нападала. Неплохой поступок для вонючего ублюдка?

С этими словами он с грохотом захлопнул за собой дверь, не забыв запереть ее, а я обессиленно рухнула на койку и ощутила, как слезы одна за другой прочерчивают дорожки к вискам. Горечь и гнев хлынули водопадом в пустую душу, наполнив ее зловонной чернотой. Я задыхалась от бессилия перед бурей и малодушно жалела, что блаженная пустота больше не вернется.

В тревожный обрывистый сон ворвалось чье-то навязчивое прикосновение. Я дернулась и с криком проснулась. Молодой рыжеволосый навир отпрянул, словно вместо безвредной пленницы повстречал ожившего мертвеца, и вытаращился на меня водянистыми зелеными глазами. Парнишку, казалось, пугала сама моя персона, даже лишенная огненной мощи.

– Мне поручено отвести вас к командиру роты, – пробормотал навир, с виноватым видом показав мне кандалы.

Я чинно поднялась с кровати и протянула ему руки. Кандалы причиняли боль, въедаясь в кожу, но после десятка часов пути до Даира, которые я провела закованной и униженной, она меня не пугала. Страх перед особым металлом остался в далеком детстве, притаился в слезах, пролитых в подушку после ухода императорских шавок из нашего дома. Его отогнали слова Мауры: «Не бойся особого металла. Он причиняет страдания, но не убивает. Страшнее те, кто его использует. Нет тварей бесчеловечнее навиров».

Юноша заковал мои руки в кандалы, сию же секунду пронзившие запястья сотнями тысяч ядовитых игл. Я вздрогнула и с шипением выдохнула сквозь крепко сжатые зубы. Навир отпер дверь и вывел меня в длинный коридор, разросшийся под корпусом в лабиринт темниц и кладовых. На каменных стенах трепетали огнями свечи в металлических подсвечниках, где-то наверху слышались отдаленные голоса и шаги. После двух дней, проведенных взаперти, свобода казалась чем-то эфемерным и недостижимым. Будто я того и гляди открою глаза и вновь окажусь на жесткой койке в тесной комнатушке, освещаемой лишь огрызком свечи.

Навир отпер тяжеленную железную дверь и натужно потянул ее на себя. Надо же, толщина почти как у городских ворот! Вычурный холл встретил меня ярким солнечным светом. Дверь, из которой мы вышли, притаилась под массивной лестницей, застеленной алой ковровой дорожкой. Я следовала за провожатым, насилу заставляя себя не вертеть головой. Богатое убранство корпуса даирских навиров вызывало тошноту. Император не скупился на содержание своих карманных убийц!

Навир провел меня на второй этаж и остановился у белоснежной двустворчатой двери, испещренной золочеными вензелями. Мимо прошествовали двое императорских псов в зеленых мундирах, окинув меня одинаково подозрительными взглядами. Юноша коротко постучал и осмелился открыть дверь, лишь когда из-за нее донеслось спокойное «войдите». Он пропустил меня вперед и вошел в кабинет командира следом.

На одном из стульев, приставленных к огромному деревянному столу с богатой резьбой, восседал не кто иной, как мой старший брат, облаченный в форму воеводы. Целители похлопотали над ним еще в лагере, отчего сейчас новый правитель Нарама сверкал, будто новая легера. Судя по рукопожатию, они с командиром Даирской роты уже прощались. Пожилой мужчина, затянувший небольшое брюшко в зеленый мундир с золотыми эполетами и алым богато расшитым воротом, выглядел внушительно и строго. Он превосходил в росте даже отца, всегда казавшегося мне каменной глыбой. Макушка Айдана доставала командиру навиров лишь до виска.

Взгляды обоих мужчин обратились в мою сторону, отчего я с трудом удержала на лице выражение несломленного достоинства и горделиво прошагала к столу. После пары секунд заминки Айдан почтительно кивнул командиру роты и с (не)поддельной братской заботой осмотрел меня с ног до головы, нежно проведя рукой по свалявшимся грязным волосам.

– Моя бедная сестра, – голосом, полным трогательной родственной любви, пробормотал брат, отчего я вздернула подбородок еще выше. Айдан мог одурачить командира навиров, но не меня. Он лучился искренней братской заботой, но в зеленых глазах, так похожих на отцовские, я с легкостью отыскала извечные ненависть и омерзение.

Проведя ладонью по моей щеке, Айдан картинно вздохнул и стремительно удалился. Я чуть слышно скрипнула зубами, размышляя, как бы незаметно для командира вытереть щеку от прикосновения брата. Смутное беспокойство пробрало ознобом. Что этот гаденыш наговорил?! Какую ложь сочинил про меня?!

– Присаживайтесь, Амаль Кахир, – командир навиров указал на стул, всего несколько мгновений назад занимаемый Айданом. В его голосе звучало уважение, что несказанно меня изумило. Я-то всерьез полагала, что со мной будут обращаться так же, как и с матерью десять лет назад. – Сегодня достопочтенный воевода выделил время, чтобы ответить на мои вопросы, и окончательно прояснил ситуацию. Он подробно рассказал о случившемся в ночь нападения и поручился за вас. Однако Айдан Кахир выразил обеспокоенность вашим плачевным душевным состоянием. Вы представляете угрозу. Столь опасная вспыльчивость приводит к… печальным последствиям, одно из которых – сожжение Арлана Кахира в пылу страха и гнева.

– Он убил пятерых девушек, воеводу, моего лучшего друга и готовился провести зверский обряд, во время которого в муках погибли бы и мы со старшим братом. Думаете, все дело во вспыльчивости? – дерзко уточнила я.

Командир навиров нахмурился и смерил меня недобрым взглядом.

– Именно поэтому я принял решение оправдать вас, но не мог не сообщить о случившемся императору.